Последняя книга, или Треугольник Воланда. С отступлениями, сокращениями и дополнениями - Страница 19

Имею в виду первую публикацию повести «Собачье сердце» в журнале «Знамя» (1987, № 6), снабженную пометой: Подготовка текста М. Чудаковой.

За основу публикации, как известно, тогда был взят не авторский, а случайный, «бродячий» текст «Собачьего сердца», и уже затем М. О. Чудакова вносила в него поправки, исходя из своего представления о «предсказуемости» текстов Булгакова. Гипноз имени текстолога, уже прославившегося к этому времени «реконструкцией» тетрадей «Мастера и Маргариты», был таков, что редакция не стала сверять текст с оригиналом. (Хотя сделать это было проще простого: заместитель главного редактора журнала «Знамя» В. Я. Лакшин как раз в ту пору снимал в отделе рукописей свой телефильм о Булгакове).

Увы, при всем знании «неизменно повторяющихся слов» и «излюбленных оборотов речи» Михаила Булгакова, Чудакова не заметила, что предложенный ею текст (разошедшийся затем по стране многомиллионными тиражами переизданий) — не вполне авторский; что фамилия персонажа — «Чугункин» — превращена в «Чугунова» отнюдь не автором, а бог весть кем; что у Булгакова кот не «забрался по трубе», а «взодрался по трубе»; что у Булгакова речь идет не о «песьей шкуре», а о «песьей шубе»; что лампа у Булгакова не под «шелковым», а под «вишневым абажуром» (и откуда взялся «шелковый»? во всех трех редакциях повести — «вишневый»); что у автора нет: «Зина и Дарья Петровна, открыв дверь…» — у автора: «Зина и Дарья Петровна, открыв рты, в отчаянии смотрели на дверь»; и когда доктор Борменталь хватает Шарикова за шиворот, то полотно на сорочке у того треснуло не «спереди», как перепечатывали все издания, ссылаясь на журнал «Знамя» и «подготовку текста М. Чудаковой», а наоборот — «сзади»; спереди же «с горла отскочила пуговка…»

Короче, готовя «Собачье сердце» для двухтомника прозы Булгакова (Киев, «Днипро», 1989) и сравнивая опубликованный в журнале «Знамя» текст с оригиналом, я собственноручно сняла не менее тысячи (прописью: одной тысячи) искажений в этой маленькой повести…

(Стоит напомнить, что бедствия «Собачьего сердца» на этом не закончились: в Собрании сочинений Булгакова («Художественная литература», 1989, т. 2) уже после того как я имела честь сообщить в печати, какая именно редакция повести является третьей и окончательной, текст повести все-таки дали по второй редакции, назвав ее без какой бы то ни было аргументации третьей, и потеряли таким образом последнюю авторскую правку.)

В отличие от «Собачьего сердца», «реконструкцию» первой тетради «романа о дьяволе» сверить с оригиналом нельзя. Но и при беглом сравнении «восстановленных» страниц с уцелевшими обрывками подлинника видны явные огрехи.

Недописанное название одной из глав — «Марш фюнеб…» — М. О. Чудакова расшифровала так: «Марш фюнебров» («Записки отдела рукописей», с. 69). Но в романе никаких «фюнебров» нет. Глава, конечно, называется «Марш фюнебр» (фр.: march funebre — похоронный марш)[15].

Или следующие строки, «восстановленные» в «Записках отдела рукописей» (с. 67).

«— Ага-а… — про…» Это Берлиоз реагирует на рассказ Воланда о Пилате.

М. О. Чудакова — не только дописав начатое «про…», но и добавив по своей инициативе слово «значительно» — читает так: «…про [тянул значительно] Берлиоз».

Но в тетради «про…» оборвано не после буквы о, а чуть дальше: после о видно начало следующей буквы — петелька внизу строки, с какой Булгаков мог начать м, л, даже я. То есть никак не «протянул». Может быть, «промычал»?

В этом же отрывке Пилат, резко двинув рукой, задел чашу с вином и «расхлопал… вдребезги».

Что «расхлопал» Пилат? М. О. Чудакова прочитывает: «расхлопал[ось]» вино. Хотя, вероятнее, глагол «расхлопал» относится не к вину, а к сосуду, содержащему вино: «расхлопал…» — чашу? Ср. в «Белой гвардии»: «У нас он начал с того, что всю посуду расхлопал. Синий сервиз. Только две тарелки осталось».

В той же строке, далее: «расхлопал… вдребезги и руки…» — М. О. Чудакова читает так: «вдребезги, и руки [Пилата обагрились?]» — правда, на этот раз помечая вставку сомневающимся вопросительным знаком.

Но после слова «руки» я вижу в тексте неполностью уцелевшую букву, более всего похожую на з в булгаковском написании. Может быть, залил?.. забрызгал?.. запятнал?.. Во всяком случае, ни слова «Пилат», ни слова «обагрились» здесь нет.

Еще более сомнительна «реконструкция» этих нескольких строк в целом. В подлиннике они выглядят так:

Впервые в жизн…

я видел как надме…

Пилат не сумел сде…

жать себя.

Резко двинул рукой,

нул чашу с ордин…

при этом расхлопал…

вдребезги и руки…

— Ага-а… — про…

Берлиоз, с величай…

интересом слушая

рассказ.

Здесь более половины листа оторвано по вертикали, и тем не менее текст, как видит читатель, прочитывается легко: «в жизни», «надменный», «сдержать»; «ордин…» — вероятнее всего, означает «ординарное вино» (Л. Е. Белозерская рассказывала, что Булгаков очень любил ординарное вино, vin ordinaire; не удивительно, что в первой редакции романа, задолго до «Фалерно» или «Цекубы», его Пилат пил это вино); «с величайшим» и т. д. Для полного понимания отрывка не хватает нескольких слов — двух, трех…

Но М. О. Чудакова, восстанавливая этот текст, вводит не несколько, а много слов: «Впервые в жизни [и в тот… день]» — причем после «тот» еще отточие, означающее, что реконструктору хотелось бы ввести еще какое-нибудь слово, но пока не придумалось, какое.

«…я видел, как надме[нный прокуратор] Пилат…»

«[Вино] при этом расхлопал[ось по полу, чаша разбилась] вдребезги…»

Обилие вводимых слов М. О. Чудакова поясняет тем, что «при реконструкции каждой строчки всегда учитывалось возможное число букв на строке, связанное с особенностями почерка» («Записки отдела рукописей», с. 65). Иначе говоря, слова вставлялись потому, что для них на строке есть место — просто в качестве балласта.

Но ведь почему-то этот текст читается и без введенных реконструктором слов? А что если автор пренебрег «возможным числом букв» и по какой-то причине целый ряд строк не дописал до края страницы? Могло это быть или не могло? А если могло быть, то по какой причине?

По случайности текст этой страницы, вот в таком виде, как я привела его здесь, столбиком, был выписан в моей рабочей тетради еще в 60-е годы. И насильственное удлинение хорошо знакомых строк реконструктором, в распоряжении которого были недоступные мне теперь рукописи, вызывало тягостное недоумение. Пожалуй, жажда разобраться в этой загадке и вызвала ту яростную вспышку исследовательской страсти, которая одна могла пробить такую крепость, как двери отдела рукописей в конце непробиваемых 70-х годов, и я получила то самое, на шесть часов, с 10 до 16, свидание с первыми тетрадями «Мастера и Маргариты».

Лист 33-й, на котором находятся приведенные строки, по-прежнему хранил свою тайну. Разгадка раскрылась дальше — на обороте 62-го листа.

Здесь, на обороте 62-го листа, страница оказалась разграфленной вертикальной чертой. Понимаете? Карандашная черта делит лист по вертикали примерно пополам, и справа оставлено широкое поле — как бы для выписок; выписок, правда, нет, поле оставлено чистым; а слева идет текст… Что это значит? А то, что и лист 33-й был так же разделен пополам и Булгаков писал только на левой его половине.

Подсчитывать «число букв», которые могли бы поместиться на строке, если бы писатель, как добросовестный школьник, дописал каждую строку до конца?.. Подбирать слова, которые мог бы написать, но так никогда и не написал Булгаков?..

Я остановилась лишь на нескольких строках из трехсот страниц «восстановленного» текста. Довольно?

Но вернемся к последовательности редакций.

Границы между редакциями этого главного романа Михаила Булгакова чаще всего размыты. Изменения накапливаются по мере продвижения от начала каждой редакции к ее концу, возникают противоречия между концом и началом одной и той же редакции.