Последняя поэма - Страница 141

Тогда Фалко, впервые за долгое время, медленно опустился на колени — он сразу же по самый пояс погрузился в снег, но голову он держал высоко поднятой, и смотрел на юго-восток — навстречу полчищам снежинок, туда, где за ними был сокрыт Мордор. Вот девять теней растаяли, но и Фалко и Хэм знали, что они там, за этими снежными верстами, там в стране мрака. И тогда Фалко протянул туда руки, и прошептал:

— Пусть небо очистится от туч. Я молю, я жажду этого, я люблю. Пусть увидят они красоту звездного неба. Пусть вспомнят. Пусть наберутся сил для борьбы. Пусть услышат эти строки:

Оставив Аргонию и Маэглина, Альфонсо, как было уже сказано, из всех сил, подобно темному вихрю, устремился к замку. Он, как и прежде, разрывался беспорядочными, хаотичными черными крыльями, которые то углублялись в непроницаемо черный цвет, то наполнялись бордовым сиянием, то вспыхивали раскаленным железом. Беспрерывным потоком вырывались из него молнии — казалось, что — это даже и не молнии вовсе, но капель со свечи, которую подвесили над пламенем. Эта бесконечная, ослепительно сияющая череда вгрызалась в и без того уже истерзанные, изожженные камни, разрывала в их в стремительные, раскаленные осколки — Мордорская земля дрожала от этой череды. Но вот Альфонсо оказался уже перед самым замком, и там страсть его и ярость, достигли наивысшего своего предела. Он в каждое мгновенье изгорал, но в каждое же мгновенье и возрождался — он вновь заревел, вызывая своего главного врага — Ворона на поединок. И тогда окружили и стали сдавливать его эти ослепительные, ярко блещущие цепи — они, сами призрачные, вгрызались в его призрачную плоть, жгли его — что может сравнится с этой мукой?.. Нет — я не в силах представить этого мученья, а он еще раз взвыл ими Нэдии, и отчаянными, могучими рывками продолжал рваться вперед, на эту мрачную, неохватную громаду. Он ревел, и все ярче разгорались вокруг него цепи, все большей болью переполняли. От ярости, и от жажды любви — сознание его в каждое мгновенье меркло, и тут же вспыхивало жаждой борьбы. Наконец, он, весь окруженный слепящими цепями, осветил мертвенным светом весь Мордор, и с воем ураганного ветра рухнул к земле. Он с огромной скоростью врезался в раскрошенное каменное плато у подножия замка, и вновь все содрогнулось, разбежались еще новые трещины, и вырвались из них ураганы пламени. Он, сдавленный каменной и железной толщей лежал без всякого движенья — бессчетные тонны давили на него, раздавался оглушительный скрежет, и в нем проступали слова: "Глупец, глупец — зачем эта напрасная борьба? Ты направляешь свою ярость ни туда, куда надо. Подчинись мне, и я укажу, что ты должен делать…"

— Нет! Не-е-ет!!! — бешено взвыл Альфонсо, так же, как выл он и много раз до этого — и еще одно землетрясенье всколыхнуло Мордорскую землю — на этот раз оно поднималось из ее глубин.

Да — Альфонсо боролся, но он боролся в отчаянье, в безнадежности, не веря, что есть хоть какая-то надежда на облегченье его нынешнего положения. И тут он почувствовал, что где-то высоко-высоко над ним, та тучевая пелена, которая заполоняла небо, вдруг разорвалась, и вдруг то волшебное полотно звезд прояснилось, что он вновь может созерцать. И тогда он разорвал оковы — одним движеньем, одним порывом, на которое только и был способен его страждущий человеческий дух — расколотые глыбы гранита и железной руды разлетелись на многие метры, а сам он, все быстрее разгоняясь, устремился к многозвездному ночному небу. Чувствовалась в нем такая мощь, что ничто в мироздании не должно было помешать его воспарению. Он стремительно изменялся — если вначале еще был хаотичной, стремительно меняющей свои острые углы темной фигурой, то теперь уже преобразился — все формы его стали более стройными, плавными, из глубин своих светом наполненными. Так же, как за недолгое время до этого, он стремительно наполнялся мраком, так и теперь — дивной, весенней радугой поднялись в нем нежность и любовь. Он созерцал этот спокойный, складывающийся в узоры созвездий небосклон, и страстно верил, что уйдет в эту глубину, что никогда уже не взглянет назад, в царствие мрачных теней. Он из всех сил, все быстрее и быстрее, все выше и выше возносился. Отлетала назад стремительная вереница башенок, переходов, зияющих зловещим светом глазниц замка — все это стремительно отлетало назад, ну а впереди все ярче разгоралась та краса, о которой он уже и позабыл. Как же дивно! Даже и со стороны этот полет представлялся прекрасным…

Опирающиеся друг о друга Аргония и Маэглин вышли в это время к берегу лавового озера, и там, пораженные остановились. С этого места они прекрасно видели, как это черное, стремящееся вверх облако засияло молодым лебедем — они, позабыв о собственном положении, счастливо засмеялись — просто не могли не смеяться, глядя на это преображение. Но тут очи Аргонии засияли сильной печалью, и она проговорила:

— Это Он. Он навсегда уходит из этого мира… Я бы хотела… Я бы хотела следовать за тобой незримой тенью. Я никогда бы не помешала тебя, ни нарушила тишину твоих раздумий словом. Величайшим счастьем было бы позволение следовать за тобою…

И она, в одном порыве — в вихре чувства, метнулась к лавовому озеру. Тут бы и обратилась Аргония в маленькое дымчатое облачко, да ее успел подхватить Маэглин. Неимоверными усилиями удалось ему ее удержать — да и вовсе бы не хватило сил, если бы не осознавал он, что — это окончательная погибель его новой жизни. Произошла отчаянная, стремительная, беспорядочная борьба, по окончании которой Маэглин лежал уцепившись одной рукой за камень, а другой — удерживая Аргонию, которая все пыталась ползти в лаву. Она шептала плачущим голосом: