Последняя крепость - Страница 11

Файтер кивнул, не отрывая взгляда от текста:

– Продолжайте, Жан-Поль. У вас есть чем продолжить?

Бульдинг ответил широчайшей улыбкой:

– Не сомневайтесь, господин президент. Нашу кампанию нужно начинать с весомыми аргументами. К примеру, в «Виладж Войс» от 26 мая 1998 года опубликована статья, которая называется «Самые опасные гангстеры мира», написанная Робертом Фридманом. Он пишет: «Согласно сведениям ФБР и израильской разведки, Семен Могилевич держит в своих руках переправку оружия, отмывание грязных денег, распространение наркотиков красной мафией…» Как вам, господин президент, само наименование – «красная мафия»? Сразу думаешь на коммунистов, русских или даже китайцев… «Но лидер красной мафии урожденный еврей, хотя и пишется везде украинцем. Он – темная личность, по кличке Мозговитый Дон, который никогда не появлялся в СМИ». Роберт Фридман, который сам еврей, пишет, что организация переправила из Израиля мафиози и они так жестоки, что некоторые полицейские отказываются разбирать эти случаи из-за боязни за свою семью. Фридман также пишет: «Еврейские организации пытались воздействовать на Отдел Правосудий, чтобы не разглашалась информация о так называемой «русской банде», боясь, что освещение в прессе вызовет массовую иммиграцию русских евреев в Израиль».

Файтер отмахнулся:

– Израильское правительство заинтересовано в увеличении еврейского населения. К тому же интересы Израиля превыше интересов американцев, пытающихся защитить себя от могущественного преступного еврейского синдиката. К вашим материалам могу добавить, что два процента еврейского населения держат в своих руках девяносто шесть процентов организованной преступности в Америке. Это от синдиката Лански до русской мафии Семена Могилевича.

Он умолк, словно спохватился, что сказал лишнее, директор ФБР тоже молчал, чем-то устрашенный, и в то же время чувствуя величие момента. Возможно, самого переломного в истории. Удешевление и миниатюризация электронного оборудования позволили практически покончить с мелкой преступностью, а также собрать все необходимые данные на лидеров организованной преступности. Но здесь все зашло так высоко, запахло международными скандалами настолько высокого ранга, что уже президент самой могущественной страны оказался перед дилеммой: признать поражение и позволить еврейской организованной преступности уже в открытую управлять страной и миром или же нанести наконец-то сокрушительный удар сразу по всей планете.

Но Файтер все молчал. То, что вертится на кончике языка, можно назвать обвинением целого народа в склонности к преступной деятельности, а этого очень не хотелось. Не хотелось, но… приходилось. Доктрина евреев, что нет преступления в том, чтобы обмануть нееврея, ограбить его или отнять все имущество, отвратительна и вдвойне опасна тем, что в ряды гангстеров попадают и те еврейские души, которые в других условиях сторонились бы любой преступности, как самого худшего из грехов. Однако по доктрине евреев выходит, что можно быть хорошим и «честным» человеком, но в то же время руководить преступным синдикатом, лично убивать, грабить, мошенничать, если это в отношении неевреев!

Эта доктрина отношения евреев к неевреям как обязательным противникам, врагам, которых не просто можно обманывать, но и нужно, послужила тому, что первое великое ограбление евреи совершили в канун бегства из Египта, когда в ночь перед исходом выкрали все золото и все драгоценности у египтян, из-за чего египтяне во главе с фараоном бросились в погоню. Когда беглецов настигли, те начали в страхе бросать золотые вещи в надежде задержать погоню, так и случилось, когда египтяне бросились подбирать сокровища, а вернувшиеся волны моря поглотили их.

Многие исторические личности страшились еврейских преступных организаций, Файтер сам мог указать Бульдингу на тысячи свидетельств, вообще их бесчисленное множество, не далее как вчера Малькольм Герц, директор Управления национальной безопасности, положил на этот стол целую кипу распечаток по отмыванию миллиардных незаконных сделок, а сверху положил копию письма Марка Цицерона с подчеркнутыми словами: «Таможенника Флакуса евреи стали преследовать за то, что он пытался остановить незаконный поток золота из Рима в Иерусалим… Спокойно! Я хочу, чтобы только судьи слушали меня. Евреи меня запугали, как и многих других честных граждан».

Бульдинг следил, как читает Файтер, затем, зная, что президент чтит Сенеку, аккуратно положил на край стола выписку из Сенеки, где тот говорит о евреях как о самой преступной нации на свете. И в конце добавил совсем уж крохотную цитату из Тацита: «Между собой они честны и способны на сострадание, но к остальной части человечества они относятся с ненавистью врагов».

– Хорошо, – проговорил наконец Файтер. – Начинайте кампанию в масс-медиа. Но вы сами понимаете…

– Да, – ответил Бульдинг. – Это наша самая тяжелая операция.

– Я рад, что вы не считаете ее простой.

– Простой? – воскликнул Бульдинг. – У меня такое ощущение, что я выхожу со старым дробовиком против звездолета с инопланетянами!

Бульдинг начал собирать бумаги, Файтер откинулся в глубоком кресле на спинку и наблюдал за ним из-под приспущенных век. Директор ФБР отличается цепкостью и умелой организаторской работой, серьезных проколов у него нет за все пятнадцать лет службы, что вообще-то редкость, но впервые Файтер увидел, как у старого охотничьего пса горят глаза и раздуваются ноздри, как при виде особо ценной добычи, когда будет много крови, много мяса…

Он ощутил тоску и отвращение к своей работе. Ну почему именно ему выпало править в этот переломный для цивилизации момент?

Бульдинг взял папку под руку и приготовился откланяться, но Файтер остановил его слабым движением руки.

– Погодите.

– Слушаю вас, господин президент!

На его квадратной роже проступила угрюмая настороженность, а маленькие глазки взглянули из-под низкого лба подозрительно и зло, как у пса, у которого готовятся отнять сладкую кость.

– Сядьте, – велел Файтер.

Бульдинг послушно опустился в предложенное кресло. Взгляд острый, как сверло с алмазным напылением, впивался в лицо Файтера, причиняя настоящую головную боль. Таблетку аспирина бы, промелькнула слабая мысль. Но одну уже выпил, а две – вредно, разжижает кровь…

– Сейчас прибудут наши силовики… и не только они. А пока их нет, позвольте я вам задам один неделикатный вопрос. Увы, президенту приходится иногда быть очень нескромным. Даже чаще, чем иногда…

Бульдинг ответил настороженно:

– Слушаю вас, господин президент.

Файтер взглянул на экран компьютера на своем столе, Бульдинг видел, как взгляд пробежал по строчкам, после чего президент произнес ровным голосом:

– В вашем досье сказано, что вы из очень ортодоксальной семьи. Ваш отец – раввин местной синагоги… Как получилось, что вы… сейчас разработали такую блестящую операцию против… своих соотечественников?

Чувствовалось, что Бульдингу не раз задавали подобные вопросы, он ответил ровным и спокойным голосом:

– Господин президент, нет более ревностных борцов с подобной преступностью наших соотечественников, как сами евреи. Однажды мы были настолько близки к полной и окончательной победе, что, если бы удалось закрепить, мир был бы иным. Совершенно иным…

Файтер осторожно обронил:

– Вы про эллинствующих?

– Совершенно верно, господин президент, – ответил Бульдинг и решил немножко польстить. – Я счастлив, что вы знакомы с вопросом настолько глубоко.

Файтер устало кивнул:

– Приходится. Хотя настоящая работа президента – это красиво играть в гольф, устало и мудро улыбаться в телеэкраны и гладить по головке детей. Опять же перед телекамерами, а так вообще пошли они к черту.

– Нам тоже приходится, – сказал Бульдинг, – делать многое из того, что приходится. Потому я и так настойчив…

От лифта звякнуло, но двери не открывались, Бульдинг в недоумении оглянулся на президента, но Файтер уже поднялся, вышел из-за стола. Створки лифта раздвинулись, вышли улыбающиеся Джордж Гартвиг, Уоррен Ваучер, министр экономического развития, Малькольм Герц, начальник Управления национальной безопасности, Грехем Олмиц, глава ЦРУ, и даже Уильям Бергманс, госсекретарь, на лице которого Файтер прочел сдержанное неодобрение.