Последняя битва дакотов - Страница 71

Форсайт и Уитсайд отделили двадцать миньконью и послали их в типи за оружием. Те принесли лишь два неисправных карабина. По приказу рассерженного Форсайта прислужник и один из миньконью принесли больного вождя, положили его на землю напротив группы воинов. Большая Нога совершенно лишился сил, из носа у него текла кровь. Ему не хотелось бороться, не хотелось этого и его воинам. Что это так, можно было убедиться, достаточно было посмотреть на спокойно играющих у типи детей.

Все более нервничающий Форсайт распорядился отделить мужчин от лагеря, где находились женщины, кордоном солдат. В лагере кавалеристы выгоняли из типи женщин, стариков и детей, выбрасывали все их добро. В понуром молчании следили миньконью за жестоким поведением солдат, их все больше охватывал страх, что, как только они отдадут оружие, их убьют. А тем временем солдаты подвергали женщин унизительному досмотру под предлогом, что они могут пря-тать под юбками оружие. Кавалеристы собирали луки, стрелы, ножи и топоры.

Ва ку'та сидел на земле среди мужчин. Подобно некоторым другим, он укрывал под одеялом винчестер. Все выше подымалось в нем волна ненависти. Среди командиров седьмого полка у него было немало знакомых: Уоллес, Варнум, Мойлан, Эджерли и Годфри, все те, что уцелели после разгрома на Литтл Бигхорн. Это их солдаты так жестоко сейчас обходились с женщинами, стариками, детьми! Немало миньконью тоже узнало уцелевших офицеров, глухое ворчание пробежало по кругу воинов.

В эту драматическую, исполненную напряжения минуту поднялся шаман Желтая Птица. Посвистывая костяной свистулькой, он начал кружиться посреди сидящих мужчин, а затем заговорил на языке дакотов:

— Братья, если вы сейчас отдадите оружие, всех нас ждет смерть. Не бойтесь белых солдат, они не имеют власти над нами. Их пули отлетят от наших рубашек духа и окажутся далеко в прерии!

Тем временем обыск в лагере закончился. Солдаты принесли тридцать семь ружей, но между ними оказалось лишь несколько современных винчестеров. Остальные многострельные карабины могли быть спрятаны только под одеялами, в которые кутались мужчины, поэтому Форсайт приказал:

— А теперь пусть каждый подойдет сюда, сбросит одеяло и положит оружие!

С десяток миньконью постарше приблизилось к полковнику, рядом с которым стояли Уитсайд, Варнум, Уоллес и еще шесть кавалеристов. Пожилые миньконью отбросили одеяла, никакого оружия под ними не оказалось. Настала очередь молодых. У первой же тройки было обнаружено два винчестера.

Желтая Птица опять пошел кружиться среди воинов. И тогда с места сорвался Черный Лис120, он отбросил одеяло и выкрикнул, держа в руках карабин:

— Это мой карабин, я его не отдам, если не отдадите мне денег, которые я за него заплатил!

Двое кавалеристов схватили его за руки, в возникшей сумятице карабин выстрелил. Пуля поразила одного из солдат.

В ту же самую минуту Желтая Птица поднял с земли горсть пыли и бросил ее в воздух. Молодые маньконью вскочили с земли, отбросили одеяла, в их руках блеснули винчестеры. Прозвучали выстрелы. Остальные индейцы тоже бросились в бой. Какое-то время между индейцами и солдатами шла упорная перестрелка, затем завязался рукопашный бой. Сейчас же с кладбища на холме застучали пулеметы. Снаряды прошили индейский лагерь, убивая беззащитных женщин и детей. Крики ужаса, стоны умирающих и мольбы долетели до мужчин, сражающихся с солдатами в кругу совета. Кое-кто пробовал прорваться сквозь шеренгу солдат, отделяющих их от лагеря, другие напирали в противоположном направлении. Женщины с детьми бежали из лагеря к расположенному позади него глубокому сухому рву. Часть кавалеристов седьмого полка бросилась за ними в погоню. Началась страшная резня. Кавалеристы с криками: «Помни Кастера!» убивали безоружных. В них не осталось никаких человеческих чувств. Массами гибли беззащитные женщины и дети, кавалеристы добивали раненых, вытаскивали тех, кто укрывался в ущельях, всячески издевались над ними.

Ва ку'та, хоть и был уже дважды ранен, все еще сражался в кругу совета. Когда у него закончился запас патронов, он ухватил карабин за дуло и, размахивая им как дубинкой, проложил себе дорогу к сухому рву. Резня там продолжалась. Ва ку'та вырвал из рук мертвого миньконью винчестер и продолжал стрелять. Он скинул с лошади кавалериста, добивавшего раненую беременную женщину, но в это время в него сзади выстрелили из револьвера. Пуля глубоко задела левый висок Ва ку'та и он погрузился в темноту. Потеряв сознание, он скатился в глубокий овраг.

Минуло немало часов, прежде, чем Ва ку'та снова открыл глаза. Вокруг было темно. Его окоченевшее тело даже не ощущало холода. В первый раз за эту зиму начался большой снегопад. Крупные хлопья снега опускались на его лицо, они и вернули его к жизни. Поначалу Ва ку'та не мог понять, где находится. Его мозг снова начали мучить ужасные видения минувшей битвы. То он видел белого офицера, стрелявшего в лежавшего на носилках Большую Ногу, то этот же самый офицер убивал дочь несчастного вождя. Он видел кавалеристов, несущихся на лагерь с беззащитными женщинами и детьми, добивание раненых. Ему казалось, что он слышит стоны умирающих, мольбы о пощаде.

В конце концов он понял, что смертельная схватка закончилась. Кругом свистел ледяной ветер, нес снежную поземку. Ва ку'та попробовал встать, но, несколько раз подымаясь на колени, тут же бессильно падал на землю. Пропитанная кровью одежда задубела на морозе. После многих попыток ему все же удалось выползти из оврага, потом он на четвереньках долго взбирался на верх рва, пока, наконец, не оказался на равнине посреди трупов и остатков засыпанного снегом лагеря. На западе, на вершине холма, где раньше стояли пулеметы, виднелись отблески костров. Очевидно, там располагался «одержавший победу» седьмой кавалерийский полк. Ва ку'та, качаясь на каждом шагу, двигался на северо-восток, только там он мог ждать помощи. Неподалеку от почтового отделения стоял домик доктора Истмана, санти дакота по крови, он был выгнан из Миннесоты после восстания 1862 года. Истмен уже давно шел по дороге, намеченной белыми людьми, учился в школе на востоке, стал врачом. Ва ку'та хорошо знал своего земляка, ценил его за самоотверженность, с какой тот нес помощь своим товарищам по неволе.

Теряя остатки сил, Ва ку'та двигался вперед. Он чувствовал, что если упадет на землю, ему уже не подняться, и он замерзнет в снежной заверти. Наконец, по другой стороне дороги в агентство Пайн Ридж он увидел свет в окне, еле-еле дотащился до дома, осторожно постучал в дверь. Она еще не открылась, когда он потерял сознание.

Прошло немало дней, прежде чем Ва ку'та открыл глаза и, сразу же узнав склонившегося над ним доктора Истмена, улыбнулся ему.

— Ну, наконец-то ты очнулся! — сказал Истмен. — Я уж думал, ты ушел в страну Великого Духа. Я достал у тебя из груди две пули. Теперь ты быстро выздоровеешь.

— Давно я здесь? — прошептал Ва ку'та.

— Уже неделя прошла со времени тех ужасных событий. Завтра я сообщу вождю Боятся Даже Его Лошадей, что ты пришел в себя. Это твой большой друг, он сказал, что заберет тебя к себе в лагерь и тогда ты избежишь ареста за участие в бою с полицией на реке Гранд. Будешь жить с оглала, как и раньше. Многие хункпапы вождя Сидящего Быка хотят присоединиться к оглала. Вождь обещал, что постарается доставить твою семью в Пайн Ридж.

— А что с миньконью вождя Большая Нога? — спросил Ва ку'та.

— Ты не думай сейчас об этом, все закончилось…121

У Вундед-Ни пали триста миньконью вместе со своим вождем Большой Ногой. Через два дня после резни, когда улеглась снежная буря, группа оглала вместе с доктором Чарлзом Истменом исследовала поле боя. Среди груд присыпанных снегом обезображенных трупов они нашли оставшихся живыми пятеро взрослых и двоих детей.

Тридцать белых людей взялись похоронить убитых индейцев, они должны были получить по два доллара за каждый труп. Мужчин, женщин и детей бросали в братскую могилу. Белые сдирали с трупов рубашки духа, чтобы забрать их себе на память. Затем «могильщики» стали полукругом вокруг могилы и сфотографировались. Могилу засыпали землей.