Посткоммунизм и национальный вопрос в России и СССР - Страница 2

То, что теперь называется "советской империей", первоначально представляло собой не преобразование царской империи в целях ее сохранения, а являлось форпостом и плацдармом мировой революции, которая после завоевания власти в российской столице должна была распространяться за пределами России, следуя собственной программе. Все расчеты этой революционной авантюры на поверку оказались ошибочными, но это не означает, что советская власть была "русской": она была именно советской и коммунистической властью, причем она состояла также и из русских, для которых, однако, их родина служила лишь базой метанациональной политики. Дух завоевания и аннексии, с самого начала продемонстрированный новой властью, был оборотной стороной готовности идти на попятную, проявившейся в "похабном" Брест-Литовском мире: уступки и приобретения, компромиссы и упорство, защита и агрессия — все это было не что иное, как моменты стратегии и тактики, целью которых была мировая революция, и перед лицом этой задачи все было ничем иным, как средством. Существенно положение не изменилось и во второй фазе революции — сталинской (или фазе "социализма в одной стране"), которая, несомненно, частично отличалась от первой, но по-прежнему направлялась революционной идеологией, для которой Россия, более того, главным образом Россия, была простым материалом для проведения советской и коммунистической политики. Так называемый "советский патриотизм" был искусственным гибридным образованием, и его нельзя отождествлять с русским патриотизмом, хотя с некоторого момента он включал в себя, наряду с другими ингредиентами, и элементы русской культуры, предварительно подвергнутые отбору и фальсификации. Дело в том, что родилась новая форма национализма, парадоксальная по сравнению с традиционным, которую я бы назвал "идеологическим национализмом". Этот национализм, когда дело касалось Советского Союза, был также и интернационалистическим, подчиняя все интересам СССР как мирового центра становившейся все более мифической революции.

Если это так, то по-прежнему остается открытой проблема природы революции, впервые угнездившейся в России и превратившей Россию и всю бывшую царскую империю в собственное орудие борьбы и материал для своих экспериментов. То, что так называемая "октябрьская революция" была государственным переворотом, который подготовило по-военному организованное незначительное меньшинство, известно. Но остается фактом, что в этот период Россия была чревата разрушительным насилием, и этим поворотом было положено начало непрерывной революции сверху, которая оказалась способной вовлечь широкие слои населения, создав на основе идеологии и террора своего рода "тоталитарный консенсус". Думать, как некоторые русские неонационалисты, что все это дело рук преступников-революционеров нерусского происхождения (главным образом евреев, о чем вопят новые антисемиты), дьявольски ловко уловивших удобный исторический момент, — значит обрекать себя на непонимание семидесяти лет истории и значит также сводить русский народ до пассивного ничтожества, которым может воспользоваться всякий. Объяснение тоталитарного феномена, благоприятной почвой для зарождения и созревания которого оказались Россия и Германия, можно найти только в русской, а также в европейской истории. В России новый коммунистический режим, основавший свою власть на двух исторических преступлениях: разгоне Учредительного собрания и убийстве царской семьи, — положил начало новой трагической фазе в истории России. С провалом коммунистического эксперимента, после ужасающих десятилетий, Россия начинает выходить сейчас из этой фазы, а вместе с нею пытаются выйти и другие народы, ввергнутые в ад коммунизма. Поэтому быть советским сегодня, исключая формальный аспект, уже лишено смысла. Но при этом и быть русским сегодня еще не обрело смысла, если Россию понимать не только как языковое, географическое и историческое явление.

Вопрос в том, чтобы возвратить бытию русских живую и действенную значимость, возобновив определенные традиции, после слишком затянувшегося и слишком трагического их перерыва. СССР, рожденный интернациональной революцией как многонациональное государство, превратился в империю, клонящуюся к закату, с тех пор как эта революция сама вынуждена была признаться в собственном колоссальном крахе. В русской истории открылся грандиозный провал, измеряемый семьюдесятью годами анационального хронологического развития, своей ответственности за который русский народ не может, однако, отрицать. Следовательно, быть русским сегодня — вовсе не значит осуществить своего рода музейную реставрацию, к тому же тенденциозную, собственного далекого прошлого с перенесением вины за собственное недавнее прошлое на других. Быть русским сегодня — значит стать русским заново, конечно же, путем критического возрождения своего прошлого, а главным образом, путем создания новой России. Быть русским — значит одновременно и вернуться к собственным корням и наметить перспективу, преодолев сегодняшнее историческое зияние. Возможно ли это?

Чтобы это стало возможным, требуются многие условия. Речь идет о том, что интеллектуально-этически надо отказаться от внешне наиболее легкого, на самом же деле гибельного решения — обожествления мифической, непостижимой и мистифицированной "русской идеи", так как в действительности этим культивируются плоские и ложные стереотипы русскости. Не "русская идея" как фантастическая миссия спасения мира, но русские идеи, рожденные русской культурой во всей ее многогранности и противоречивости в горизонте европейской культуры. Следовательно, никаких претензий на исключительность и никакого неошовинистического изоляционизма, а открытость миру, так не похожему на тот, что был в прошлом. И дело не просто в культуре: культура всегда воплощается в социально-конкретных формах, хотя всегда сохраняет творческую автономию относительно всех форм своего претворения. А без этого она бесплодна. Сегодня и для России и для других народов, называемых советскими, экономические, социальные и политические проблемы настолько безотлагательны и ужасающи, что требуют исключительного напряжения сил, для того чтобы поистине спасти нацию. Распад былой "советской империи" — необходимое условие для создания фундамента, на котором возникнут новые многонациональные объединения, с учетом различных интересов и идей, на основе реального консенсуса.

Быть русским сегодня — значит прежде всего осознать трагизм новой ситуации, подобно тому, как это сделано Александром Солженицыным в его последнем выступлении, где, между прочим, в отказе от любых пережитков имперского сознания (или лжесознания) он видит принципиальное условие русского национального возрождения. Он справедливо считает, что для этого требуется не только сокращение государственных масштабов, но и подлинная децентрализация, чтобы развязать инициативу как низов, так и периферии, десятилетиями остававшихся порабощенными центром.

Быть русским сегодня — значит выявить и построить политические институты, отвечающие задачам национального возрождения: после авторитаризма самодержавия и коммунистического тоталитаризма, при котором этот авторитаризм стал даже казаться почти демократическим правлением, такими институтами должны быть институты подлинной демократии, либеральной в предпосылках и социальной по своей сущности.

Быть русским сегодня — значит открыть мир, не дореволюционный и не революционный, но мир, негативно унифицированный опасностью, сегодня немного уменьшившейся, ядерной войны и опасностью, сегодня возросшей, экологической катастрофы, а кроме того, чудовищной неравномерностью демографической и экономической ситуаций. Старые русские, как и многие европейские идеологии, оказываются абсолютно неадекватными сегодняшнему и завтрашнему миру.

В ходе тысячелетия Россия прошла три основные фазы исторического развития: средневековую, послепетровскую и послеоктябрьскую. Эта последняя фаза была самой катастрофичной с русской национальной точки зрения, и сейчас, когда она завершилась, Россия вновь ищет контактов со своими двумя первыми историческими фазами, но такая связь не может означать реставрацию прошлого, на что претендует определенного толка русский шовинизм, а должна быть творческой и критической: ведь игнорировать семьдесят лет истории нельзя, как нельзя игнорировать и новую мировую реальность. Старая русская идеология, к которой многие обращались в недавнем прошлом, а сегодня взирают на нее со скорее глупой, чем зловещей, ностальгией, — имперская идеология Москвы — третьего Рима, которую великий русский мыслитель Владимир Соловьев подвергал, наряду с любым узким национализмом, решительной и глубокой критике. Сейчас, на закате советской империи, надо не извлекать на свет археологию Москвы — Третьего Рима, а думать о проекте Четвертой России, возможной новой России, свободной и современной, секулярной и христианской, демократической и проникнутой духом солидарности, России, возвратившейся в лоно европейской семьи, России, вырастающей из трех предыдущих, о которой я говорил выше. Но путь к новой России страшно тернист и может быть прерван. И все-таки только на этом пути бытие может обрести для русских новую значимость, после того, как бытие для советских утратило всякий смысл.