Последняя грань (СИ) - Страница 11

Но подтверждение, что волнуюсь не зря, приходит само и очень скоро – в четверг, второй с отсутствия Эдварда. За последние несколько недель его присутствие – все, что у меня осталось. На какой-то миг даже показалось, что у нас все получится – в том числе, новая жизнь. Когда-нибудь. Вместе.

Но как появился проблеск, так и пропал. В дверь позвонили ровно в два – как делал и Султан – но на пороге был не он, а знакомый писклявого, Джаспер, кажется. Его слова были просты и ясны: «ты уезжаешь».

Кем бы ни мнил себя Эдвард и сколько бы на себя ни брал, как бы ни желал держать все под контролем, меня он недооценил. Даже если бы сил не было совсем – позволила бы я ему, даже ему, несмотря на то, как сильно прикипела душой, забрать у меня оставшийся смысл жизни? Себя забрать.

Огромнейший просчет, полковник. Вы меня разочаровываете.

Хейл не пытался увезти меня силой, а Бача силой не выпроваживал. Они оба сдались, когда мы с Нилой надавили. Когда потребовали правды.

Не больше, чем пару часов спустя после приезда сержанта Хейла, я уже садилась в его машину. Предостережения, запугивания ситуацией, угрозы – все это было бессмысленно. После открывшихся подробностей дела я знала, чего хочу. И никакой обстрел меня не остановит.

Бача обреченно за меня помолился.

Джаспер обреченно меня увез. Только не на границу с Иорданом, дабы безопасно переправиться подальше от Ирака, а вглубь страны. К их больнице.

В клинике пахло спиртом и бинтами – медициной пахло. А стены, бесконечные белые стены, не добавляли никакого оптимизма. Чисто и светло, да. Но как-то безысходно…

Эдвард не ждал меня. Невидящим взглядом уставившись в потолок, он лежал на больничной койке в своей палате, как и я полтора года назад. Наполовину ширма загораживала его, оставляя в зоне видимости лишь лицо. И то не имело намерений встречать гостей – приход Джаспера был бы проигнорирован, если бы он не привел меня.

Сразу же с осознанием этого факта с теми глазами, что я привыкла видеть, произошла такая дикая метаморфоза, что на миг мне показалось, будто мы ошиблись дверью. Он был не просто напуган, он пришел в ужас. И ужас этот граничил с ненавистью…

А как только я подошла ближе, Эдвард задрожал.

- Что ты?..

- Я вижу, вы рады меня видеть, полковник, - саркастически заявляю, приседая на уровне его глаз. Пытаюсь понять причину, но пока он ни намеком не выдает её. Лишь с испугом смотрит на меня.

- Уехать…

- Бежать по вашей части, - отзываюсь тем же тоном, бережно пригладив его волосы, кажется, отросшие за эти недели. Смягчаюсь:

- Что случилось?

Мужчина молчит, но убийственный взгляд, направленный на сержанта, говорит о многом. Вопросительно оборачиваюсь к Джасперу. Он скажет? Но тот поспешно ретируется. Гнева босса никому не хочется.

Мы остаемся вдвоем – я и Цезарь. Дверь закрывается.

- Ты действительно подумал, что я куда-то без тебя уеду? – интересуюсь я, внимательно глядя на его лицо. Слева кожа обгорела до пузырей – недавно сняли повязку.

- Это было бы правильно, - с трудом держа в узде голос, отвечает мужчина. Голубые глаза влажнеют.

- Эдвард, я бы так не поступила.

- Это плохо.

- Эдвард… - закатываю глаза, немного выгибаясь и легонько пожимая его правую руку, замечая, какая она холодная, - скажи мне, что такое? Я ведь уже здесь.

- Уходи.

- Приказываешь?

- Да, - он вздергивает подбородок, как в день нашей второй встречи, силясь выгнать меня из палаты поскорее, - я приказываю.

- Напрасно.

То ли моя уверенность рушит его убеждения, то ли то, что я посмела нарушить приказ вдвойне и уже явилась сюда, но он сдается. Впервые вижу, как Эдвард сдается. Мне.

В глазах из маленького огонька разгорается настоящее бушующее пламя, затягивающееся черным дымом, воздух со свистом проходит через ноздри, а на лбу, я могу поклясться, видно пару капелек пота.

Правой рукой, резко, с ненавистью, Эдвард ударяет ширму. Со скрипом отъезжая в сторону, та открывает мне вторую часть кровати. Невидимую от входа.

Мужчина укрыт одеялом, проседающим вниз слева. На месте ноги ниже колена у него лежит подушка. Маленькая. Туго набитая. Вместе с тем отсутствуют и два пальца на левой руке – повязка, наложенная особым образом, никак этого не скрывает.

Он тщательно следит за моей реакцией и, когда проходит больше минуты, а я все ещё молчу, глядя на то, что осталось от его тела, перестает держать себя в руках.

Я слышу всхлип. Затем ещё один.

А потом мой Султан, убеждающий все это время, что слезы – самое отвратительное качество людского организма – плачет.

Вот и его последняя грань…

- Ш-ш-ш, - прихожу в себя, поднимаясь на ноги и нагибаясь к нему так, чтобы как следует обнять, прижать к себе. Он не брезгует. Не отстраняется.

Обреченно хватается за меня обоими руками, задыхаясь от рыданий.

- Эдвард, - шепчу я, нежно целуя его мокрую кожу, - не стоит… это того не стоит… я здесь.

- Н-н…

- Всегда здесь, - заверяю, улыбнувшись сквозь собственную соленую влагу, наворачивающуюся на глаза, - я с тобой. Тише.

Давится воздухом. Давится, пытаясь прекратить столь вопиющее проявление слабости, но оттого плачет лишь сильнее. Отзвук всхлипов эхом раздается по палате.

Он даже плачет строго. Больно, строго, режуще. Как человек, утративший последнюю надежду.

- Как это случилось? – тихо спрашиваю я. Тоже сдаюсь.

- С-с… - ему требуется немного времени, чтобы вдохнуть достаточно воздуха, - снар-р-ряды взрываются…

Теперь сильнее цепляюсь за него я. Теперь мне страшно.

- Близко?

- Очень… мне жаль, Изабелла.

- Белла, - ненавижу, когда он исправляет то имя, которое я назвала первым, на полное. Мне кажется, так он отдаляется, - я – твоя Белла, полковник.

Он стискивает зубы, запрокидывает голову, но не отталкивает меня. Не хочет. Не может.

- Ты жив, Эдвард.

- Это не утешение.

- Для меня – самое большое, - честно признаюсь, улучив момент, чтобы посмотреть в глаза. Красные, опухшие, но родные. Теперь родные. Мои голубые глаза.