Послы - Страница 21

В конце недели прибыла мисс Гостри и сразу дала о себе знать; он тотчас отправился к ней, и только тогда к нему вернулась мысль о направляющей руке. Однако во всей полноте эта мысль встала перед ним с того момента, когда он переступил порог маленькой квартирки на полуэтаже в квартале Марбеф, где его новая знакомая, по собственному ее выражению, собрала за тысячу вылетов и забавных пылких наскоков перышки для своего последнего гнезда. Он сразу увидел, что здесь, и только здесь, найдет тот благословенный уголок, который воображал себе, когда впервые поднимался по лестнице к Чэду. Он, возможно, даже немного испугался бы представшей его взору картины – в этом месте, как нигде, он чувствовал себя «дома», – если бы его приятельница, встретившаяся у порога, мгновенно не оценила размеры его аппетита. Ее тесные, чрезмерно заставленные комнатки, почти сумрачные от обилия вещей – что его поначалу даже поразило, – олицетворяли высшую степень умения приспосабливаться к существующим возможностям и обстоятельствам. Куда бы ни падал взор, повсюду его встречала старинная слоновая кость и старинная парча, и Стрезер не мог решить, куда ему сесть, чтобы чего-нибудь не повредить. Ему вдруг пришло на ум, что в жизни хозяйки этих комнат страсть к обладанию занимает даже больше места, чем в жизни Чэда или мисс Бэррес; хотя его взгляд на империю «вещей» за последнее время стал намного шире, то, что он видел перед собой, еще более расширяло его диапазон: похоть очей и гордость житейская воистину обрели здесь свой храм. Он находился в сокровеннейшей нише храма – темной, как пиратская пещера. В темноте проблескивало золото; проступали пятна пурпура во мраке, виднелись предметы – все музейные уникальности, – те, на которые из низких занавешенных муслином окон падал свет. Они проступали как в тумане, но все, несомненно, были драгоценны, обдавая презрением его невежество, словно нос ароматом от вдетого в петлицу цветка. Однако остановив взгляд на хозяйке, гость понял, что более всего поразило его в этом жилище. Очерченный этой обстановкой круг полнился жизнью, и любой вопрос, который мог сейчас возникнуть, прозвучал бы здесь, как нигде в ином месте, жизненно важным. А вопрос возник сразу, как только они вступили в разговор, и Стрезер не замедлил, смеясь, дать на него ответ:

– Ведь они, знаете, уже завладели мной!

Большая часть беседы при этом первом их свидании в Париже прошла под знаком все той же темы. Стрезер был чрезвычайно рад видеть мисс Гостри, откровенно признавшись, что она открыла ему нечто очень важное: человек может жить годами, не подозревая, что такое благодать, но, обретя ее наконец хотя бы всего на три дня, уже нуждается в ней навсегда, страдая от ее отсутствия. Она была благодатью, в которой он нуждался, и ничто не подтверждало это лучше, чем тот факт, что без нее он чувствовал себя потерянным.

– Что вы имеете в виду? – спросила она, отнюдь не тревожась тем, что таким образом поправляя его, словно он ошибся в определении «эпохи», к которой принадлежал тот или иной раритет, вновь демонстрирует ему, как легко движется в лабиринте, в который он только-только вступил. – Что ради этих Пококов вы умудрились натворить?

– Признаться, нечто несуразное. Я завел горячую дружбу с Крошкой Билхемом.

– Ну, это входит в ваши расчеты и предполагалось с самого начала, – заявила она и лишь затем спросила, как о чем-то несущественном, кто, собственно, этот Крошка Билхем. Узнав, однако, что речь идет о друге Чэда, поселившемся на время его отсутствия в снятой им квартире в качестве хранителя его духа и продолжателя его дела, она выказала больший интерес:

– Я не прочь встретиться с ним. Всего один раз, не более.

– О, чем больше, тем лучше. Это очень забавный, своеобычный молодой человек.

– А он вас не шокировал? – неожиданно спросила мисс Гостри.

– Никоим образом. Мы оба вполне избежали этого! Думается, главным образом потому, что я наполовину не понял, что он говорил. Но это нисколько не нарушило наш modus vivendi.[29] Если вы согласны пообедать со мной, я вам его представлю, – продолжал он, – и вы сами все увидите.

– Вы уже даете обеды?

– Даю… без этого нельзя. Вернее, собираюсь.

Ее доброе сердце не выдержало:

– Собираетесь потратить уйму денег?

– Помилуйте. Обеды здесь, кажется, стоят недорого. Разве только я стану задавать пиры. Но мне лучше держаться скромнее.

Она промолчала, затем рассмеялась:

– Сколько же вы тратите, если такие обеды кажутся вам дешевыми! Нет, меня увольте – тут и невооруженным глазом все видно.

Он пристально посмотрел на нее: словно она и в самом деле от него отступилась.

– Вы, стало быть, не хотите с ними знакомиться, – сказал он тоном, в котором слышался упрек в несвойственной ей излишней осмотрительности.

Она заколебалась:

– С кем, с ними… прежде всего?

– Ну, для начала с Крошкой Билхемом. – С мисс Бэррес он решил пока подождать. – И Чэдом. Когда он вернется. Вы непременно должны с ним познакомиться.

– А когда он вернется?

– Как только Билхем соберется сообщить ему обо мне и получит ответ. Билхем, конечно, – добавил Стрезер, – напишет что-нибудь благоприятное. Благоприятное для Чэда. Чтобы его не отпугнуть. Как видите, ваша помощь мне крайне нужна: вы меня прикроете.

– Вы и сами себя превосходно прикроете, – сказала она на редкость непринужденно. – Вы действуете так стремительно – мне за вами не угнаться.

– Но я не высказал и слова в осуждение, – заявил он.

Мисс Гостри мысленно взвесила этот довод.

– А вам было что осуждать?

Он предпочел, как это было ни тягостно, выложить ей всю правду:

– Нет, я не нашел ни единой зацепки.

– С ним там кто-нибудь живет?

– Из особ того рода, что послужили причиной моего приезда? – Последовала пауза. – Откуда мне знать? Да и какое мне дело?

– Ну-ну! – И она рассмеялась. Признаться, он не ожидал, что эта штука произведет подобное впечатление. Именно штука: сейчас он только так и считал. Но мисс Гостри увидела и нечто иное. Хотя тут же постаралась это скрыть:

– Так-таки ничего и не обнаружили? Никаких улик?

Стрезер попытался что-то наскрести:

– Ну, у него прелестная квартира.

– В Париже, знаете ли, это ничего не доказывает, – мгновенно откликнулась она. – Вернее, ничего не опровергает. Видите ли, эти его друзья, то есть лица, которых касается ваша миссия, вполне возможно, обставили квартиру для него одного.

– Совершенно верно. И, стало быть, мы с Уэймаршем, сидя там, пожирали плоды их деятельности.

– Ну, если вы собираетесь отказываться здесь пожирать плоды чужой деятельности, – сказала она, – боюсь, вы вскоре умрете с голоду. – И, улыбнувшись, добавила: – Вот перед вами вариант похуже.

– Передо мной идеальный вариант. Однако, исходя из нашей гипотезы, они, наверное, поразительны.

– Несомненно! – воскликнула мисс Гостри. – Стало быть, вы, как видите, не с пустыми руками. То, что вы там узрели, поразительно.

Кажется, он наконец достиг чего-то более или менее определенного! Немного, но все же помощь, словно волна, сразу выплеснула кое-что осевшее в памяти.

– Кстати, мой молодой человек охотно признал, что они представляют для нашего друга большой интерес.

– Он именно так и выразился?

Стрезер постарался припомнить точнее:

– Нет… не совсем так.

– А как? Более резко? Или менее?

Он стоял, склонившись, почти касаясь очками вещей на низенькой этажерке, но при ее вопросе поднял голову.

– Скорее, он только дал понять, но поскольку я держался начеку, его намек не прошел мимо. «В его положении, знаете ли…» – вот что он сказал.

– «В его положении…»? Вот как! – Мисс Гостри старалась вникнуть в значение этих слов и, видимо, осталась удовлетворенной. – Чего же вам еще?

Он вновь останавливал взгляд то на одной, то на другой из ее bibelots,[30] но отвлечься не смог и продолжал: