Последний страж Эвернесса - Страница 6

Некоторое время назад (здесь, в безвременье, нельзя измерить, долго ли, коротко ли) облаченный в блестящую серебряную кольчугу молодой человек, чьи глаза сияли, стоял с копьем в руке на темных гигантских камнях стены между миром яви и миром сна. Запрокинув голову так, что шарфы на шлеме заструились вокруг его плеч и шеи, он сильным чистым голосом посылал свою песнь к звездам:

Дочь Эвриномы, что парит В краях летучих снов, Титан мне клялся на крови, И я бросаю зов.

Как некогда он звал в беде, Так я теперь зову Те крылья, что святых высот Превыше вознесут.

Закон богов он преступил, И ты теперь мой конь. Во мне по-прежнему горит Тот яростный огонь!

Пускай навек заключена Во прах душа моя – Чиста божественно она, Бессмертна, как твоя.

Она сквозь времени поток, Сквозь сон о вечности-весне, Не уставая, помнит, что Зовет тебя сейчас ко мне.

Пока он пел, в глубине бескрайнего небесного сумрака родилось движение, словно падучая звезда, словно растущий на глазах яркий метеор алмазного света. Юноша увидел, что из света вырвалось вперед летучее создание, изящное и быстрое, как антилопа, гордое, как испытанный в сражениях боевой конь в расцвете сил, и при этом более утонченное, чем фавн. Его окружало сияние. Оно неслось к зовущему по гребням волн из океана тьмы, попирая пенные шапки, танцуя на волнах над кругом света, и там, где свет касался воды, чернота волн на мгновение становилась изумрудной, глубокой и прозрачной.

Одно удивительное мгновение сон-лошадка мчалась вместе с неистовым прибоем, чтобы разбиться о железную стену, но в последний миг легко прыгнула и остановилась перед смеющимся юношей, окруженная сияющими брызгами. В развевающейся гриве еще путалась звездная пыль.

– Я позабыл, кто я такой, – сказал юноша, которого ослепила всемогущая красота появления сон-лошадки.

– Это одна из опасностей сновидения, от которых я поклялась оберегать тебя, любимый, – откликнулась она и напомнила юноше его имя. Она назвала его младшим из тех, кто верен свету. Голос ее был певучим, как ликование струн эоловой арфы. – Помни также, сын народа, происходящего от Адама и Титании, что я обязана отнести тебя, куда захочешь – к отдаленной звезде, или в миры, давно затерянные в краю бесконечной ночи, или через заводи времени к незапамятным эпохам, или дальше, в никем еще не виданные страны и сны. Садись и скажи мне, куда ты поедешь. Только за грань неподвижных звезд я не могу отнести тебя – запрещает непреложный закон.

Гален Уэйлок осторожно положил руку ей на гриву, и мягкость длинной шерсти звездного цвета пронзила его пальцы восторгом.

– Зачем я позвал тебя, я тоже забыл… Но я помню, что мной двигала гордость и необходимость сделать нечто, достойное мужчины.

Тут он услышал низкий удар колокола далеко за пустынными волнами и все вспомнил.

– Я должен найти дорогу в Тирион, где отбывает наказание основатель нашего ордена.

– Мы зовем его Азраилом. Он находится за краем мира, за пределами безопасности, здравого рассудка и звездного света. Я не смею отнести тебя туда.

Но Гален не выказывал ни нетерпения, ни отчаяния. Он стоял в тихой задумчивости. Ибо он был сведущ в мудрости сновидений, а в припоминании забытых вещей заключались смысл и тайна его искусства.

Он произнес по памяти:

– Четыре крепости хранят миров покойный сон, Четвероликою луной там правит Оберон. На вечный круг в земле людей поставлен Эвернесс, Высокий дом под куполом изменчивых небес.

– На полнолунье светел, чист, встает Келебрадон, До дня суда его сыны вкушают сладкий сон; Как полумесяц, Виндьямар без пристани плывет, Свободный, крепко он хранит покой соленых вод. На новолунье на краю был создан Тирион. Кто не раскаялся, предав, – его там слышен стон.

На этом месте Гален прервался и, сурово взглянув на сон-лошадку, сказал:

– Моя память создана вечной. Я припоминаю, что Азраила де Грэя держат именно в Тирионе. А поскольку серебряные башни Тириона вздымаются под луной, значит, на самом деле они находятся не за краем мира, но под звездными небесами. И смертным не заказано посещать сей город во сне. Почему ты скрываешь это от меня? Почему утверждаешь, что Азраил в другом месте?

– Он не в Тирионе, но за его пределами – в месте, которое называется Кровавый Плач. Мне не позволено относить тебя в безымянные места. Если ты отправишься в Кровавый Плач, мне придется отстать.

– Он за краем мира? Далеко ли?

– Далеко, ибо велико расстояние между добродетелью и преступлением! Я не могу отнести тебя в такую даль.

– Тогда доставь меня в Тирион. Я взываю к твоей древней клятве. А запредельное место, называемое Кровавым Плачем, я разыщу сам.

– Там опасно, – предупредила, испуганно отпрянув, сон-лошадка. – Тот, кто залетает слишком высоко или слишком низко, может заблудиться в сновидении и забыть, как вернуться в дневной мир.

– Я готов рискнуть.

Она печально опустила изящную голову.

– Тогда ты обречен. Ты собственными устами произнес это. Я могу отнести тебя в Тирион, но дальше я идти не должна.

Он забрался ей на спину, и со скоростью падающей звезды они ринулись вниз с великой стены. Свет окутал его, пока они поднимались в лиловый сумрак. Сквозь прорехи в посеребренных луной облаках он видел море снов внизу, высокие волны, увенчанные пеной, пробегающие по лику глубин. Лунный свет плясал на них, словно холодное пламя, искры и отблески света мерцали по гребням волн.

Он произнес слово силы, и луна зашла за облако. Когда она показалась снова, это была новая луна – без света.

Во тьме океан казался еще бездонней под осязаемой мглой облаков внизу. Юноша двигался сквозь распахнутую ночь.

Один раз на них налетел шторм – он успокоил его именем одного из князей бури, верного Эвернессу. В другой раз за ними погнались крылатые кошмары – он использовал оберегающую руну, и его серебряный скакун оставил кошмары позади. Потом бесплотный призрак пересек ветер по звездному лучу, чтобы потревожить их, его длинные паучьи конечности мерцали, словно дым, глаза светились. Но Гален сотворил знак Воора, и тварь дрогнула, убралась в другие сферы и края сновидений.

Они прибыли туда, где из моря вздымался в заоблачную высь горный хребет. Всадник различал приглушенный огромным расстоянием рокот грома и странную музыку водопадов на краю мира.

На вершинах гор были высечены мрачные и задумчивые узкоглазые лица. На всем протяжении горной цепи от края до края высились над облаками эти громадные темные лики. Звездный свет, тени, расстояние и туманы скрывали их черты от Галена. Он различал только блеск прищуренных огромных, словно озера, глаз, контуры угловатых скул, уши с длинными мочками, нахмуренные лбы. Одно или два лица увенчивали многобашенные короны. А может, это были крепости, то ли покинутые многие столетия назад, то ли занятые молчаливыми армиями какого-то народа, которому не требовалось ни света, ни огня.

Сон-лошадка не согласилась бы лететь за эти горы – она сказала, что на них лежит печать Оберона.

Она невесомо опустилась на лесную дорогу под сенью двух вершин. Здесь проход в форме седла сначала поднимался, а затем уходил вниз в обжитые земли на той стороне. По бокам тихонько шелестели на ночном ветру сосны, там и тут между ними виднелись обелиски и менгиры выше самих деревьев. Гален не мог припомнить, кто воздвиг эти молчаливые памятники и зачем, хотя его грызло неприятное ощущение, что когда-то он это знал.