Последняя битва - Страница 6

– Ну, то, что не боярин, это ты прав, – с усмешкой подтвердил знатоку дедуктивного метода Зверев.

– Вот скажи, добрый человек, далеко ли тебе плавать приходилось? – продолжил расспросы купец.

– Коли на запад, то округ шведов раза три ходил, – прищурившись, припомнил Андрей, – на юг же до самой Кафы доплывать приходилось.

– Ответь честно, добрый человек, прибыток где получить проще, возле дома своего промышляя, али в дальних землях, в портах иноземных?

– Чего тут думать – конечно, в иноземных городах промышлять доходнее, – охотно подтвердил Зверев, вспоминая, как славно разграбил с казаками все ту же османскую Кафу несколько лет назад. Кивнул подскочившему служке: – Меда хмельного принеси. Но токмо не вареного, а выстоянного, липового.

– Вот и я говорю, нужно в Сантандер отправляться, – повернулся купец к своему более молодому собеседнику. – За один поход втрое получим супротив вологодского торга!

– Что за Сантандер такой? – полюбопытствовал князь.

– Торг такой, сказывают, в Гышпании, – ответил купец. – Вроде как мы о товариществе с гостем оттуда сговорились. Но для прибытку хорошего надобно самим туда сходить, а не на честность немца Фуертоса надеяться.

– Фуертос – это гышпанец? – не веря своим ушам, уточнил Андрей.

– Ну да. Товаром мы тут обменялись удачно. За сделку хорошую пир затеяли, да вроде как и сговорились складами пользоваться по-товарищески, да и причалы свои давать безвозмездно, и ночлег заимообразно тоже. Но зато и прибытком делиться в две сороковки, и товар во первую руку товарищу предлагать, – похвастался купец. – Вот и решаем с братом, снаряжать ладью в незнакомое море, али на гышпанскую честь надеяться, а торг токмо здесь держать.

– Попутчиков до Сантандера возьмете?

Купцы переглянулись:

– Что за попутчики? Откель возьмутся?

– Четыре души, четыре рубля, – сходу предложил Зверев.

– Да мы вроде пока и не решили, – покачал головой старший из братьев.

– Шесть рублей, два в задаток, – невозмутимо поднял ставку князь. Не воспользоваться столь удачно подвернувшимся попутным судном было бы глупо. Скакать в далекую страну посуху выйдет куда как накладнее и опасней, чем идти морем. А корабли от здешних причалов ныне отправляются в такую даль нечасто.

– Мы еще и товар не собрали… – задумчиво произнес младший купец.

– Шесть рублей за дорогу, два в задаток, и мой товар я через вас весь сбыть обязуюсь, – еще чуток подзадорил братьев князь. – У меня там одного соболя пять сороков. Да горностай, да рысь.

– Эка ты вдруг заторопился, мил человек, – мотнул головой старший. – Дай хоть поразмыслить маленько. Товар наличный счесть, судно наше проверить.

– Думайте, – согласился Зверев и, словно в задумчивости, снял с ворота купца упавший волос. – Но не затягивайте. Коли мне другая оказия подвернется, я медлить не стану.

Служка подбежал с большой деревянной кружкой, отер стол полотенцем, поставил темный пенистый мед:

– Угощайся, княже.

– Княже?! – разом охнули братья.

– Да уж не боярин, это ты верно подметил, – подмигнул им Андрей, поднял кружку, осушил крупными глотками и с грохотом опустил обратно: – Хорошо! Ну, думайте, люди торговые. Не буду вам мешать. У меня еще одно важное дело на сегодня осталось…

В светелке Андрей открыл походную шкатулку, достал изящный серебряный половник, давно уже купленный специально такого дела, кинул в него воск, растопил над масляной лампой. Кинул внутрь волосок, снова поднес к огню, давая вытопиться жиру и смешаться с воском, потом разлил в две низкие плошки с уже вставленным в держатели фитилем.

Князь имел дело с купцами не первый раз и отлично знал главное правило их ремесла: никогда не платить за то, что можно взять силой, и никогда не ограничиваться малой платой там, где можно взять все. Торговые гости, столь милые и приветливые в своих лавчонках, оказавшись без присмотра, вдали от изб разбойного приказа и боярских вотчин, запросто могли разграбить беззащитное поселение, пустить ко дну встреченный в море корабль, перегрузив к себе товары из его трюмов, продать в рабство отправившихся в путь доверчивых пассажиров. И только вид ухоженных пушек в портах или амбразурах, или близость воинского дозора местных властей могла принудить их к честным сделкам… По ходу которых ухо тоже стоило держать востро.

Открыв крышку шкатулки со вделанным в нее небольшим венецианским зеркалом, князь поставил быстро застывающие свечи по сторонам от него, запалил их от подобранной у печи щепки, привычно нашептал заговор Стречи, ночной богини, вгляделся в открывшееся в будущее окошко, быстро проглядывая судьбу старшего купца на ближайшие недели. Было оно весьма предсказуемым и незамысловатым: море, палуба, палуба, море, и опять волны, и опять серый выцветший парус… Бухта, порт, подозрительно долгое, многочисленное и почтительное прощание с князем… Нет, ничего: Андрей и холопы все же сойдут на причал без споров и стычек, решительно уйдут в сопровождении подобострастного младшего купца… Потом будет разгрузка, склады, меха, пирушка, пересчет серебра… К князю это уже никак не относиться. Путешествие пройдет без проблем.

Зверев задул свечи, выбил воск из формочек, забросил в ящик сундука: для ворожбы они больше уже не годились. Разве только любопытно станет глазами купца на мир посмотреть. Коли преставится – можно, конечно, свечи эти в качестве «мертвых» запалить. Да только когда это еще будет? Проще готовые из запасов старых использовать, а эти просто для света, когда понадобится, зажечь.

Закрыв шкатулку, князь сладко потянулся, скинул одежду и снова забрался под одеяло. Хмельной мед, растекшийся по жилам, сделал свое дело: почти сразу Андрей заснул, и едва осознав это – представил себе сурового Лютобора с посохом и корзиной, в которую тот собирал травы, окутал волхва облаком, вошел в него, проникая в сон учителя. И увидел чародея: с посохом и лукошком, которым сам же его наградил, в длинной светлой рубахе поверх темно-синих шаровар. Седые волосы опоясывал тонкий ремешок.

– Что же ты, чадо? – укоризненно покачал головой древний колдун. – Плетушку дал, да ничего в нее не положил. Хоть бы яблок каких насыпал, коли грибов жалко.

– Хоть ананасов могу придумать, – пожал плечами Зверев. – Это же сон. Какая разница, что в нем увидишь?

– Сон не сон, а желание старика порадовать ты, чадо, не выказал. От голода я здесь, само собой, не умру, ан все едино ничем ты хорошим не озаботился. Да и примета плохая, с пустым-то лукошком остаться.

– Перестань, учитель, какие приметы? Ты ведь сам завсегда определяешь, что хорошо, а что нет. И не до ананасов мне, когда ты намеки такие при расставании отпускаешь… Какой зарок, куда тебе пора?

– А то не знаешь, отрок? – посмотрел на корзинку чародей, и она медленно растаяла, не оставив даже дымка. – Век мой долгим был, пора и честь знать. Отдохнуть от хлопот земных, от сует житейских, от обязанностей многих. Утомили…

– Да как же так, Лютобор, окстись! – Андрей приблизился к нему, встал перед лицом. – Ты же сказывал, увидеть не желаешь погибели земли русской. Так не будет ее, погибели! Управились мы вместе с бедой предреченной. Так чего тебе опасаться ныне?

– Это хорошо, что управились, – согласно кивнул волхв. – Коли в земле родной все в порядке, то и уходить с нее легко. С чистым сердцем, со спокойной душой.

– Перестань, волхв! Зачем уходить, почему?!

– Устал я, чадо. Устал. Все, что мог, увидел. Все, чего хотелось, испытал. Все, что мог, исполнил… – Древний колдун закрыл глаза. – Все повторяется, повторяется, повторяется. Одно и то же, раз за разом, год за годом, век за веком. Одни и те же хлопоты, одни и те же труды, одно и то же старание, один и тот же итог. Зачем все это? К чему? Я перестал радоваться успехам, чадо. Я принимаю их как должное, без волнений и трепета. Меня не тревожат беды, я знаю, как избавиться от любой. В жизни моей не осталось ни горестей, ни радостей, ни слез, ни счастья. Последняя тревога была за отчину родовую, но и от той ты меня избавил. Пусть живет и процветает. Тебе за сие поклон. Но смотрю я в годы грядущие – и не понимаю, к чему они мне нужны? Копать, сушить, заготавливать, варить, мерзнуть и маяться от жары, гонять комаров и месить слякоть. Мне остались лишь тяготы, чадо. Я слишком знающ и опытен, чтобы встретиться с неожиданностью или испытать удивление, я пережил все радости, которые возможны для смертного. Для меня невозможны ни любовь, ни ревность, мне не нужно выдавать замуж дочерей и ходить в сечу бок о бок с сыновьями. Все ушло, ушло, ушло. Я стал похож на старый трухявый пень. Пусть он старше и мудрее всех в лесу, но внутри его лишь червоточины, труха и плесень. И его больше не радует даже почтение юной поросли, ибо и к нему он давно, давно привык и принимает как должное. Разве это жизнь? Нет, чадо, больше я этого не хочу. Мне пора уходить.