Последняя глава (Книга 2) - Страница 3

- Я еще не внесла своей лепты, дядя Лоренс.

- И не надо. Учись смотреть на все со стороны. Пусть язычники беснуются. Пойдем предадимся тихой беседе, как истые христиане.

Желание поговорить с дядей об Уилфриде Дезерте побороло в ней привычную самоотверженность, и Динни ушла с ним.

- Над чем ты сейчас работаешь? - спросила она.

- Решил немножко отдохнуть, читаю мемуары Хэрриет Уилсон поразительная женщина, Динни! Во времена Регентства в высшем свете и так не было ни одной незапятнанной репутации, но она-то уж постаралась! Ты что-нибудь о ней слышала? Поверь, эта женщина знала, что такое любовь. Любовников у нее была тьма, но любила она только одного.

- И это, по-твоему, любовь?

- Ну что ж, сердце у нее было доброе, а остальные любили ее. Совсем не похожа на Нинон де Ланкло - та ведь любила всех. Но обе они женщины примечательные. А что если написать диалог этих двух дам на тему о добродетели? Стоит подумать. Садись!

- Сегодня я рассматривала памятник Фошу и встретила там твоего двоюродного брата, мистера Маекема.

- Джека?

- Да.

- Последний денди. Ты понимаешь, какая огромная разница между "щеголем", "денди", "франтом", "модником", "хлыщом", "пижоном" и "фертом" кажется, так это теперь называют? Но порода вырождается. По возрасту Джек принадлежит к эпохе "хлыщей", но стиль у него настоящего "денди" законченного денди, типа Уайта-Мелвиля {Уайт-Мелвиль Джордж (1821-1878) английский писатель и спортсмен.}. Что ты о нем думаешь?

- Лошади, карты и полнейшая невозмутимость.

- Сними-ка шляпу. Я люблю смотреть на твои волосы.

Динни сняла шляпу.

- Я встретила там еще одного знакомого: шафера Майкла.

- Как? Дезерта? Он вернулся? - И подвижная бровь сэра Лоренса поползла наверх.

Щеки Динни слегка порозовели.

- Да, - сказала она.

- Странный тип.

Динни вдруг почувствовала какое-то непривычное ощущение. Ей было бы трудно его описать, но оно напомнило ей фарфоровую безделушку, которую она подарила отцу в день его рождения: мастерски вылепленную лисичку с четырьмя приткнувшимися к ней детенышами. Выражение лисьей мордочки - нежное и чуть-чуть настороженное - отражало ее чувство в эту минуту.

- А чем он странный?

- Не хочу быть фискалом, Динни. Хотя тебе, пожалуй, скажу... Молодой человек года через два после замужества Флер явно за ней волочился. Из-за этого он и стал таким непоседой.

Так вот на что он намекал, говоря о проклятии Исава? Не может быть! По выражению его лица, когда они говорили о Флер, она бы этого не подумала.

- Но ведь все это было сто лет назад! - воскликнула Динни.

- Конечно! Дела давно минувших дней; но ходят о нем и другие слухи. Наши клубы - настоящие рассадники злословия.

Динни внутренне насторожилась.

- Какие слухи?

Сэр Лоренс покачал головой.

- Мне этот молодой человек нравится, и я не стану даже тебе повторять то, чего сам толком не знаю. Если человек живет не как все, про него еще не то наговорят! - Он вдруг кинул на Динни испытующий взгляд, но ее глаза безмятежно сияли.

- А кто этот маленький китайчонок?

- Сын бывшего мандарина; тот оставил здесь свою семью: на родине у него какие-то нелады; занятный малыш! Очень симпатичный народ эти китайцы. Когда приезжает Хьюберт?

- На будущей неделе. Они летят из Италии. Джин ведь любит летать.

- Какова судьба ее брата? - И он снова пристально взглянул на Динни.

- Алана? Он служит на морской базе в Китае.

- Тетя не перестает сетовать, что у вас с ним ничего не вышло.

- Ты знаешь, ради тети Эм я готова на все, но, любя его как брата, я не могла пойти с ним к алтарю.

- Я-то совсем не хочу, чтобы ты выходила замуж, - сказал сэр Лоренс, ищи тебя тогда в какой-нибудь Берберии!

"Да он просто колдун!" - мелькнуло у Динни, и глаза ее стали совсем наивными.

- Ох, уж эта бюрократическая машина! - продолжал тот. - Всю нашу родню засосала. И моих дочерей: Силия - в Китае, Флора - в Индии; твой брат Хьюберт - в Судане; вот и сестра твоя Клер унесется, как только ее обвенчают: Джерри Корвен получил назначение на Цейлон... Говорят, Чарли Маскема посылают в Кейптаун; старший сын Хилери едет на гражданскую службу в Индию; а младший - на флот. Черт побери, Динни, вы с Джеком Маскемом последнее мое утешение в этой пустыне! Не считая, конечно, Майкла.

- А ты часто видишься с Маскемом?

- Частенько, у "Бартона", он заходит ко мне и в "Кофейню", - играем в пикет; кроме нас двоих, игроков там и не осталось. Правда, это пока не наступит сезон; теперь-то я вряд ли увижу его до конца скачек в Кэмбриджшире.

- Он, видно, большой знаток лошадей?

- Да. Но только лошадей, Динни. Таких, как он, редко хватает на что-нибудь еще. Лошадь - странное животное, она делает человека слепым и глухим ко всему остальному. Слишком уж много требует внимания. Приходится следить не только за ней, но и за всеми, кто имеет к ней какое-нибудь отношение. А как выглядит Дезерт?

- Что? - Динни слегка растерялась. - Какой-то темно-желтый...

- Это от раскаленного песка. Ведь он теперь живет как бедуин. И отец у него тоже отшельник, так что у них это в крови. Но он нравится Майклу, даже несмотря на ту историю, и это - лучшее, что о нем можно сказать.

- А какие он пишет стихи? - спросила Динни.

- Путаные. Разрушает одной рукой то, что создает другой.

- Может, он просто еще не нашел себе места в жизни? А глаза у него красивые, правда?

- Я больше всего запомнил его рот - рот человека тонко чувствующего, озлобленного.

- Глаза говорят о том, каков человек от природы, а рот - каким он стал.

- Да, рот и желудок.

- У него нет желудка, - сказала Динни. - Это я заметила.

- Привычка довольствоваться чашкой кофе и горстью фиников. Впрочем, арабы кофе не пьют, - у них слабость к зеленому чаю с мятой. Вот ужас! Сюда идет тетя. - "Вот ужас" относилось к чаю с мятой.

Леди Монт уже сняла бумажную диадему и слегка отдышалась.

- Тетечка, я, конечно, забыла про твой день рождения и ничего не принесла тебе в подарок.

- Тогда поцелуй меня. Я всегда говорила, что ты целуешься лучше всех. Откуда ты взялась?

- Клер попросила меня кое-что для нее купить.