Последняя песня - Страница 12
– Я и не пытался…
– Ненавижу это место! Неужели до тебя еще не дошло? И тебя ненавижу!
Она вызывающе уставилась на него, словно подначивая возразить. Надеясь, что, когда он попытается, она повторит все сначала.
Но отец опять ничего не сказал. Как обычно. Она терпеть не могла его сдержанность, считая ее слабостью. Окончательно взбесившись, она схватила собственную фотографию и швырнула в противоположный конец комнаты. Хотя па поморщился от резкого звона бьющегося стекла, все же остался спокойным.
– Что?! Нечего сказать?
Отец откашлялся.
– Твоя спальня – за первой дверью направо.
Не удостоив его ответом, она вылетела в коридор, полная решимости не иметь с ним ничего общего.
– Доброй ночи, солнышко! Я люблю тебя! – крикнул он вслед.
Был момент, всего один момент, когда у нее сжалось сердце от всего того, что она ему наговорила. Но сожаление исчезло так же быстро, как и появилось. Похоже, он даже не сообразил, что она на него злится. Она услышала, что он снова заиграл с того места, на котором остановился.
В спальне, которую оказалось нетрудно найти, учитывая, что в коридоре было еще только две двери: одна – в ванную, вторая – в комнату отца, – Ронни включила свет и, раздраженно вздохнув, стащила идиотскую майку с Немо, о которой почти забыла.
Это был худший день в ее жизни.
О, она знала, что слишком драматизирует ситуацию. Не настолько она глупа! Все же неприятностей было немало. И единственное светлое пятно – встреча с Блейз, давшая робкую надежду на то, что есть по крайней мере человек, с которым можно провести это лето.
При условии, конечно, что Блейз все еще хочет общаться с ней. После милой выходки папаши даже это поставлено под сомнение. Блейз и остальные, должно быть, все еще это обсуждают. И возможно, смеются. На их месте Кейла вспоминала бы о случившемся последующие сто лет.
А ей делалось нехорошо при одной мысли об этом.
Она швырнула майку с Немо в угол (хорошо бы никогда больше эту гадость не видеть!) и принялась раздеваться.
– Прежде чем ты зайдешь дальше, следует знать, что я тоже здесь.
Ронни от неожиданности подскочила и, развернувшись, увидела Джону.
– Вон отсюда! – завопила она. – Что ты здесь делаешь? Это моя комната!
– Нет, это наша комната, – поправил Джона. – Видишь, тут две кровати.
– Я не собираюсь делить с тобой спальню!
Джона вопросительно склонил голову набок:
– Собираешься ночевать в комнате па?
Она решилась было перебраться в гостиную, но поняла, что ни за что туда не пойдет. Потопала к своему чемодану и расстегнула «молнию». На самом верху лежала «Анна Каренина». Ронни откинула ее в сторону и стала искать пижаму.
– Я катался на колесе обозрения! – сообщил Джона. – Круто! Па увидел тебя сверху!
– Супер!
– Потрясно! Ты каталась на нем?
– Нет.
– А следовало бы. Я видел все до самого Нью-Йорка!
– Сомневаюсь.
– Точно! На мне же очки! Па сказал, что у меня орлиный взгляд!
– Ага, точно.
Джона, ничего не ответив, потянулся к привезенному из дома медведю и прижал к себе, как делал всегда, когда нервничал. Ронни немедленно пожалела о своих словах. Иногда он говорил и вел себя как взрослый, но сейчас, видя, как он обнимает медведя, она поняла, что не следовало быть такой резкой. Хотя он был красноречив и заносчив и временами ужасно ее раздражал, все же был мал для своего возраста и скорее походил на шести-семи-, чем на десятилетнего. Жизнь его не баловала. Он родился на три месяца раньше срока, следствием чего были астма, близорукость, недостаток координации и плохая моторика мелких движений. Она знала, как могут быть жестоки дети его возраста!
– Я не это хотела сказать. С такими очками, как у тебя, взор действительно получается орлиным!
– Да, они очень хорошие, – промямлил он, но когда отвернулся к стене, она поежилась. Он хороший парень. Конечно, иногда доводит ее. Но это он не со зла.
Она подошла и присела на его кровать.
– Эй, прости, я не хотела. Просто у меня настроение не то.
– Знаю, – кивнул он.
– А ты побывал на других аттракционах?
– Па водил меня почти на все. Его чуть не укачало! А меня нет! И я не боялся в доме в привидениями. Сразу увидел, что они ненастоящие!
Она похлопала его по спине:
– Ты всегда был храбрецом.
– Да! Помнишь, когда в квартире погас свет? Ты испугалась, а я нет!
– Помню.
Видимо, он удовлетворился ответом. Но вдруг снова притих, а когда заговорил снова, она едва расслышала:
– Ты скучаешь по ма?
Ронни получше укрыла его.
– Да.
– Я вроде как тоже. И мне не понравилось быть здесь одному.
– Па был в соседней комнате, – напомнила она.
– Знаю. Но все равно рад, что ты вернулась.
– Я тоже.
Он улыбнулся, но тут же вновь помрачнел.
– Как по-твоему, с ма все в порядке?
– Конечно, – заверила она. – Но я точно знаю, что и она по тебе скучает.
Утром Ронни разбудило солнце, заглядывающее в окна. Она не сразу поняла, где находится. Посмотрела на часы и не поверила глазам.
Восемь утра?
Она плюхнулась обратно в постель и уставилась в потолок, прекрасно понимая, что о сне не может быть речи. При таком ярком солнце? Да и отец уже барабанит на пианино в гостиной.
Тут она вспомнила прошлый вечер, и гнев на отца разгорелся с новой силой.
Добро пожаловать в очередной день в раю!
За окном слышался отдаленный рев моторов. Ронни встала, раздвинула занавески и тут же испуганно отскочила при виде енота, сидевшего на рваном мешке с мусором. Енот уже успел разбросать мусор по всему двору, но выглядел таким симпатичным, что она постучала пальцами по стеклу, стараясь привлечь его внимание. И только сейчас заметила на окне решетки.
Решетки на окне. Как в тюрьме.
Стиснув зубы, она развернулась и промаршировала в гостиную. Джона смотрел мультики и ел хлопья из миски. Отец мельком взглянул на нее и продолжил играть.
Она подбоченилась, ожидая, пока он остановится. Он не остановился. Она заметила, что фотография, хоть и лишилась стекла, по-прежнему стоит на пианино.
– Ты не можешь держать меня взаперти все лето! Не будет этого! – выпалила она.
Отец, продолжая играть, поднял глаза:
– О чем ты?
– Ты поставил решетки на окно. Я что, заключенная?
– Говорил я, что у нее крыша едет, – прокомментировал Джона, не отводя взгляда от телевизора.
Стив покачал головой. Пальцы по-прежнему бегали по клавишам.
– Я ничего не ставил. Они уже были в доме.
– Не верю!
– Были. Чтобы произведения искусства не украли, – подтвердил Джона.
– Я не с тобой говорю! – огрызнулась она. – Давай начистоту: этим летом ты не посмеешь обращаться со мной как с ребенком! Мне уже восемнадцать.
– Восемнадцать тебе исполнится только двадцатого августа, – напомнил Джона.
– Не будешь ли так любезен не лезть в чужие дела? Это касается только меня и отца.
– Но тебе еще нет восемнадцати, – нахмурился Джона.
– Суть не в этом.
– Я думал, ты забыла.
– Не забыла! Не настолько я глупа.
– Но ты сказала…
– Может, заткнешься хоть на секунду? – прошипела она, не сумев скрыть раздражение.
Отец продолжал сосредоточенно играть.
– То, что ты сделал вчера… – начала она и осеклась, не умея облечь в слова все, что происходило, все, что уже произошло. – Я достаточно взрослая, чтобы самостоятельно принимать решения. Неужели сам не понимаешь? После того как ты нас бросил, у тебя больше нет прав приказывать мне, что делать. И не можешь ли ты меня послушать?
Отец немедленно опустил руки.
– Мне не нравится твоя дурацкая игра.
– Какая игра? – удивился он.
– Вот эта, на пианино! Непрерывная! Плевать мне на твои усилия заставить меня тоже сесть за пианино! Я больше никогда не буду играть! Особенно для тебя!
– Договорились.
Она ждала, что он что-то добавит, но отец молчал.