Последняя мистификация Пушкина - Страница 1

Предисловие

Сре­ди мно­же­ст­ва за­га­док, по­став­лен­ных смер­тью Пуш­ки­на, од­на ка­жет­ся осо­бен­но не­объ­яс­ни­мой. За­клю­че­на она в ши­ро­ко из­вест­ном фак­те: 4 но­яб­ря по­эт по­лу­чил ано­ним­ку и тут же по­слал вы­зов сво­ему обид­чи­ку. Мысль чет­кая, яс­ная как стар­то­вая ли­ния. От нее хо­чет­ся от­толк­нуть­ся. Она на­пол­не­на по­эти­че­ским смыс­лом. К ней при­вык­ли, ее по­вто­ря­ют как за­кли­на­ние, ею от­кры­ва­ют бес­чис­лен­ные опи­са­ния ду­эль­ной ис­то­рии. «Это убе­ди­тель­но - вос­кли­ца­ет ис­сле­до­ва­тель - Зная ха­рак­тер Пуш­ки­на, мы так и долж­ны по­ла­гать. Взрыв не­го­до­ва­ния и вы­зов сра­зу, не на дру­гой день»[1]. Не прав­да ли, зна­ко­мый мо­тив - «долж­ны по­ла­гать», ина­че…

Ина­че воз­ни­ка­ет за­ко­но­мер­ный во­прос: как мог Пуш­кин, не вы­хо­дя из до­ма, уз­нать имя ано­ним­щи­ка? Над этим нель­зя за­ду­мы­вать­ся! Ка­кой от­вет мож­но по­лу­чить в ито­ге? Раз­ве это бы­ла не ано­ним­ка? Раз­ве кто-то ука­зал по­эту на Дан­те­са? Нет. Ни­кто, кро­ме Пуш­ки­на, да­же не до­пус­кал мыс­ли об уча­стии ка­ва­лер­гар­да в этой ин­три­ге! Не су­ще­ст­ву­ет и до­ку­мен­та, под­твер­ждаю­ще­го до­гад­ку по­эта, а все ис­сле­до­ва­те­ли схо­дят­ся во мне­нии, что Гек­кер­ны не пи­са­ли па­ск­ви­ля.

От­ве­чать же на­до. И не по­то­му, что лю­бо­пыт­ст­во пе­ре­си­ли­ва­ет, а чес­то­лю­бие за­став­ля­ет вы­крик­нуть: я знаю. Вся на­ша куль­ту­ра дер­жит­ся на пуш­кин­ском ми­фе, а миф - его тай­ное зер­но, за­клю­че­но в от­ве­те на этот во­прос. Он от­кры­ва­ет путь к по­ни­ма­нию ду­эль­ной ис­то­рии, к по­след­ним дням жиз­ни по­эта. Смерть ге­роя - куль­ми­на­ция ми­фа. При­чи­на, по ко­то­рой это про­изош­ло - ключ к раз­гад­ке на­шей куль­тур­ной ис­то­рии.

Что мы зна­ем о ги­бе­ли по­эта? Очень ма­ло. Раз­но­об­ра­зие вер­сий об­ман­чи­во. Все сво­дит­ся к об­су­ж­де­нию од­ной мыс­ли, вер­нее, двух ее раз­но­вид­но­стей. Обе они воз­ник­ли и при­чуд­ли­вым об­ра­зом пе­ре­пле­лись в уме од­но­го че­ло­ве­ка - пи­са­те­ля, сце­на­ри­ста, пуш­ки­ни­ста и, что не­ма­ло­важ­но, мис­ти­фи­ка­то­ра - Пав­ла Ели­сее­ви­ча Ще­го­ле­ва. В пер­вом из­да­нии сво­ей зна­ме­ни­той кни­ги «Ду­эль и смерть Пуш­ки­на», вы­пу­щен­ной за год до Ок­тябрь­ской ре­во­лю­ции, он опи­сал пуш­кин­скую ги­бель, как дра­му рев­но­сти - «бли­жай­шую при­чи­ну ро­ко­во­го столк­но­ве­ния»[2]. Клас­си­че­ский лю­бов­ный тре­уголь­ник - по­эт, На­та­лья Ни­ко­ла­ев­на и Дан­тес – был с эн­ту­зи­аз­мом при­нят до­ре­во­лю­ци­он­ным обы­ва­те­лем! Спус­тя один­на­дцать лет, ори­ен­ти­ру­ясь на но­вую пуб­ли­ку, Ще­го­лев в треть­ем из­да­нии кни­ги за­те­ял не­боль­шую пе­ре­ста­нов­ку - вме­сто Дан­те­са вы­вел Ни­ко­лая I, и хо­тя во­де­виль­ная ис­то­рия при­об­ре­ла из­вест­ную по­ли­ти­че­скую ок­ра­ску, смысл и ха­рак­тер ее не из­ме­нил­ся.

Сам Ще­го­лев объ­яс­нил пе­ре­ме­ну взгля­дов по­яв­ле­ни­ем но­вых ма­те­риа­лов. Но ду­ма­ет­ся, при­чи­на пе­ре­во­ро­та - не­пре­хо­дя­щая, вне­вре­мен­ная - скры­ва­лась в обыч­ном свой­ст­ве че­ло­ве­че­ско­го ума - в до­сад­ном пре­неб­ре­же­нии чу­жим мне­ни­ем, ко­то­рое у Ще­го­ле­ва при­ня­ло осо­бен­ный раз­мах. Он, ве­ро­ят­но, ощу­щал се­бя по­слан­цем ис­ти­ны, ко­гда пи­сал: «я не счи­тал ни по­лез­ным, ни нуж­ным пе­ре­чис­лять и кри­ти­че­ски раз­би­рать мно­го­чис­лен­ную ли­те­ра­ту­ру о ду­эли»[3]. Ины­ми сло­ва­ми, все но­во­сти ис­хо­ди­ли от не­го са­мо­го! Что мог­ло из это­го по­лу­чить­ся? От­вет из­вес­тен – оче­ред­ной то­мик та­лант­ли­вой мис­ти­фи­ка­ции, спо­соб­ной сму­тить умы и воз­бу­дить стра­сти! ⁴

Ще­го­лев по­ни­мал, что не толь­ко свет­ские ус­пе­хи На­та­льи Ни­ко­ла­ев­ны, но и «де­ла ма­те­ри­аль­ные, ли­те­ра­тур­ные, жур­наль­ные, се­мей­ные; от­но­ше­ния к им­пе­ра­то­ру, к пра­ви­тель­ст­ву, к выс­ше­му об­ще­ст­ву и т.д. от­ра­жа­лись тяг­чай­шим об­ра­зом на ду­шев­ном со­стоя­нии Пуш­ки­на». Он ра­зы­скал мно­же­ст­во то­му сви­де­тельств и да­же скла­ды­вал их в от­дель­ную ко­роб­ку под гор­де­ли­вым названием: «Доку­мен­ты и ма­те­риа­лы». Так что они все­гда бы­ли под ру­кой. Но из длин­но­го пе­реч­ня при­чин, при­вед­ших к ги­бе­ли по­эта, соз­на­тель­но вы­би­рал то, что ле­жа­ло на по­верх­но­сти и ув­ле­ка­ло сход­ст­вом с из­вест­ны­ми ли­те­ра­тур­ны­ми сю­же­та­ми. Ще­го­лев соз­дал кон­ст­рук­тор под на­зва­ни­ем «Ду­эль и смерть Пуш­ки­на» и на пра­вах пер­во­от­кры­ва­те­ля со­брал наи­бо­лее яр­кие кар­тин­ки.

Иг­ра по­нра­ви­лась мно­гим. К ней при­стра­сти­лись. Лю­ди раз­ных про­фес­сий ри­ну­лись со­би­рать свои не­ве­ро­ят­ные кон­ст­рук­ции. Вот не­боль­шой, но весь­ма ха­рак­тер­ный, спи­сок «на­род­ных» фан­та­зий. От­кры­ва­ет­ся он «воз­вы­шен­ной» мыс­лью, буд­то Пуш­кин стал жерт­вой ма­сон­ско­го за­го­во­ра, и по­хо­ро­нен не в Ми­хай­лов­ском, а в Пе­тер­бур­ге тай­ным об­ря­дом. За­тем мысль по­сте­пен­но мель­ча­ет: у од­них Дан­тес ис­пол­ня­ет злую во­лю ца­ря и лю­бов­ни­цы-ца­ри­цы, у дру­гих - вра­гов Пуш­ки­на - все­силь­ных Нес­сель­ро­де, у треть­их – ми­ни­ст­ра про­све­ще­ния Ува­ро­ва, у чет­вер­тых - опе­ку­на се­мьи дву­ли­ко­го Стро­га­но­ва, у пя­тых - про­сто об­слу­жи­ва­ет про­ти­во­ес­те­ст­вен­ные на­клон­но­сти при­ем­но­го от­ца. Осо­бая роль от­во­дит­ся Ида­лии По­ле­ти­ки, уст­ро­ив­шей за­пад­ню же­не по­эта. Са­ма ду­эль со­про­во­ж­да­ет­ся ин­три­гую­щи­ми «под­роб­но­стя­ми» - у Дан­те­са бы­ла под мун­ди­ром коль­чу­га, а в кус­тах си­дел снай­пер, на слу­чай про­ма­ха убий­цы. А еще Дан­тес со­би­рал­ся уве­сти за ­гра­ни­цу На­та­лью Ни­ко­ла­ев­ну. По­эт же имел тай­ную связь с Алек­сан­д­ри­ной и по ошиб­ке рев­но­вал ее к ка­ва­лер­гар­ду.

Гре­му­чая смесь, дос­той­ная иро­нии и жа­ло­сти! Ста­ло быть, спра­вед­ли­во Ще­го­лев от­ка­зал­ся брать в ру­ки по­доб­ную ли­те­ра­ту­ру? Как знать. Че­ло­ве­че­ская мысль не бы­ва­ет слу­чай­ной. Вся­кая не­сет час­тич­ку ис­ти­ны, у ка­ж­дой свое ос­но­ва­ние. В дан­ном слу­чае, оно об­щее - ще­го­лев­ская ко­роб­ка. Лег­че все­го от­мах­нуть­ся от не­лов­ких мыс­лей, как от бед­ных род­ст­вен­ни­ков. А сколь­ко важно­го, су­ще­ст­вен­но­го бы­ло вот так от­верг­ну­то? И ко­му это при­нес­ло об­лег­че­ние, ко­го вы­ве­ло на вер­ный путь? Ведь в той же ще­го­лев­ской ко­роб­ке все­гда ос­та­ва­лось ле­жать мно­же­ст­во не­уст­ро­ен­ных до­ку­мен­тов, ка­ж­дый из которых мог ока­зать­ся по­во­рот­ным пунк­том, ве­ду­щим к раз­гад­ке тай­ны трагедии.

Ис­ти­на ни­ко­гда не яв­ля­ет­ся в од­но­об­раз­ном, ус­ред­нен­ном ви­де. Она пред­ста­ет од­но­вре­мен­но в двух ипо­ста­сях - зер­ном и рас­те­ни­ем – не для тор­же­ст­ва диа­лек­ти­ки, а как сви­де­тель­ст­во тай­ной гар­мо­нии. По­смот­рим на «мат­реш­ку». Ка­кая фи­гу­ра в ней глав­ная? Или спро­сим ина­че: что нас бо­лее все­го при­вле­ка­ет в этом су­ве­ни­ре? Сна­ча­ла раз­мер, по­том ко­ли­че­ст­во вло­жен­ных фи­гур, и с осо­бым за­ми­ра­ни­ем мы ждем по­яв­ле­ние са­мой ма­лень­кой из них. За­ме­тим ли мы сред­нюю фи­гу­ру? А ме­ж­ду тем в ней со­сре­до­то­че­ны ка­че­ст­ва всей «мат­реш­ки». Она оди­на­ко­во близ­ка и к боль­шой и к ма­лень­кой фи­гур­ке, но в ней нет раз­ду­то­сти пер­вой и ми­зер­но­сти вто­рой. Это са­мый объ­ек­тив­ный, и ус­той­чи­вый эле­мент кон­ст­рук­ции. И хо­тя она со­хра­ня­ет внут­рен­нюю пус­то­ту и не­вы­ра­зи­тель­ность раз­ме­ра, ос­то­рож­ный ум ука­жет на нее, что­бы из­бе­жать край­но­стей. Но бу­дет ли он прав? Ведь, имен­но, край­но­сти и соз­да­ют эф­фект «матреш­ки».

Рас­кро­ем ал­ле­го­рию: пред­ста­вим се­бе, что боль­шая мат­реш­ка, взрос­лое рас­те­ние - это раз­но­го ро­да хро­ни­ки по­след­них лет жиз­ни по­эта, а ма­лень­кая, зер­но - стро­гая вер­сия ду­эль­ной ис­то­рии. Пер­вая ос­тав­ля­ет чи­та­те­ля один на один с об­шир­ным ма­те­риа­лом, вто­рая - са­ма под­во­дит к от­ве­ту. В чем раз­ни­ца ме­ж­ду хро­ни­кой и вер­си­ей? Хро­ни­ка про­ти­во­ре­чи­ва. Объ­ем - ее глав­ное дос­то­ин­ство. До­би­ва­ясь кон­крет­но­сти, мы раз­ла­мы­ва­ем «мат­реш­ку» и на­хо­дим ее умень­шен­ную ко­пию. Де­ле­ние мо­жет про­дол­жать­ся дол­го, по­ку­да не воз­ник­нет стро­гая вер­сия, из­бав­лен­ная от про­ти­во­ре­чий и не­до­мол­вок - яд­ре­ная кукол­ка, со­кро­вен­ное та­ин­ст­во.