Посмертная речь Сталина - Страница 13

— и практически полностью молчит о том, что происходило в стране ранее 1934 г. — чем занимался Г. Г. Ягода на посту наркома внутренних дел, чем занимались ЛД Троцкий, Н. И. Бухарин, Л. Б. Каменев, Г. Е. Зиновьев и некоторые другие активисты революции, сгинувшие после 1934 г., умалчивает он и о борьбе с космополитизмом в конце 1940-х гг.

Т.е. доклад Н. С. Хрущева построен так, чтобы не вступать в полемику со Сталиным, чье мнение по тем или иным вопросам было выражено в незавершенном собрании его сочинений.

Поэтому обратимся к временам, когда «культа личности И. В. Сталина» еще не было…

Было 8 июня 1926 г. И. В. Сталин всего три года как Генеральный секретарь ЦК ВКП (б). Еще не прошло и 2,5 лет с того времени, как умер В. И. Ленин. В стране еще нэп. Еще даже не начата разработка первого пятилетнего плана, не начаты ни индустриализация, ни коллективизация. Еще преодолевается всеобщая неграмотность. По сути дела, СССР как государства — государства-суперконцерна — еще нет.

А культ уже есть.

Культ уже есть. Однако в те годы был не один культ одной какой-то личности, а множество культов многих личностей — «вождей революции и героев гражданской войны»: Ленина, Крупской, Троцкого, Буденного, Ворошилова, Фрунзе, Тухачевского — общесоюзные; Зиновьева (локальный ленинградский, с претензиями на общесоюзность); а кроме названных — еще множество других культов «вождей и героев» масштабом поменьше. Некоторые культы перевалили свой апогей и катились к закату (Троцкого, Зиновьева); другие пережили своих кумиров (Ленина, Фрунзе); третьи «имели место быть» (Буденного, Ворошилова, Тухачевского).

Однако культы личностей во множестве возникли не в 1926 г., они начали возникать в ходе успехов революций 1905–1907 гг. и 1917 г. и Гражданской войны. Сами кумиры относились к культам своих личностей по-разному: В. И. Ленин и ФЭ. Дзержинский, по свидетельствам современников, были против культа своих личностей и целиком отдавались делу, в котором видели смысл своей жизни. Троцкий, Зиновьев хотя и делали что-то, и подчас довольно много (вопрос: что они делали? — особый вопрос), но при этом, как свидетельствуют современники, любили покрасоваться, культ их личностей был приятен их самодовольству.

Здесь необходимо обратить внимание еще на одно обстоятельство.

В результате победы революции в 1917 г. в России прекратилось господство идеологии идеалистического атеизма и началось насаждение господства идеологии марксизма — материалистического атеизма. Но при этом люди-то в большинстве своем остались те же самые, их психическая подоплека (то, что глубже в психике, нежели лексически выраженные идеологии) осталась прежней.

Поэтому все те надежды, которые раньше возлагались на Бога, в результате перехода от идеалистического атеизма к атеизму материалистическому стали неприкаянными. Это создавало автоматически реализуемые предпосылки к тому, чтобы возвести в ранг «сверхчеловека, обладающего сверхъестественными качествами, наподобие бога» (слова доклада Н. С. Хрущева) главу государства, если в проводимой им политике будут воплощаться чаяния достаточно широких социальных слоев.

В политике, проводимой под руководством И. В. Сталина, чаяния достаточно широких слоев общества (гораздо более широких, чем вечно недовольные группки интеллигенции) неуклонно воплощались в жизнь, хотя имели место и ошибки, и злоупотребления властью со стороны множества партийных, государственных, хозяйственных чиновников.

Культ личности вождя партии в тех условиях был бы невозможен только в одном из двух случаев:

— если бы общество было нравственно-психически иным;

— либо если бы политика обманывала наиболее значимые надежды и чаяния достаточно широкого круга людей (что имело место впоследствии: во времена самого Хрущева, Брежнева, Горбачева, Ельцина), вследствие чего в обмане своих надежд они обвиняли бы вождей; ради же воплощения в жизнь наиболее значимого для них люди способны перетерпеть и без упрека простить многое, а если этого наиболее значимого нет, то и мелочи не простят.

Став де-юре первым лицом партии после смерти В. И. Ленина, Сталин попал в процесс культотворчества с большим опозданием — порядка 5–7 лет. Но все же попал. Вследствие успехов политики, проводимой под его руководством и им олицетворяемой в условиях массового культотворчества, начавшегося еще в годы революции и гражданской войны, культ его личности затмил все прочие культы личностей.

Как И. В. Сталин отреагировал на первые попытки культотворчества в отношении него, дает понять его выступление — «Ответ на приветствие рабочих главных железнодорожных мастерских в Тифлисе» 8 июня 1926 г.:

«Товарищи! Позвольте, прежде всего, принести товарищескую благодарность за приветствия, произнесенные здесь представителями от рабочих.

Должен вам сказать, товарищи, по совести, что я не заслужил доброй половины тех похвал, которые здесь раздавались по моему адресу. Оказывается, я и герой Октября, и руководитель компартии Советского Союза, и руководитель Коминтерна, чудо-богатырь и все что угодно. Все это пустяки, товарищи, и абсолютно ненужное преувеличение. В таком тоне говорят обычно над гробом усопшего революционера. Но я еще не собираюсь умирать» (И. В. Сталин, Сочинения, т. 8., Москва, «Политиздат», 1948 г., стр. 173).

Ясно же сказано: все это абсолютно ненужное преувеличение — почему не последовали ясно выраженному мнению «вождя»? — Потому, что социальная психология была такова, что хотел того И. В. Сталин либо же нет, но общество — миллионы людей — сами творили культ его личности.

В действительности же И. В. Сталин был не таким, каким его представляет доклад Н. С. Хрущева и вся последующая литература, проистекающая из этого доклада. Он воспринимал своих современников такими, каковы они были. При этом одних он уважал, а других — нет. С теми, кого он уважал, он старался строить обычные человеческие взаимоотношения, заботился о них по-товарищески. С теми, кого не уважал, был формально вежлив. В отношении же тех, кто смог вызвать с его стороны не просто отсутствие уважения, а презрение, он не всегда удерживался в границах формальной вежливости и ставил их на место, прилюдно, и подчас неоднократно, что оскорбляло их самолюбие. Но удалить таких людей из аппарата И. В. Сталин не всегда находил полезным для дела: дефицит в сочетании с переизбытком амбициозных дураков, рвущихся к самоутверждению за счет подавления окружающих, — хроническая болезнь общества России. Тем более не стремился И. В. Сталин к уничтожению тех, с кем у него не сложились личные взаимоотношения.

К числу тех, кто смог вызывать к себе презрение Сталина, судя по всему, принадлежал и Хрущев. И как уже ясно из анализа прочитанного им доклада на XX съезде, Хрущев нес в себе некую лживость и изворотливость, что вызывало омерзение у многих людей, которые вынуждены были с ним общаться. Поэтому в данном случае пенять Сталину, что он не уважал Хрущева, как и многих других ему подобных, — не приходится.

Но в 1956 г., каким был И. В. Сталин в жизни, большинство людей в СССР не знало: в систематическом личном общении с ним по делу были только работники высших уровней партийного и государственного аппарата, а также ведущие профессионалы разных сфер деятельности; воспоминания тех, кто по работе находился в систематическом общении с И. В. Сталиным в разные периоды его жизни, еще не были написаны и опубликованы.

Партийные же и государственные чиновники уровня Н. С. Хрущева, бывшие в систематическом общении с И. В. Сталиным на протяжении многих лет, а то и десятилетий, в условиях непрестанного культотворчества большинством населения, которое культовую личность знало только по газетам, кинохронике и опосредованно — по улучшению от пятилетки и пятилетке качества своей жизни, воспринимались как ближайшие сподвижники И. В. Сталина и его ученики, пользующиеся его полным доверием. Поэтому, когда Н. С. Хрущев привел примеры злоупотреблений властью, имевших место в сталинскую эпоху, то многие ему поверили вследствие отсутствия собственного опыта общения с И. В. Сталиным и восприятия членов ЦК и Президиума ЦК в качестве настоящих коммунистов, зарекомендовавших себя в таковом качестве делом в сталинскую эпоху.