Посох, палка и палач - Страница 10
(Она щелкает пальцами мяснику, тот делает еще одну булочку с сосиской, заворачивает ее в вязанье и протягивает женщине.)
Мой дорогой Рексик! Смерть, как и время, остаются неподвластными нашей мысли. Ищи, Рекс! Ищи! Мы добились того, что, поскольку смерти больше нет, потому что во многих случаях она так и не наступила, то и времени больше нет. Но раз совсем ничего не было, то и время больше никогда не наступит. Однажды всему просто придет конец. А если все же кто-то возникнет — держи его, Рекс! Хватай, бравый Рекс! Лови, бесстрашный пес!
Прежде чем решиться идти в банк за новым кредитом, мы, австрийки и австрийцы, еще ни разу ни за что не заплатившие, можем думать, опережая время, можем бежать впереди времени, словно мы его самые прекрасные разноцветные флаги. На одном зальцбургском вокзале сотни таких флагов! Все зависит только от того, какой фестиваль мы хотим торжественно провести. А потом нам остается всего лишь полоскаться на виду у правды, потрескивая на поднявшемся ветру, как авангард того, что, к сожалению, в связи со сложившимися обстоятельствами, больше никогда не наступит. Правда должна наконец остановиться, тогда мы ее поймаем. Сидеть, Рекс!
Другой покупатель (в вязаном балахоне, дергается, пытаясь во что бы то ни стало освободиться от прицепившихся к нему соседей; те один за другим вмешиваются в его скучную проповедь, произнося свои реплики сначала нормально, а затем, как и раньше, каждую строку в противоположных направлениях, но теперь уже не поодиночке, а группами).Мы живем в век ответственности всех членов семейки за деяньица, совершенные одним из ее члеников. При нацистском режимчике здесь преследовались разве только не подчинявшиеся этому закончику общей ответственности члены одного и того же поколеньица! А сегодня столь предусмотрительно организованная общая ответственность распространяется на деток и внучков вплоть до седьмого коленца! Дожили! Мы будем виноваты всегда, пока не вымрем! Не только наши внучата, но и все грядущие поколеньица должны будут посыпать себе головку пеплом-шмеплом и всякой габсбургской требухой, не делайте этого, повинитесь лучше в банананализации преступленьица ламцадрицаца. Кто захочет взять на себя вину за всех? Может, гунны, разбойничавшие в Европе в эпоху великой прогулочки народов? Но обвинителю придется трудненько, поскольку гуннов давно нет в живых. Однако обратимся к всеведущей науке! Где их искать, потомков живших когда-то гуннов? Где они? Да, где же они?
Другой (тоже начинает дергаться и рвать нити, во внезапно наступившей тишине говорит только он).Раз привлекать становится все труднее, надо отвлекаться и смываться. Но сразу поджигать дом все же следует. В конце концов, даже пламя страсти надоедает, когда она горит слишком долго. Разве у нас нет чего-нибудь помельче?
Женщина (спокойно, старательно примеривая на себя вязанье).Да. Кое-где им хочется сжечь еще парочку человек, но спирт они хотят вылакать сами, причем как можно скорее. Только любящие радуются, совершая смешные поступки. Появляются ноги. Женщины и дети выпрыгивают из дома, словно из-под них вдруг выдернули стулья. (Она запихивает свое вязанье в вязаную сумку.)Облака и собачий лай. Высеченная из камня завеса времени. И все пышнее локоны боли на лике земли. Ну что же. Чего не хочешь знать, того можно не замечать!
Мужчина (грызя вязаный пакет, давясь проглатываемыми кусками и задыхаясь, выдавливает из себя слова, время от времени делая глоток из бутылки в вязаном чехольчике).Мне свое ослепление еще нужно заказать, без него взгляд выглядит каким-то обнаженным. Ничего не поделаешь. Можно бы надеть на себя еще и обтекатель. Он наверняка хорошо смотрится. Я обделаю его фанерой и повешу, словно оленьи рога, в своей обитой кедром комнате. Надеюсь, в таком виде я еще смогу ехать! Вещь довольно тяжелая в сравнении со мной и моим автомобилем. Раньше бывали дни, когда я гнал под двести километров в час. Бывали дни, когда мне приходилось пропускать по 18 тысяч! [9]
Другая женщина из очереди (как только мужчине удается оторваться от нее, она тут же пришивает его к себе снова).У меня еще осталось воспоминание: взгляните на вон тот холм! В сумерках появляется группа людей с собаками; словно безвременно умершие, они еще не могут осознать, что мертвы, поэтому восстают из своих могил и небрежно стряхивают землю со своих саванов. Кое-кто считает преступлением, если ты знаешь эти собачки! И куда они вдруг подевались? Где же они?
Мужчина (в штирийском вязаном костюме, с длинным пастушьим посохом в руках или с охотничьим ружьем за плечами).Кто-то здесь заказывал мне причину своих деяний? Причин сегодня не осталось. Мне пришлось вычеркнуть их из меню.
Другой покупатель. Ну, теперь-то мы наконец покончим со всякими слухами! Я исхожу из научных соображений, когда иронически говорю, что теперь нужно наказывать и за любовь к немецким овчаркам, и за яичные клёцки, по слухам, любимое блюдо Г-ра. Но теперь все эти шикарные белокурые овчарки снова с нами. Посмотрите на них! Не отворачиваться! Лампы устрашения горят ярко, даже в бурю. Обычно индивид, чья индивидуальная смерть предрешена, замирает на месте. Но в массе, в этой огромной массе для нас не остается никого, ни единого человека. Рекс! Где ты, Рекс? О боже, Рексу снова нужны мы! Он снова нуждается в нас! Скорее! (Неохотно, монотонно, небрежно.)Почему снова пропал Рекс? Я уже видел этот фильм и знаю, что Рекс узнал того, кто встраивал бомбы в плюшевые игрушки, а когда он, Рекс, самолично обезвредил бомбы и пошел к миске с едой, то заметил, что миска вовсе не его, а весь дом вдруг поплыл на высоченной волне, это волна наших симпатий.
Женщина (достает плюшевого медвежонка, заворачивает его в вязанье и, хихикая, доверительно обращается к соседке).Раньше сюда приходил мужчина, он искал скелет своего отца! Ну, для этого ему придется съездить в Грац. Но скелет нужен им самим, для исследования.
Обе корчатся от смеха, фраза ходит в очереди по кругу, вполголоса передается работающим вязальными спицами дальше, все время повторяется, вызывая все большее веселье.
Связанная очередь начинает разделяться, среди стоящих в ней появляются голые, розовое вязанье на розовом теле, но это не должно вызывать извращенного эротического любопытства! На ярко светящемся экране или на мониторе появляется морда немецкой овчарки с газетой в зубах и остается там до конца, единственный предмет, не обтянутый вязаньем.
Мясник (выходит из-за прилавка и злобно бьет завернутым в вязанье пакетом с колбасой стоящих в очереди).Вы отняли у смерти территорию, на которой она властвовала над живыми! Вы умалили значение самой смерти, свели его до не воспринимаемого чувствами нуля! Когда убито так много людей, невозможно определить, кто жив, а кто мертв. И какой смысл теперь у нашего очищенного от смерти бытия? Уж лучше бы нас вообще не производили на свет! А вот и собаки, вот и собаки! Рекс возвращается! Наш Рексик снова с нами! Браво! (Монотонно, незаинтересованно бубнит, проглатывая целые слоги, будто читает вслух газету.)Зеленоватой плесенью покрыт дом забвения. Перед каждой распахнутой дверью синеет твой обезглавленный сигналист. Сюда, Рекс! Вот так! Браво!
Связанные в очереди люди все ожесточеннее борются друг с другом. Иные, как немного раньше женщина, достают игрушечных плюшевых зверьков, раздевают их и натягивают на них вязанье, зверьки жужжат и сучат ножками.
Покупатель (идет за прилавок, делает себе сэндвич с печеночным паштетом и сует его в вязаную сумку).Убивать было легко, куда труднее — сжигать. Прежде всего, процесс длился слишком долго. С другой стороны, от больших костров шла такая вонь, что окрестности на много километров вокруг оказались отравлены. По ночам можно было издали видеть красноватое небо. И все же в сорока восьми печах, газовых камерах, за сутки удавалось сжечь при непрерывной работе более 4700 трупов. Спрашивается, где то место, на котором были расположены печи? Если вы, дамы и господа, знаете, пожалуйста, позвоните!