Последняя черта (СИ) - Страница 1

Иногда картине недостает всего одной линии,

чтобы стать законченным шедевром, —

последней черты.

●●●

В силках трепыхался из последних сил кролик. Кёнсу повел рукой с зажатым в ней голышом, медленно приподнялся и напружинился. Опоздал. Нескладный мальчонка оказался быстрее и с одного удара размозжил кролику голову дубинкой, укрепленной бронзовыми кольцами.

Когда Кёнсу спустился по склону, Фань уже ловко выпутал худенькими пальчиками добычу из сети, ухватил кролика за уши и с натугой приподнял.

— Дней на пять хватит, — скупо улыбнулся Кёнсу, забрав кролика. Левой ладонью погладил Фаня по голове, дождался, пока малыш вложит пальчики ему в руку, и повел обратно к стоянке.

Костер они еще не разводили, только сучьев понабрали после установки силков да разложили на камнях, чтобы просушить. Кёнсу вообще огонь разводить остерегался — все-таки они ушли от Белых Шахт далековато.

Дня два назад Кёнсу доставал потрепанную карту — единственное свое сокровище, которое, если верить покойному ныне отцу, осталось еще с тех времен, когда никто и знать не знал о ядерных бурях. По карте получалось так, что шли Кёнсу и Фань уже по Зараженным Землям, а это означало, что напасть могла случиться в любой миг. Любая напасть.

Кёнсу взвесил в руке кролика. Карта вряд ли лгала, потому что кролик был не чета тем, что водились дома. Крупнее, но жилистее. С готовкой придется повозиться, чтобы мясо сделать мягче.

Их вещи лежали в теньке у узкого лаза. Кёнсу проверил лаз сразу и убедился — какой бы зверь его ни вырыл, ныне он ушел. Фань первым же делом оттащил в нору запас воды на случай нападения тварей, банд, пиратов, а то и кого похуже. Хотя хуже всего была бы фиолетовая буря.

Опустившись на валун у лаза, Кёнсу положил кролика на землю, взял камешек и принялся чертить под ногами палочки, отсчитывая дни пути по памяткам. Два дня до Ядовитого Колодца, день там, еще четыре до Большого Обрыва, а через Обрыв они перебирались все шесть, потом девять дней пути до Развалин, там они отдыхали два дня, и вот, семь дней по землям без названий, где даже памяток нет. Кёнсу никогда так далеко не забирался за всю свою жизнь, а идти предстояло и того дальше.

Виновник всего этого сидел напротив на корточках, обхватив исцарапанными руками костистые коленки, и внимательно смотрел на черточки, что выводил Кёнсу.

После сезона фиолетовых бурь охотники нашли у Западной Пади ребенка. В Белых Шахтах всех знали наперечет, детей никто не терял, да и было тех детей всего ничего. Кроме того, найденыш оказался чистым, без всяких меток и знаков принадлежности. Кёнсу собственными глазами видел, как обессиленного ребенка принесли и раздели, осмотрели со всех сторон. Чистый и ладный, здоровый. И без меток. Совсем. Диво дивное. На рваной одежке только и нашли вышитый знак, который один из старцев прочел как “Фань”. Мальчик не говорил, на вопросы не отвечал, но на “Фань” вскидывал голову и смотрел внимательно большими черными глазищами.

— Немой?

— Или напугался сильно, вот от страха и позабыл речь. Лет восемь ему, да?

— Может, и побольше, тощий просто и измученный. Откуда только взялся? Не сам же дошел.

— Да откуда дойти он мог? Там горы, а там — Зараженные Земли. И так смерть, и эдак. Не мог ребенок один пройти никакими путями. Одиночки всегда погибают первыми.

Три дня охотники обходили земли вокруг Белых Шахт, но даже следов не нашли ничьих. Ребенок будто возник из воздуха там, где его отыскали.

После решали, как быть и что делать. Запасов отмеряно было ровно на всех обитателей Белых Шахт, а четвёртый год выдался неурожайным, в селении недоедали. Ждали к следующему сезону фиолетовых бурь четырех младенцев. Найденыш получался лишним ртом, и взять его к себе означало уйму забот. Отсутствие меток на светлой коже пугало больше всего. Еще и Старуха Аб навела страху, проскрипев, что ребенок может оказаться зараженным.

— Ну мы же не твари и не звери. Да и звери детенышей не бросают. Надо что-то делать.

— И что же?

Фаня заперли в клетке, там и держали, пока думали, как же быть дальше. Дети-зараженные никому прежде не попадались, так что охотники все поголовно отказались мальчонку убивать. Ни один не желал брать грех на душу. Оставлять ребенка у себя тоже ни один из Старших не захотел — боялись. Да и не принято это было, ведь даже браки заключались по уговорам для укрепления родов и связей. Кёнсу взял бы Фаня — после смерти отца он один жил в узкой пещерке, но Кёнсу Старшим не был, а слыл странным одиночкой и еще кашеварил на всех, так что на него сразу все ополчились.

— И как ты готовить будешь всем руками зараженными? Совсем сдурел?

— Давайте просто отнесем его туда, где нашли. Или выгоним. Пусть идет туда, куда шел.

— Это всего лишь ребенок, — прогудел Старший, что вел книгу, где перечислялись имена всех обитателей Белых Шахт. — Лучше подождать кого из бродячих торговцев да отдать мальчонку. Торговцы, говорят, ходят на самый Юг через Зараженные Земли, а на Юге уже который год ведут перепись. Вдруг выяснят, откуда мальчонка, да вернут обратно.

— Сколько ж нам ждать этих торговцев? Они, чай, не каждый десятик проходят. Иной год бывает так, что и не заходят вовсе. У нас чисто все, Обрыв твари пройти не могут, но больно уж на отшибе мы.

Слово за слово, так и договорились до того, что Белым Шахтам нужен собственный торговец, что ходил бы каждый год на Юг через уцелевшие селения да закупал все самое нужное или обменивал. Идти, вестимо, никто не хотел, особенно те, у кого род. Кёнсу не вызывался, понимал, что это лишь уловка-оправдание, но он был единственным одинцом в подходящем возрасте. А еще он был странным и, по мнению многих, ленивым и бестолковым. Вроде и грамоте обучен, и в доме полезен, а так и не поймешь, куда пристроить.

— Молодой, зубы все, руки и ноги тоже на месте, а дом твой пустой, да и не нужен он тебе, а в наложники ты ни к кому не хочешь, — приговорили Старшие. — Болтал твой отец, что дороги знает, значит, науку передал тебе. Собирайся.

— Но я даже не охотник. — Кёнсу поднялся и прямо поглядел на Старших. — И оружия у меня нет. И товаров — тоже.

— Товары соберем всем миром. Что-то да отыщется. Оружием поделимся и запасами в дорогу. Бывалые торговцы говорили, что в одиночку пройти Зараженные Земли легче, а ты тихий. Как притаишься, так и не видно тебя. Жены у тебя нет, наложником ты тоже не был, так что запах твой слабый. Пройдешь. А нет, так придется найденыша убить или бросить. Не прокормим мы столько без помощи.

— Да он ест совсем чуть.

Спорили долго, но через два дня Кёнсу и Фаня выставили за ограду. Кёнсу подозревал, что намеренно от него избавились, ведь из одинцов он и впрямь был единственным молодым, молчаливым и замкнутым. Ни семьи своей, ни к другим не прибился. Завести семью и возможности не было, разве только если кого смерть приберет, чтобы Кёнсу вдову мог взять, но он выходил младше всех возможных вдов. Одна дорога оставалась — в наложники пойти, но хорошего тоже мало. В некоторых семьях наложники были, заменяли жен, пока те были на сносях или не могли супружеские обязанности исполнять по какой причине. Но не жалели их. Обычно они работали больше всех, кусок за столом получали самый малый, а в холодную пору их и из дома могли выгнать. Обращались хуже, чем с собаками.

Кёнсу звали в наложники, сладкими речами услаждали, говорили, какой он красивый, как его беречь будут, но он не верил. С тех пор и ходил всегда, замотавшись в тряпье по самые глаза, а в чехле на правой лодыжке таскал остро заточенную отвертку, что от отца досталась. Всякое бывало, и Кёнсу не желал никому давать возможности поступить ему наперекор.

Вот в начале пути на Юг он и подумал тогда, что, может, и к лучшему это, что его выгнали вместе с найденышем. Отправили в торговлю, но на деле — выгнали. Дали с собой две котомки с мандаринами, мешочек со змеиными шкурками да россыпь прозрачных камней, что иногда находили на склонах и в ручьях. Этими камнями удавалось споро развести огонь при ярком солнце, если умеючи.