Последняя любовь царя Соломона - Страница 19

Подлечившись, я задумал пробраться к Веронике, но вдруг увидел в газетах, что моя возлюбленная торжественно назначена главной и любимой женой царя Соломона. Я представил себе на мгновение как Тип, не снимая сапог, с грубым и необузданным натиском овладевает ею сзади, и холодный пот выступил у меня на лбу.

Горю моему не было предела. Немного утешило меня известие о смерти рава Оладьи. Поговаривали, что старик умер от дряхлости, но я был уверен, что тут не обошлось без козней маршала и его подручных из канцелярии тайной полиции.

Во время похорон рава разразился страшный скандал. Выяснилось, что он не прошел обряда обрезания во младенчестве, и с марокканскими евреями, точно так же как и с русскими, не имел ничего общего. Для «марокканцев» это был большой удар, для «русских» — подавно.

Его похоронили без почестей и вместо надгробного камня поставили на могилу двухпудовую гирю. Народная молва гласила, что это был его личный рекорд, и он носил на своих причиндалах именно такой вес. Я не верю в это, хотя всякое бывает, человек он все же был неординарный и если бы ни его безвременная кончина, кто знает, по какому пути пошла бы страна в грядущем, двадцать первом веке.

Премьер-министром назначили мою бывшую жену. Это было совершенно неожиданно для меня и делало честь ее уму. Из третьеразрядной фаворитки возвыситься в чиновное лицо столь высокого ранга отнюдь не просто.

Плешивый политик попал под амнистию, и, выйдя из стен тюрьмы, ушел в глубокое подполье, пытаясь сколотить вооруженную оппозицию.

Сначала я обманывал себя тем, что Вероника, наверное, так же как и все, приняла маршала за меня. Но ведь она знала о его затее. Я ничего не скрывал от нее. И потом, разве можно спутать мои чувства к ней с тем, что мог дать ей маршал?

Конечно, он предлагал ей немало, но вряд ли это стоит той любви, которую я испытывал к ней.

Так я терзался, пока однажды не получил письмо и чемодан набитый долларами.

Чемодан принесли арабы, подобравшие меня. Один из них был придворным поставщиком ослиного молока, в котором, для омолаживания, купались царские жены. Через него Вероника вышла на меня. Кроме денег я обнаружил в чемодане письмо. Писала моя любимая. Она умоляла меня покинуть страну:

«Твое сходство с маршалом беспокоит его. Он не пожалеет сил, чтобы найти и уничтожить тебя»

В тот же вечер я позвонил ей. Она расплакалась, услышав мой голос.

— Нас могут подслушать, ты должен немедленно уехать, немедленно, ты слышишь?!

— Ты ведь знаешь, я и в первый раз остался из-за тебя.

— А сейчас ты сделаешь наоборот: уедешь ради меня.

— Я люблю тебя.

— И я тебя, милый. Только ты один и никто больше не был в моей жизни.

Это были последние слова, которые я услышал от нее.

В тот же день я уехал и это спасло мне жизнь, потому что ночью за мной уже пришли агенты тайной канцелярии.

А через год монархия в Израиле была свергнута.

Тип бежал в неизвестном направлении. Жен распустили, а религию отделили от государства.

Премьером был избран плешивый политик. Он стал национальным героем: оппозиция, которую он сколотил в подполье, сыграла свою роль, приведя к свержению монархии.

Я несколько раз обращался в посольство с прошением вернуть мне израильское подданство, но каждый раз мне вежливо отказывали. Новый премьер считал, что я злейший враг еврейского народа и могу способствовать реставрации монархии. На самом же деле, Плешь не мог простить мне, то, что я бил его в камере котелком по лысине.

О судьбе Вероники я долгое время ничего не знал, и только недавно (через бывшего придворного поставщика ослиного молока, которому я был обязан жизнью), мне удалось раздобыть документы, подтверждающие, что она была уничтожена в день нашего последнего с ней телефонного разговора.

Подлый маршал, как всегда, перехватил нашу беседу и убил ее, послав своих агентов по моему следу. Мне удалось, не без помощи моих спасителей, ускользнуть от него.

Как я люблю тебя Вероника!

10 марта 1977 года.

Я уже два года в Штатах. Забрался в захолустье, подальше от цивилизации. Смаковать свою тоску мне хотелось в одиночку за поеданием дешевых сосисек из поддержанного холодильника; так мне было легче и привычнее переносить горе.

Сегодня в местной лавке продавец-индеец с удивлением спросил меня:

— Ведь вы покупали утром спички, сэр, зачем вам еще?

Я не обратил внимания на его вопрос, а потом заподозрил неладное. «Может быть это Тип, ведь мы теперь двойники?»

Чтобы не напугать продавца, я не рискнул ни о чем расспрашивать, но стал ждать появления маршала.

И он появился, под ручку с моей «Бывшей». Она перекрасила волосы, намалевалась так, что ее невозможно было узнать, и нацепила на глаза солнечные очки.

Я выследил их, узнал номер телефона и позвонил. Трубку взял маршал.

— Поздравляю, сказал я, — вы назначены царем Соломоном.

Он помолчал немного, видимо, разнервничался.

— Значит, ты жив, дружище? — сказал он, — как поживаешь?

— Твоими молитвами.

— Заходи, будем рады тебе, — сказал он и положил трубку.

Я знал, что он будет убегать сейчас же (не теряя времени и, несмотря на поздний час), и уже ждал его в подъезде. Он, видимо, хотел скрыться без нее, но она, почувствовав это, выбежала за ним, и я встретил их бранящимися у самого выхода.

Увидев меня, он вытащил нож:

— Ты был не очень способным учеником, — сказал он, — до сих пор я щадил тебя. Надеялся, что возьмешься за ум, но ты неисправим. Придется от тебя избавиться, как это не больно, я ведь в тебя не мало труда вложил.

Пока он разглагольствовал, я спокойно подошел и ударил его кулаком в висок. Тип не ожидал этого. Он был вооружен, а я нет. И он, видно, подумал, что и на сей раз, сломил мое сопротивление.

Я вложил всю силу и ненависть в этот удар. Он упал, как подрубленный. Моя бывшая жена с визгом бросилась к Типу, но я знал, что он мертв.

— Что ты наделал, ничтожество! — закричала она. Но я знал, что она не права, и она тоже знала об этом. Только ей от этого было тем более горше, а я почувствовал внезапное облегчение. Теперь то я умею постоять за себя. Ей я не сказал ни одного слова. Я не стал даже убегать после убийства. Я уходил от них медленно с достоинством.

Когда я открыл двери, она вдруг окликнула меня:

— Тюфяк!

Я обернулся. Она сняла очки, и к своему ужасу я узнал Веронику. Как мог я принять ее за свою жену?

— Да, — сказала она, с трудом сдерживая ярость, — ты — Тюфяк! Таких как ты не любят, потому что ты видишь и жалеешь в этом мире только себя.

— Вероника!

— И даже в женщине ты любишь и жалеешь только себя. У тебя нет сердца, ты озабочен только самим собой и своими проблемами. Будь ты проклят, ничтожество и червяк!

И вот здесь я не выдержал. Ужас и страх охватили меня. Я не верил своим глазам. Нет, это не правда, я ослышался.

— Милая, — сказал я, — я искал тебя, я люблю тебя!

— Прочь! — сказала она, — и в любви ты в первую очередь любишь самого себя.

— Вероника!

— Прочь! — Она вытащила из сумочки пистолет.

— Убей меня, — сказал я.

Я хотел умереть у ее ног. Перспектива эта вдруг показалась мне заманчивой и желанной.

— Прочь, тюфяк, — она отмахнулась от меня как от мухи, — на таких как ты пули жалко.

Раздался выстрел, и она упала на безжизненное тело Типа.

«Чем не Ромео и Джульета, — пронеслась у меня кощунственная мысль, — Шекспира на вас нет, педерасты»

Боже, неужто она так любила его? Опять ложь, опять обман. Зачем мне жить, если она не со мной?

Я схватился за голову, и, завыв в отчаянии, как дикий зверь в ловушке, пошел в темную глухую ночь, навстречу своему одиночеству.

Сегодня вся мировая прогрессивная общественность отмечает годовщину свержения монархии и религиозного засилья в Израиле.