Посмертное слово - Страница 65

Не подумав, она подняла руку, собираясь показать направление, в котором они пришли.

Ствол ружья тут же дернулся вверх.

— Не подходите ко мне! Стрелять буду!

Когда Кевин открыл рот, она снова увидела его уродливо обломанные зубы. Куртка была ему очень велика; судя по объему, в ней было много внутренних карманов, куда удобно прятать незаконно добытую дичь.

— Я хочу тебе помочь! — чуть громче повторила Мередит.

Лицо Кевина скривилось в презрительной гримасе.

— Мне еще никто никогда не помогал!

— Мы все понимаем, ты скорбишь по отцу…

— Никакой он мне не отец! — с неожиданной злостью прокричал парень. Ствол ружья снова дернулся, покачался вверх-вниз и, наконец, хвала Небесам, опустился вниз.

Мередит решила: парень, видимо, забыл, что держит в руках оружие. Но его слова заставили ее нахмуриться.

— Не отец? Извини, но мне говорили, что Эрни… был твоим отцом!

— Не было у меня отца! Я не знаю, кто он. Когда моя мамаша поселилась у Эрни, она уже ждала меня. Эрни мне сам так сказал. И часто повторял, с самого детства и до конца, до смерти. «Ублюдок ты, и никто не знает, кто твой папаша» — вот что он мне твердил! Она принесла меня с собой — и оставила ему, когда сбежала.

В его голосе, особенно в последних словах, выразилась такая откровенная мука, накопленная за долгие годы страданий, что Мередит механически двинулась вперед, протягивая к нему руки, чтобы утешить его.

Кевин тут же попятился назад и крикнул:

— Стойте, где стоите!

— Я и стою, Кевин. Положи ружье!

Губы его расплылись в хитрой, дикой ухмылке.

— Ну не-ет! Теперь я главный, ясно? Я приказываю, а вы делайте как велено. Раньше-то я никогда не приказывал. Все называли меня просто «парень Берри». Он-то, Эрни, обращался со мной как с дерьмом последним! Когда я был еще совсем сосунком, он избивал меня просто так, ни за что! Он меня терпеть не мог — зато ему очень нравилось меня колотить. А она никогда ему не перечила, еще когда жила с нами. А потом она сбежала. — Кевин нахмурился. — Бывает, люди бросают после себя старую одежду и вещи, которые им больше не нужны. А она бросила меня. Настоящая сука! Да все они были такие. Все они всегда обращались со мной, как будто я просто кусок дерьма!

— Мне очень жаль…

Слова ее звучали неубедительно, но что тут скажешь?

— Эрни меня колотил до самого конца, — продолжал Кевин. Голос у него окреп; он разоткровенничался: — Я вечно ходил в синяках, а никто ни слова ему не сказал. Никто не забрал меня у него!

Сломанные зубы — видимо, когда-то Эрни выбил их кулаком — снова привлекли внимание Мередит, когда рот Кевина скривился в ухмылке.

— Многие знали, что у нас творится, но палец о палец не ударили! Может, мне бы и помогли, да никто ничего не желал знать! Вот и ваша соседка, старуха Картер, тоже могла помочь… Милосердная она, как же! Ходит по домам, собирает деньги на церковь. А мне ни разу ничем не помогла. Или взять ветеринара. Сидит в своем большом доме, со своей огромной машиной… Он все знал. И ни разу ничего для меня не сделал. А Кромби — настоящая сволочь. Он хуже всех! Однажды Эрни избил меня прямо у него в мастерской, а Кромби только смотрел и смеялся. Смеялся!

Это ужасно, подумала Мередит. В самом деле, ужасно. Всю жизнь с парнем обращались из рук вон плохо. Кевину сейчас лет девятнадцать. Девятнадцать лет его избивали, ругали и издевались над ним. Соседи давным-давно должны были обратить внимание на то, что творится у Берри. Но все притворялись слепыми и глухими. Все словно молчаливо договорились, что мальчишка — сын Эрни, потому что, когда он родился, его мать жила в доме Берри. И потом, Эрни считался в деревне полезным человеком: он умел чинить практически все. Да и ссориться с таким задирой никому не хотелось.

— Ты захотел всем отомстить, — тихо сказала Мередит. — Вот почему ты выдрал цветы у Уинн и испортил машину Армитиджа. Ты даже пони отравил, Кевин, но это уже зря. Ты обидел живое существо, которое не сделало тебе ничего плохого. Он был просто бессловесным животным, который пасся себе на лугу.

— Он был ее пони! — упрямо возразил Кевин. — Старухин. И она была не лучше остальных. Ведь могла бы мне помочь! Эрни ее боялся. Она была из благородных, важная дама! Могла бы приказать, чтобы он оставил меня в покое, и он бы ее послушался. А она и слова ему не сказала.

— Кевин… — Поднялся ночной ветерок, взъерошив волосы Мередит. Сгущались сумерки, фигура Кевина расплывалась в полумраке. Слова застревали у нее в горле, но она обязана была спросить, хотя боялась услышать ответ. — Кевин… это ты столкнул миссис Смитон с лестницы?

— Что? — ошеломленно переспросил парень. Потом до него дошел смысл вопроса, и он злобно выпалил: — Конечно нет!

— Слава богу! — воскликнула Мередит. — Ведь миссис Смитон все же помогла тебе, Кевин. Она завещала тебе деньги.

— Двести фунтов! — послышался в темноте презрительный голос Кевина; его силуэт чернел на фоне багровеющего неба. — Двести жалких фунтов! Но я и их не получил. Их забрал Эрни. Отнял у меня. Он завел себе новую подружку в Лонг-Уикеме и все спустил на нее. Будь у меня деньги, я мог бы уйти от него, поселиться где-нибудь самостоятельно. Но он их у меня отобрал. Я поклялся, что рассчитаюсь с ним!

— И рассчитался… Ты убил его. — Мередит глубоко вздохнула. — Ты ведь убил его, да, Кевин? Но в суде учтут смягчающие обстоятельства. Он сам тебя спровоцировал.

— Вы что, спятили?! — завопил Кевин, обращая свой гнев на нее. — Достали уже… «Убил, убил…» Никого я не убивал! И Эрни не убил… Я его до смерти боялся! Он уже был мертвый, когда я его нашел под деревом! Кто-то навестил его раньше меня и перерезал ему глотку. Похоже, не я один хотел с ним расквитаться! И расквитался. Но я подумал: тут уж меня не обойдут. Взял я большой нож, которым мы подрезали ветки в саду вокруг «Грачей»… Мы хранили его там, в сарае… Ну и отрезал ему голову. — Кевин засмеялся; от его безрадостного, мстительного смеха кровь застыла у Мередит в жилах. — Я отрезал ему башку и закинул в сад ветеринара, прямо в розовые кусты! Ветеринарова жена вечно возилась с этими розами. Вот, наверное, перепугалась старуха!

Алан прав: у Кевина надломленная психика. Точнее, она искорежена до неузнаваемости. А ведь всего этого могло не быть! Могло, если бы кто-нибудь сообщил, что Эрни систематически унижает и избивает ребенка. Достаточно было позвонить в социальную службу, в полицию или Национальное общество защиты детей от жестокого обращения.

Но все соседи делали вид, будто ничего не происходит. Новички, такие как Уинн и Армитидж, считали, что деревенские привыкли решать все свои проблемы сами, потому что на себе почувствовали, как остро те воспринимают критику извне. Местные же жители считали, что семейные дела решаются в семье, а социальные службы не имеют права вмешиваться.

Осталось выяснить кое-что еще, более важное. Если Кевин говорит правду, — а Мередит не сомневалась в том, что он говорит правду, — значит, он нашел Эрни уже мертвым и убил его кто-то другой. Но кто?

Именно тогда Мередит вспомнила то, о чем раньше забыла. Когда она нашла Эрни и побежала за Аланом, за полицией и позже, когда она давала показания, все заслонил изуродованный труп. От ужаса в мозгу захлопнулась дверца, которая теперь вдруг открылась, и она четко представила себе всю сцену.

В тот жуткий день она подходила по дорожке к «Грачам». Впереди виднелся дом — изящный, пропорциональный. Все ставни в окнах второго этажа были открыты. Тогда Мередит еще подумала: дом, наверное, проветривается. Тогда она обо всем забыла, а сейчас вспомнила — и вдруг поняла, насколько это важно.

С верхнего этажа тот, кто открывал окна, наверняка видел загон за стеной. И легко различил фигуру Эрни — его трудно было с кем-то спутать, — который брел к каштану, а потом сел вздремнуть.

Ключи от «Грачей» имеются только у одной особы — той, что регулярно наведывается в дом и вытирает там пыль. И только она одна, по ее же собственному признанию, время от времени открывает окна, чтобы проветрить помещение. Джанин Катто!