Последний страж Эвернесса - Страница 61

Венди кинула сумку в дверь за спиной, в другую комнату, где лежал Питер, и указала костяным жезлом на поддерживающую потолок статую.

– Именем рога Белого Оленя повелеваю тебе: проснись! Спаси моего мужа!

Ворон ввалился в дверь, все еще таща за собой блондина. Тюлени-матросы, наступающие ему на пятки, подняли абордажные сабли и засмеялись. И тогда высокая статуя зашевелилась, ожила и медленным широким движением плеч начала с треском вынимать конек крыши из пазов, снимая стонущий потолок с рамы.

Оборотни на мгновение замерли в ужасе, глядя вверх. Венди бросилась к мужу, схватила его за сутану и попыталась рывком поставить на ноги. Ворон с трудом поднялся, потянул товарища за руку, заковылял вперед и упал через дверь в спальню.

Вопль страха и ужаса вырвался у него, когда он увидел, что тащит всего лишь гнилой обрубок руки – почерневший, покрытый волдырями и воняющий жуткой болезнью. Приступ отвращения заставил Ворона отбросить его прочь.

Тюлениды колебались, не спуская глаз со скрипящего потолка и оцепенев от ужаса. Один с остановившимся взглядом произнес мертвенным голосом:

– Ладно, ребята, у меня есть план…

Статуя сняла потолок и обрушила его на толпу оборотней. Зал карт исчез в лавине кирпича и камней, а стулья и диваны из комнаты выше этажом рухнули вниз в туче пыли. Дверной проем заполнился упавшими балками и кирпичом, и поток обломков хлынул в спальню.

Ворон, шатаясь, поднялся. В глазах его плескалось безумие:

– Венди! Венди! Святой боже!

– Спокойно, приятель, – окликнул его Питер. – Она рядом с тобой. Эй! Не надо!

Они бросились друг другу в объятия, затем отпрыгнули, и Ворон с воплем рухнул на пол, стискивая покалеченную руку.

– Венди! – рявкнул Питер. – Помоги ему добраться сюда, где мы сможем осмотреть руку. По-моему, у этих ребят мечи отравленные.

– Но у Ворона прививка от оспы, – заметила Венди.

– Кто знает? Может, это спасло ему… э… жизнь. Давай опять аптечку доктора Ланселота. – Затем, минуту спустя: – Черт. Перелом есть, да. Однако чистый. Я дам тебе немного морфина, чтобы приглушить боль, пока я буду вправлять кость. От этого на тебя нападет сонливость, но спать нельзя. Венди, подготовьте материал, потом наложим шину. Держись за столбик кровати. Хорошо. Готов?

Ворон выгнулся от боли, лицо у него побелело, на шее под бородой выступили жилы, но он не закричал.

Венди так замутило, что она не могла ни говорить, ни шевельнуться. Наблюдать мучения мужа оказалось страшнее всего, что когда-либо приключалось с ней.

– Добыл? – спросил Питер.

Бородач кивнул на сумку. Она открылась, и содержимое высыпалось на пол. Куча состояла из банкнот в рамках: аверс и реверс однодолларовых, двухдолларовых, десяток, двадцаток и так далее – и россыпи монет. Кое-где стекло побилось. Поверх кучи лежал венок из лавровых листьев, перевитый золотой лентой, чудесно невредимый. Питер махнул рукой.

– Венди, возьми венок и надень отцу на голову. И… Эй, а что это был за парень, Ворон?

– Макс. Не знаю его фамилии. Я взял его в плен, а он взамен согласился мне помочь. Мы были вместе не более пяти минут. Он был хорошим другом, у него было забавное чувство юмора и улыбка. Хороший друг…

В этот момент за главными дверьми раздался громкий крик:

– Навались, парни! Веселей! Хей-хо! – И грохот, затем еще.

Но тяжелые створки даже не дрогнули на петлях.

Питер возложил венок отцу на голову, поднял руки, прижав указательные и безымянные пальцы к ладоням, и пропел стих во славу Дафны.

Он выкрикнул последнюю строчку трижды:

– День, Гелиос, Аполлон, Гиперион! Ты лунное безумие смиряешь, Тобой повержен полночи дракон!

А затем он прошептал:

– Папа, пожалуйста, проснись. Черт подери, старик, просыпайся! Я не знаю, что делать!

Послышался очередной удар, а затем вдруг крики, вопли, визг.

Таинственный красный свет цвета нарождающейся зари появился в щели под дверью, и грянули фанфары, арфы и трубы.

Музыка разлилась в воздухе, будто сияние. И к каждому глиссандо арфовых струн прибавлялась новая, более низкая нота, вплетавшая свой могучий голос в шествие музыки. И каждый раз, когда такая басовая гудящая нота затихала, сэлки визжали, словно их расстреливали из лука.

Красный цвет стал золотым, пока не показалось, будто за дверью стоит летний полдень. Музыка вознеслась до раскатистого крещендо и смолкла.

Ни звука сэлки, ни движения за дверью, но теплые, ясные потоки света струились из всех щелей. Свет прогнал из комнаты все тени.

Красивый, низкий, мужественный голос позвал:

– Галл! Ты мой герольд. Возвести мое появление! И прокукарекал петух.

Ворон сказал:

– Что происходит? Почему кочет кричит? Взгляд Питера был прикован к двери. Венди от радости захлопала в ладоши.

– По-моему, происходит что-то хорошее!

Засов вылетел из скоб, двери с грохотом распахнулись. Внутрь хлынул свет, густой, теплый и золотой, и в спальне сделалось светло, как днем.

Золотой юноша, ростом выше любого смертного и неописуемо прекрасный, пригнулся и вошел в комнату. Он был слишком высок для человеческих домов, поэтому в дверях опустился на одно колено, положив золотой лук поперек другого. Глаза не выдерживали сияния многолучевой короны. За спиной у гостя на пурпурной перевязи висела лира.

Пол коридора, откуда он явился, покрывали пятна крови, в стенах и в полу торчали золотые стрелы – и никаких следов сэлки.

Величественная музыка исходила от его фигуры, понимаясь и опадая в такт его речи, – торжественная или печальная, в соответствии со словами.

– Ты звал, и я пришел. Твой отец лежит во тьме, поглощенный океанской волной, за пределами моего поля зрения, за пределами моей досягаемости, ибо ни один солнечный луч никогда не касался дна самого глубокого из морей. Я не в силах исполнить обещанное и, следовательно, нарушаю свою клятву Эвернессу. Свою вину я намерен искупить следующим образом. Во-первых, отец твой становится все ближе ко мне, ибо Ахерон, ненавистный город, поднимается. Когда солнечный свет снова найдет его душу, я сам отправлюсь ему на помощь, выслав вперед моего сына Асклепия, дабы исцелить всякую боль в доме его тела. Также велю я своей дочери Урании изгнать остатки безумия светом истинного разума. Однако это не более чем исполнение обещанного. Во-вторых, мой дядя Гадес с бабушкой Мойрой стоят в море за вашими стенами. Они вторглись в мои владения. В моих силах отогнать смерть и судьбу от этих берегов дневного мира, но этому есть цена: камни, что поднялись на защиту дома, должны снова заснуть, ибо созвездия прячутся, когда появляется могучее солнце. В-третьих, я могу исцелить вас от ран, полученных вами в битве за честь Эвернесса. Раны более старые я не могу трогать без позволения моего брата Ареса. Однако и этому есть цена: исцелены будут все из рода Эвернесса, на радость или на горе. Ибо твой предок лежит, истекая кровью, в лоне волн моего дяди Посейдона, и я не могу исцелить тебя без того, чтобы ему тоже не было позволено восстать, поскольку одно и то же солнце светит всем одинаково, в горе и в радости. Таким образом, я отзову или дарую эти блага по вашему желанию, одно или все. Говори теперь. Что скажешь?

И он улыбался Венди, пока говорил. Она улыбнулась в ответ, но спряталась за спину Ворона.

Питер оторвал взгляд от сияющей сверхъестественной фигуры, чтобы посмотреть на ужасные безмолвные силуэты над морем.

– Выбора нет. Мы в любом случае проиграем. Мы не можем атаковать двоих темных богов там снаружи, даже при помощи камней. Но как без статуй мы удержим позицию против бандитов, великанов и сэлки?

Ворон заслонял здоровой рукой глаза, но продолжал смотреть, моргая, на неземное лицо, сияющее под короной лучей.

Венди, которая почему-то могла смотреть на богоподобную фигуру не мигая, шепнула Питеру уголком рта: