Последняя тайна Лермонтова - Страница 15

Шли в основном пешком, только Елизавета Алексеевна (которую все, а не только внук ее Мишель, звали бабушкой) ехала в карете. И это было весьма кстати, так как она быстро добиралась до трактиров, а когда мы подходили, нас там ждал уже обед или ночлег – сообразно потребностям и времени суток.

Доехав до лавры, переменили мы пыльное платье и отслужили молебен. Помню, подошел слепой нищий, и все опускали в деревянную его чашечку медные деньги.

– А вот были недавно здесь господа, камушков мне наложили. Но Бог с ними, – сокрушался тот старик, благодарно кланяясь и осеняя нас крестом.

После церкви вернулись мы в трактир, чтобы отдохнуть и пообедать. Мишель не проявлял к столу никакого внимания. Он опустился перед стулом, на который положил чернильницу и лист бумаги, на колени. Кусая губы, с бледным лицом, стоял он так долго.

Когда же протянул он мне написанное, такая любовь и жалость взвились в душе моей!

Но, конечно же, высказывать свои чувства я не стала...

Я вообще старалась не думать о Мишеле. Изгнать его образ из души, и мыслей, и сердца.

Молодой, порывистый, небогатый – что мы друг другу, коли никогда мои родные не дадут согласия на такой брак?

И мне даже казалось, что этот мальчик с горящими глазами и жаркими губами забыт мною совершенно и решительно.

На балах я весела, и множество кавалеров добивается моей руки. Выбор свой я сделала в пользу Алексея Лопухина, красивого, получившего большое наследство, и, что важней всего – любящего меня той любовью, которая обещает надежное ровное счастье. Не пожар, который опалит и стихнет, а всегда теплящийся надежный очаг...

Мы были уже помолвлены, я ждала, что он со дня на день приедет ко мне из Москвы для рокового объяснения, когда на балу ко мне вдруг подошел Мишель.

Его взгляд, его тепло, его манящие губы... Никогда жених не вызывал во мне и тени такой жажды... И я вдруг созналась Лермонтову в своих чувствах. И он сказал, что любил и любит только меня, что помнил и что не мыслит жизни вдали от глаз моих.

Неприлично было такое говорить и выслушивать бесстыдные откровенные слова. Но что такое приличия в сравнении со счастьем?!

J`ai fait mon choix. Tout est décidé...[15]

Декабрь

Никогда прежде не видала я в Петербурге такой снежной студеной зимы.

И никогда не была так жарко, до головокружения, счастлива.

Тетка моя, Марья Васильевна, Лермонтова терпеть не может. Однако опасается его злого ума и язвительного языка. Но главное – она совершенно не боится оставлять меня с ним наедине! Об этом и я мечтать не смела. Все устроилось лучше самых дерзновенных фантазий. Мы можем с Мишелем даже часами сидеть в гостиной – а тетка преспокойно уходит с визитами! Не такова она была с Лопухиным, с другими моими кавалерами! Прятала меня, запрещала часто танцевать, словом, я не могла перекинуться с тем, кто, по мыслям тети, имеет ко мне любовную наклонность. И я была уверена: Мишеля и вовсе не станут принимать, он не знает ни теток моих, ни дядей, стало быть, дорога в наш дом для него закрыта. Но Мишель как-то быстро со всеми моими родственниками познакомился, и его принимали так часто, как не принимали даже давних друзей. Должно быть, тетка думает про Мишеля: юный мой товарищ по детским играм. Знала бы она! Если бы она только знала, о чем мы говорим...

– Нам надо бежать! Тайно венчаться! Твои родные никогда не дозволят мне взять тебя в жены, – шепчет мой милый.

Пальцы его жгут мне ладонь, от немигающего пристального пробирающего до самых глубин души взгляда я теряюсь.

Очень хочется быть с Мишелем. И не хочется бежать и тайно венчаться.

Потому как ведь что о нас подумают? Что скажут? Можно себе представить, какие слова, какие ужаснейшие характеристики прозвучат! Или... все-таки решиться? В Мишеле вся моя любовь, вся жизнь и счастье... Он – идол мой, я молюсь на него и его стихи, я преклоняюсь перед даром его и темными глазами. Милый не знает, что, когда закрывается за ним дверь нашей гостиной, нет для меня большего счастья, чем взять в руки чашку, из которой он пил чай. И, убедившись, что никто не смотрит на меня, прижаться губами к ее кромке, в том месте, где были его губы...

– Катя, что же ты молчишь?

Он словно подслушивает мои мысли – его дыхание касается моего плеча. Я еще успеваю подумать, что удачно выбрала платье, розового шелка с белыми звездочками, и к нему хорошо идет светло-алого колеру шаль.

А боле уже ни о чем не думаю.

На плечах горит, пылает цепочка поцелуев.

Прикосновение рук Мишеля имеет надо мной вечную крепкую власть. Делаюсь словно сама не своя.

Он целует меня в губы.

Это мой голос:

– Мишель, я люблю тебя, и сделаю все, что ты хочешь.

Нежные слова, нежные руки.

Платье, казавшееся таким легким, давит, душит.

В ту минуту я готова была стать его женой. И он это понял. Чуть отстранился, взял в ладони мое пылающее лицо и долго смотрел мне в глаза. Потом со вздохом встал с дивана:

– Мне пора, Катенька!

Всегда так горько расставаться с моим Мишелем! Только в тот вечер, когда он ушел, а ведь я была готова отдаться ему совершенно, мне стало отрадно его отсутствие.

Увиделся мне в той сдержанности, стоившей ему много усилий, знак любви. Настоящей любви, той, что сильнее страсти.

– Все будет хорошо. Я люблю тебя, – с легким сердцем сказала я ему на прощание. И не удержалась от поцелуя.

Теперь я знаю, что такое рай.

Страстный взор.

Любимые руки.

Сладкие губы.

И если бы все богатства мира упали к моим ногам, с легкостью можно было бы перешагнуть через них и устремится к истинному счастью...

Январь

Я представляла наше с Мишелем венчание, когда лакей, прошедши в гостиную, подал мне письмо. Я развернула его и испугалась, еще не читая. Взгляд сразу выхватил:

«... любовь ваша к нему (известная всему Петербургу, кроме родных ваших) погубит вас. Вы и теперь уже много потеряли во мнении света, оттого что не умеете и даже не хотите скрывать вашей страсти к нему».

Клевета! Какая же все это гнуснейшая клевета!

Голова моя закружилась, казалось, я вот-вот лишусь чувств. Пришлось сесть в кресло, чтобы читать пасквиль дальше:

«Поверьте, он недостоин вас. Для него нет ничего святого, он никого не любит. Его страсть: господствовать над всеми и не щадить никого для удовлетворения своего самолюбия. Я знал его прежде чем вы, он был тогда и моложе, и неопытнее, что, однако же, не помешало ему погубить девушку, во всем равную вам и по уму, и по красоте. Он увез ее от семейства, а, натешившись, бросил».

– Он не женится на вас, – я и не заметила, как стала читать странное письмо вслух. Наверное, с каждым прочитанным словом мне делалось все больнее, и я уже не понимала, что тетушка, шелестя платьем, с любопытством подошла поближе. – Он не женится на вас, поверьте мне; покажите ему это письмо, он прикинется невинным, обиженным, забросает вас страстными уверениями, потом объявит вам, что бабушка не дает ему согласия на брак; в заключение прочтет вам длинную проповедь или просто признается, что он притворялся, да еще посмеется над вами, и это – лучший исход, на который вы можете надеяться и которого от души желает вам: Вам неизвестный, но преданный вам друг NN[16].