Последняя черта (СИ) - Страница 9

— Не бойся, — успокоил его Кай, когда до валуна осталось шагов пять. — Я помню. Но немного баловства мы себе можем позволить. Хочу тебя потрогать.

У Кёнсу эти слова отказывались в голове укладываться, пока он делал последние шаги. Потом дыхание перехватило. Кёнсу непроизвольно дернул рукой, ощутив крепкую хватку на запястье, и с шумом втянул в себя воздух, шмякнувшись задницей Каю на колени. В поисках опоры он ухватился за твердые широкие плечи и растерянно вскинул голову, чтобы видеть глаза Кая. Сидел на чужих коленях, невольно сжимая ногами узкие бедра, чувствовал ягодицами грубую кожу брюк и смотрел в блестящие темные глаза. Вздрогнул, потому что Кай коснулся ладонями его пояса, сдвинул на бедра, подхватил и заставил придвинуться плотнее.

Кёнсу казалось, что он чувствует жар тела Кая даже сейчас — сквозь кожу брюк и прослойку воздуха между ними. Взгляд, смелые и уверенные касания к спине и ягодицам, дыхание — и у Кёнсу будто внутренности завязывались в узел в самом низу живота. Кай то проводил по коже кончиками пальцев, то надавливал ладонями, то слегка царапал иногда короткими ногтями. Склонив голову к плечу, Кай с ошеломляющей откровенностью разглядывал Кёнсу, потом гладил ладонью по животу, скользил пальцами выше и обводил соски.

Кёнсу не дышал — не мог. У него вообще возникло непривычное ощущение, что соски стали необъяснимо тяжелыми, тугими и ныли как будто от боли, хотя больно точно не было. Наоборот, было хорошо. И Кёнсу хотелось нестерпимо, чтобы Кай прекратил маяться дурью и водить пальцами по коже вокруг, чтобы вместо этого Кай прикоснулся к самим соскам.

Кёнсу испуганно замер, потому что Кай совершенно неожиданно и порывисто наклонил голову. Кёнсу уж решил, что его сейчас укусят, но ошибся и содрогнулся от горячего шепота, обласкавшего ухо:

— Нравится?

“Нет” застряло комом в горле. Кёнсу с силой зажмурился от жара, растекавшегося по шее. Даже не сразу понял, что Кай прижимается к его шее губами — упругими до твердости и обжигающе горячими, сухими. Прикосновение влажного языка вызвало освежающе-приятную волну, что невесомо прокатилась волной по спине — от загривка до копчика. У Кёнсу уже покалывало под кожей по всему телу, как будто на него брызгали водой — расслабляюще-сладко.

Никто к Кёнсу никогда не прикасался, но он даже не представлял, что касания бывают… вот такими. Будоражащими и томными одновременно. Каждым прикосновением Кай будил в Кёнсу вихрь чувств и вместе с тем вынуждал расслабленно обмякать, подчиняться и в нетерпении ждать новых касаний. Кёнсу не понимал, как такое возможно, смотрел Каю в глаза, вздрагивал и опять послушно тонул в истоме.

Кай огладил загрубевшей ладонью его шею, провел пальцами по груди, задел сосок, потрогал мышцы на боку. Кончиками пальцев потом рисовал круги на пояснице и вслушивался в неровное дыхание. Кёнсу зажмурился, когда темные густые волосы защекотали подбородок. Не знал, что делать, если к губам прижимались чужие губы. Он замер и не дышал, потому что в рот проскользнул язык. Едва кончик языка неуловимо быстро прошелся по небу, у Кёнсу голова закружилась от чувства невесомости. Должно быть, он чувствовал себя подобно дирижаблю, только наполненным не газом, а ворохом противоречивых чувств. И ни одно из этих чувств Кёнсу не желал отпускать.

Горячими ладонями Кай смял его ягодицы, продолжая владеть его губами и дыханием. Кёнсу не пытался сдержать приглушенный стон, вообще не пытался ничего сделать — слишком много нового, много такого, чего он сам о себе не знал, чего никогда не видел. Это ничем не походило на все его домыслы и представления. И если он предполагал прежде, что Кай захочет его так же, как хотели в Белых Шахтах наложников, то сейчас он и вовсе не мог думать, гадать и рассуждать, в чем же он ошибся.

Кай смял его ягодицы до легкой боли, рывком притянул уже вплотную, ожег поцелуем тонкую кожу за ухом. Кёнсу беззвучно охнул, ощутив собственное возбуждение в полной мере и осознав, как туго натянулись кожаные брюки Кая. Кай бесцеремонно поймал его за руку и прижал ладонь к паху с непреклонной настойчивостью. Дрожащими пальцами Кёнсу возился со шнуровкой и жмурился от жгучих поцелуев, которыми Кай сладко мучил его шею. Пальцы у Кёнсу задрожали и того сильнее, едва он ненароком коснулся влажной головки, выпустив грубые шнурки. Глянув вниз, он закусил губу в растерянности, но тут же подавился вдохом, потому что Кай все с той же уверенностью заставил его обхватить напряженный член ладонью.

У Кёнсу пальцы дрожали по-прежнему и едва смыкались в кольцо вокруг толстого ствола. В ладони было горячо и влажно. Кёнсу неуверенно провел ладонью от головки к основанию, обратно, еще и еще — до еле слышного “Крепче”. Он послушно сжал член в ладони сильнее и прикрыл глаза, чутко улавливая горячие выдохи, согревавшие ему шею. Кай прижался к шее губами, накрыл собственной ладонью ладонь Кёнсу и заставил двигать рукой чаще и резче. Замедлиться позволил не сразу, как и огладить кончиком пальца головку, чтобы растереть по коже проступившую смазку.

Кёнсу с робостью провел пальцами по напряженным до твердости мышцам у Кая на животе, подушечкой обвел аккуратную и безупречную ямочку пупка и вновь обхватил член ладонью. Потом осознал, что ему нравятся нетерпеливые поцелуи, какими помечал его кожу Кай, пока он крепко сжимал толстый ствол пальцами и дразнил быстрыми движениями, улавливая слабую пульсацию в ладони.

Было душно, но одуряюще хорошо. Еще лучше стало, когда Кай обхватил ладонью оба члена, прижал член Кёнсу к своему и с неизменной уверенностью принялся сводить с ума. Кёнсу хватался руками то за плечи Кая, то за жилетку, пытался обрести равновесие, задыхался, но все равно безнадежно терялся в каждом движении, вызывавшем уйму новых впечатлений. Внутри него восходило солнце как будто, согревало, опаляло, сжигало, превращая в пепел, пока наконец все к черту не взорвалось.

Возвращался в реальность Кёнсу неохотно. Обнаружил себя по-прежнему у Кая на коленях. Цеплялся за широкие плечи непослушными пальцами, дышал хрипло и со всхлипами, сжимал ногами бедра Кая и ощущал, как по коже медленно ползут густые теплые капли. Живот и пах у Кёнсу были залиты спермой, а Кай тяжелым дыханием согревал ему ухо и сжимал ладонями ягодицы.

— Не уверен, что этой ночью смогу держаться от тебя подальше, — пробормотал после Кай, немного совладав с дыханием. — Думал, станет легче. Но хочется еще сильнее, чем раньше.

Кёнсу шумно выдохнул от неожиданности — Кай сжал так его ягодицы, что там обещали расцвести синяки. Только больно все равно не было. Было мучительно сладко.

Солнце слегка сдвинулось к западу, когда Кёнсу стыдливо смывал с себя пот и сперму. А Кай без стеснения сбросил одежду, сладко потянулся, подставляя под солнечные лучи худое жилистое тело, облитое гладкой смуглой кожей. Бледные линии шрамов отчетливо проступали на спине и боках, на ногах шрамы терялись в густой темной шерстке. Кёнсу украдкой разглядывал Кая и постоянно сбивался на мысли о всяких пушистых вещах, которые приятно гладить.

Потом Кёнсу торчал на берегу, обсыхал и одевался, и наблюдал за плескавшимся в воде Каем. Кай, похоже, намеревался превратиться в амфибию и остаться в воде жить насовсем. Было бы неплохо еще побрить Кая, чтобы хоть запомнить его лицо, постоянно наполовину спрятанное под густой бородой. Не то чтобы это имело первостепенное значение, но Кёнсу в самом деле стало интересно, как Кай выглядит, какой он, улыбчивые ли у него губы.

В ведерке у валуна плеснула хвостом рыбина, и Кёнсу вспомнил о еде. Еще и в животе заурчало требовательно. Кёнсу успел развести огонь и подвесить котелок с водой над пламенем к тому мигу, когда Кай соизволил-таки выбраться на берег. С Кая ручейками стекала вода. Он молча сидел на нагретом камне, наблюдал за суетой Кёнсу, лениво прищурив глаза, и вновь разжигал одним взглядом пламя внутри. Кёнсу чуть палец себе не отрезал, заблудившись в ярких воспоминаниях.

Как ни странно, но молчание на двоих казалось уютным. Мало-помалу сгущались сумерки, воздух постепенно наполнялся аппетитными запахами от костерка, а молчание становилось еще уютнее. Кёнсу пообвыкся под взглядом Кая. Кай лишь смотрел, но не мешал и не нарушал спокойствие, позволял Кёнсу чувствовать уверенность в своей безопасности и нужности. И если прежде Кёнсу рисовал в воображении картины, как Кай мог накинуться на него, то теперь он этого не представлял, даже если пытался приложить усилия.