Последний волк - Страница 36

Через три часа, когда Дед, изнервничавшись, уже нацепил лыжи, готовый идти на поиски, на пригорке у дома показалась Мария, согнувшаяся пополам под грузом санок с оленем.

– Ну, учудил, думала – не доволоку, – чуть позже говорила она, тяжело отдуваясь, – тяну, а сама думаю – сейчас брошу, потом думаю, нет, вот до того пригорочка добреду – и там брошу, а с пригорочка вниз – полегче. Так и доволокла.

– Даешь, Волчок! – восхищенно говорил Дед. – Браконьер, чистейшей воды браконьер! Я таких сорок лет по округе вылавливал. Скажи спасибо, что сейчас на пенсии. Но хорош! В одиночку завалил! Тебе бы нескольких таких же в Стаю, навел бы шороху на всю округу.

Уже поздно вечером, после утомительной разделки оленя Дед задумчиво сказал Марии:

– А ведь это он не долю принес. Доля подразумевает равенство. Ты вносишь, я вношу, мы равны. Нет, это он нас под свое крыло взял, слабых и неразумных, подкармливать начал, охранять будет, если не дай Бог что. Вожак, по природе своей, по духу – Вожак. А Стаи нет. Последний, говоришь? Не хотел бы я быть Последним.

Он засек их задолго по появления. Сначала издалека донесся тихий мерный хруст наста, потом ветер принес вонь обильно смазанных сапог, запах давно не стиранной одежды и еще чего-то, связавшегося в памяти Волка с капканом, потом на дальнем пригорке выросли они сами. Их было трое, с закинутыми за плечи ружьями, с небольшими рюкзаками. Главарь, высокий, худой, сутуловатый, осторожно повел их к дому.

Волк подскочил к двери дома, поскребся, влетел в комнату и несколько раз крутанул головой в сторону леса.

– Волк уже давно не заходил в дом, – задумчиво протянул Дед, – и никогда не был таким нервным. Что-то случилось, Мария.

Он подошел к окну и долго всматривался в приближающиеся фигуры.

– Может, запереть дверь? – предложила Мария.

– С какой стати? Если это нормальные люди, то будет глупо, а если лихие – не поможет, только хуже будет. Авось пронесет. Но как-то нехорошо на душе, – последнее, впрочем, он не произнес вслух.

Дед вышел на крыльцо, в ожидании, Мария нервно перебирала тарелки на столе, не зная, чем заняться, Волк же внешне успокоился, лег на коврик у голландки и прикрыл глаза.

– Будь здоров, добрый человек, – раздался с улицы скрипучий голос.

– И вам того же, коли не шутите, – спокойно ответил Дед.

– Что, даже в избу не пригласишь? Не по понятиям получится, – весело встрял другой голос, совсем молодой.

– Ну отчего же, заходите. Чем богаты – тем и рады.

На крыльце немного потопали, сбивая снег с сапог, потом копошились в сенях, скидывая сапоги и раздеваясь, и вот уже вслед за Дедом в избу вошел Главарь. Редкие, слегка приглаженные пятерней волосы, маленькие, настороженные глазки, быстро обшарившие комнату, и какая-то неестественность в левой руке, безвольно свисавшей вдоль тела. За ним ввалились два его спутника. Один – действительно совсем молодой, в шапке золотистых давно не стриженных кудрей, с румянцем, двумя блюдцами алевшим на щеках, в расстегнувшейся до середины груди рубашке, как будто клокотавшая в нем молодая удаль рвалась наружу – Молодой; другой – явно старше, за тридцать, с землистым грубым лицом, с двумя лучистыми перстнями, татуировкой синевшими на узловатых пальцах, зябко кутался в меховую жилетку, надетую поверх свитера, – Урка.

– Привет, молодуха, – сказал Главарь замеревшей от страха Марии и ощерил редкие желтые зубы в подобии улыбки, – принимай гостей. Что-то мне твоя фотокарточка знакома, или встречались где?

– Да мы местные, – ответила Мария, – разве что в городе. Да я и там, почитай, полгода не была.

– Местные – это хорошо, – протянул Главарь, – да вы, ребята, проходите, не стесняйтесь, – обратился он к своим, все еще настороженно переминавшимся с ноги на ногу в дверях с дробовиками в руках, – хозяева добрые, песик, как и дед, на ладан дышит, вишь, даже головы не поднял. Сейчас перекусим, а там, глядишь, еще что-нибудь каждому обломится, – ухмыльнулся он, – Вишь, какая молодуха ядреная, на всех хватит, – но смотрел при этом на Деда, изучающее.

А Дед смотрел на карабин, который Главарь, опустившийся на лавку, держал перед собой, уперев прикладом в пол. Он знал этот карабин, сам подарил его соседу, такому же егерю, на пятидесятилетие, несколько лет назад, памятная табличка в виде параллелограмма поблескивала на правой стороне приклада. «Значит, у него они уже были», – просто отметил Дед.

– Трое с ружьями – многовато, – продолжал размышлять Дед, – лет бы тридцать назад, разметал бы всех, несмотря на пукалки, да чего там, сами бы не сунулись, трусливый народец. Но надо же что-то делать!

– Может, чайку с дороги? – спросила Мария в тщетной надежде.

– Чай – не водка, много не выпьешь, – забалагурил Молодой.

– Да у нас и нет, – смутилась Мария.

– Ты дурочку не строй, – жестко сказал тот, что постарше, – волоки быстро, – и надсадно закашлял.

– Принеси, там, в шкафу, в твоей комнате, – проворчал Дед.

Мария скрылась в соседней комнате. Главарь медленно поднялся, поставил карабин за лавку к стене и последовал за Марией, бросив на ходу: «Помогу хозяйке, а то ведь не донесет, сколько нам надо, да и осмотрюсь.»

– Двое – уже легче, – подумал Дед и громко сказав, – а чаек все же не помешает, – двинулся к плите, где рядом, на стене, висела двустволка, по его обычаю, заряженная.

От выстрела задребезжали стоявшие на полке чашки, несколько дробинок со звоном срикошетили от чайника и электроплиты, но основной заряд кучно вошел в правый бок Деда, развернул его, уводя вздернутую к винтовке руку, и тяжело бросил на пол.

– Ты чего, с ума сошел? – завизжал Молодой.

– Сейчас бы вместо него на полу корчился, недоумок, – прошипел Урка и, бросив винтовку, подскочил к Деду, занеся ногу для удара, – падаль!

Все, что произошло дальше, заняло несколько секунд. Волк дождался момента. Он, как всегда молча, одним прыжком, даже не привстав предварительно, долетел до стрелявшего и вонзил клыки во внутреннюю поверхность бедра опорной ноги. Клыки легко пробили одежду и крушили мышцы и сосуды, сойдясь на кости, а тело все находилось в воздухе, поворачиваясь как на оси и увлекая Урку вниз, к полу. Когда задние лапы Волка коснулись твердой поверхности, он уже полностью развернулся и, разомкнув челюсти, оказался лицом к лицу со вторым, Молодым, который от растерянности никак не мог поднять винтовку, зацепившуюся ремнем за лавку.

– Не-е-ет! – завопил он, когда окровавленная разверзнутая пасть стала надвигаться на него, застилая свет, и даже не попытался защитить шею. Крик вылился алым потоком, а Волк уже стоял посреди комнаты, крепко уперев лапы, и не мигая смотрел на Главаря, медленно, по сантиметру, приближающему к нему, поблескивая ножом в правой руке.

Главарь на глазах преображался. Чуть разгладились морщины на лице и подровнялись сгнившие зубы – и вот перед Волком предстало навеки ненавистное лицо Смотрителя, но и затем – удлинилась щетина и завитки волос на руках, вытянулись резцы, утолщились ногти, челюсти с носом, срастаясь, выдались вперед. «Оборотень! – озарило Волка. – Волкодлак!» Но страха не было в его сердце и он, поминая отца, собрался на главную битву.

– Это ты, приятель, – тихо прорычал Смотритель, – как же я сразу не разглядел. Ветошкой прикинулся. Хитер! И корешей моих положил. Но они твоих повадок не знают, – он бросил взгляд на перерезанное горло Молодого и чему-то удовлетворенно усмехнулся, – не знали, а я знаю, только вот эти знания мне дальше, к сожалению, не потребуются. Ты же Последний. Ну же, вперед. Не бойся. Это не больно.

Он ждал удара в горло или плечо и, когда передние лапы Волка еще только отрывались от пола, быстро поднял правую руку на уровень плеч, почти прижав к груди кулак с выставленным вперед ножом. Но Волк прыгнул ниже, он просто сбил Смотрителя с ног, ударив его в солнечное сплетение, и запоздалый удар ножом вниз лишь рассек воздух. Пока Смотритель, как после удара боксера-тяжеловеса, летел к стене и, ударившись о косяк, заваливался на бок, Волк отскочил назад и повторил прыжок. На этот раз он раздробил запястье правой руки и нож сам выпал из потерявших волю пальцев.