Последний трофей Ганнибала - Страница 11

Жизнь Филострата была отравлена томительным ожиданием, и не раз в тоскливые ночные часы он проклинал то мгновение, когда, желая иметь еще больше денег, встал на преступный путь и навсегда погубил собственную жизнь. В то же время он был слишком труслив, чтобы прекратить эту пытку и, боясь гнева Никомеда, выполнял его приказы слишком усердно, подобно собаке, чрезмерно ластящейся к злобному хозяину, с тем, чтобы он обходился с ней поласковей.

Исполняя волю господина, Филострат изготовил яд, вызывающий смерть не сразу, а через некоторый промежуток времени, причем действие отравы было таково, что казалось, будто человек умирал от внезапного сердечного приступа. Яд имел вид порошка и был столь силен, что для смерти достаточно было одной крупицы.

Получив его, Никомед не стал медлить и отравил августа во время утренней трапезы. Несколько кристаллов яда он спрятал под специально отращенным ногтем указательного пальца правой руки и после того как опробовал вино, предназначенное принцепсу, ловко и незаметно выдавил их в чашу, передавая её Витрувию. Ничего не подозревающий император выпил вино и к концу следующего дня скончался. Едва только это известие успело распространиться, преторианские части, щедро оплаченные никомедовым золотом, провозгласили бывшего раба августом Римской Империи, Отцом отечества, Спасителем нации.

Никомед милостиво согласился занять опустевший трон, и возложил на себя диадему, скромно отказавшись от почетных титулов, мотивировав свой отказ тем, что он-де пока недостоин носить не заслуженные им отличия.

Небольшие разногласия возникли у нового августа с Сенатом, недовольным быстрым появлением очередного правителя, но мечи солдат, извлеченные из ножен в ответ на робкие протесты, мигом отрезвили зарвавшихся сенаторов и вернули заседание курии в деловое русло.

Большинство, напуганное решительным видом преторианцев, одобрило избрание Никомеда императором и постановило впредь именовать его Цезарем Гаем Латинием Витрувием Августом. Стремясь задобрить население Рима, Витрувий II провел широкую раздачу хлеба, устроил грандиозные празднества, бесплатные для зрителей, всех без исключения, будь то бедный или богатый. Более того, всякому пришедшему в цирк, от имени императора вручалась приличная денежная сумма, и его кормили и поили в течение всего представления. Надо ли говорить, что чернь безоговорочно поддержала узурпатора-цареубийцу.

Если в Риме дела Витрувия II складывались удачно, то в провинциях не спешили с выражением верности новому августу. Армия также явно была в замешательстве. Высшие командиры проявляли нерешительность, и, несмотря на то, что Витрувий-Никомед сразу же направил в войска своих доверенных людей, должных разъяснять происходящее в столице и требовать присягнуть ему как императору, исподволь тормозили процесс признания легионами нового государя.

Беспрекословно присягнули Витрувию II войска, расположенные непосредственно в Италии и италийских городах, Армия Нижнего Рейна, часть войск Иберийской группировки и Британский оккупационный корпус. Армия Верхнего Рейна, легионы обеих Панноний, Верхней и Нижней Мезии, Фракийская войсковая группа, Сирийская армия, Африканский корпус, Корпус пограничной стражи формально признали факт смены власти, заменив штандарты с именем Витрувия на штандарты с именем Витрувия II, но присягали ему неохотно.

Некоторые старшие офицеры прямо заявляли, что для римского солдата позорно давать клятву верности вольноотпущеннику. А если сенат и народ римский совершили такую оплошность, то у честных воинов, истинных патриотов, не жалеющих ни сил, ни здоровья, ни самой жизни ради Отечества, найдутся возможности для того, чтобы переубедить заблуждающихся.

Такое поведение командиров развращающе действовало на их подчиненных и разрушало дисциплину. Солдаты, видевшие изо дня в день, с каким пренебрежением их начальники относятся к приказам и распоряжениям верховной власти, постепенно приходили к мысли, что и они имеют право предъявлять свои претензии и требовать их исполнения.

Наиболее сильно они были недовольны условиями службы, необходимостью работы помимо непосредственного исполнения установленных обязанностей, плохим питанием и обеспечением, суровым обхождением центурионов и старших солдат, призванных поддерживать твердый порядок. Раздражение копилось, прорываясь изредка неорганизованными выступлениями, впрочем, быстро подавляемыми.

Состояние армии не осталось незамеченным для провинциальных властей, не спешивших определиться в отношении нового принципата. С некоторого времени представители Витрувия-Никомеда стали доносить в Рим об оживленной переписке между командованием отдельных войсковых частей и провинциальными администрациями, а также частыми встречами чиновников и военных, но август не предпринимал никаких ответных действий, несмотря на требования соратников, одинаково с ним замешанных в гнусном преступлении, применить силу и уничтожить врага не медля, пока он представляет лишь потенциальную угрозу царствованию Витрувия II.

Тайный страх разъедал никомедову душу, он боялся, что правда о смерти Витрувия станет известной народу и он лишится всего, к чему успел уже привыкнуть, став правителем Римской Империи.

Мысль о том, что он может потерять: восторг черни; толпу придворных лизоблюдов, восхваляющих его мудрость, скромность и терпение, превозносящих его добродетель, славящих его справедливость, восхищающихся его неустанной заботой о бедняках и снисходительным отношением к врагам; рев толпы в цирке, приветствующей своего господина; услужливую суету сенаторов, стремящихся перещеголять друг друга в самоуничижении; громкие звания и почетные титулы, присваиваемые ему по поводу и без оного, сопровождаемые неумеренными почестями; статуи, алтари и храмы, воздвигаемые ему как живому божеству; право распоряжения настоящим и будущим покоренных государств и народов — сводила Никомеда с ума.

Он стал болезненно подозрительным, однако пока это чувство распространялось в основном на тех, кто знал, каким образом Никомед занял престол. Его поразило своего рода ослепление, он искал врагов среди тех, кто служил ему верно, уже в силу того, что был соучастником преступления или продвинулся благодаря протекции императора, и не замечал угрозы там, где она была наиболее реальна.

Неуверенность лишала Никомеда мужества, поэтому, вместо того, чтобы действовать твердо и безжалостно, он старался склонить недовольных на свою сторону, раздавая им золото и привилегии.

Так, он издал эдикт, которым сокращал срок службы в полевых войсках: солдатам с двадцати до шестнадцати лет, командирам с щестнадцати до двенадцати. Выходящие в отставку воины получали наградные полностью, в том числе и за не отслуженные годы; все офицеры, достигшие чина легата, становились сенаторами из признания заслуг и могли претендовать на занятие места в сенате.

Увеличивалась плата за службу в легионах; наиболее отличившимся мог предоставляться земельный участок с рабами для обработки пашни.

Провинциям он предоставил дополнительные льготы, а наместникам расширил полномочия, разрешив им иметь личных телохранителей. Здесь, однако, Никомед просто узаконил фактически существующий порядок дел, ведь наместники, пользуясь тем, что могут осуществлять воинский набор на подчиненной им территории, под видом исполнения общегосударственной задачи создавали отряды для защиты своей жизни, оплачивая частное дело из средств имперской казны. Теперь же они могли содержать таких людей вполне легально. Так было положено начало личным армиям, подчинявшимся только провинциальным начальникам.