Последний штрафбат Гитлера. Гибель богов - Страница 9

Точного перевода, впрочем, не требовалось. Мужчина подсовывал явную туфту. Он честный трудяга из Зажопкиных Веселок под Лодзью, как написано в аусвайсе, что лежит перед господином офицером, не партизан и не комбатант, избави Бог, здесь, в пригороде Варшавы, ищет замужнюю сестру, от которой не было вестей после восстания, да покарает Господь всех бунтовщиков, ходил целый день от дома к дому, расспрашивал, но никого из старых жителей не нашел, только господ офицеров немцев, шел-шел, да и заблудился в темноте, а побежал, испугавшись окрика, а что солдата ударил, извините, запамятовал, так это тоже от испуга, думал, что это не солдаты, а ночные грабители, под балахонами формы-то не видно, а у него при себе большая сумма денег. Тут он полез за пазуху, достал тонкую скрутку из рейхсмарок, принялся совать ее под нос Айнштайну.

Теперь Юрген увидел и его руки, сильные руки с длинными пальцами. Они были не шибко ухоженные, но у «честных трудяг» таких рук не бывает. И вообще, мужчина не походил на того, кого можно испугать каким-то там окриком. И грабителей бы он не испугался, такой сам кого угодно ограбит.

Вортенберг придерживался того же мнения. Он так и сказал задержанному.

– Вы врете, – подвел итог Вортенберг, – попробуйте начать сначала.

Перевода мужчине не потребовалось. Он и так все понял. И начал говорить по-немецки, четко и решительно. По-немецки у него лучше получалось, в смысле языка. Язык был немецкий, чистый и правильный, даже излишне правильный. С содержанием было хуже, он продолжал гнать пургу.

Он, офицер абвера, капитан Ульрих Штанден, получил задание перейти линию фронта и оценить степень готовности русских к наступлению. Он крайне удивлен, что руководство не поставило их в известность о его переходе. Ведь абвер, армейская разведка, и они, испытательные подразделения Вермахта, принадлежат, по сути, к одному ведомству: они все солдаты, военная косточка, настоящие боевые товарищи. Когда он вернется с задания, он подаст соответствующий рапорт. Нет-нет, они здесь ни при чем, это недоработка вышестоящих органов. Документы? Конечно, у него есть документ. Необходимо распороть подкладку пальто, нет-нет, чуть пониже, да, вот здесь. Теперь господин подполковник может сам убедиться. Он полагает, что этот документ разрешит возникшее недоразумение, мелкое недоразумение. Нет-нет, их действия были абсолютно правильными, это он тоже отметит в своем рапорте по возвращении.

Фрике скептически рассматривал лежащий перед ним листок.

– Если не ошибаюсь, это подпись адмирала Канариса, – сказал он.

– Господин подполковник не ошибается, это подпись самого начальника абвера, адмирала Канариса.

– К сожалению, – сказал Фрике и тут же поправился: – К сожалению для вас, адмирал Канарис отстранен приказом фюрера от руководства абвером почти год назад, а большая часть отделов и подразделений переподчинена Главному управлению имперской безопасности СС. Если вы будете по-прежнему настаивать, что вы офицер абвера, я буду вынужден передать вас в СС, по ведомственной принадлежности, – улыбнулся он.

– Я полагал, что русская разведка лучше осведомлена о наших внутренних делах, – сказал Вортенберг – он не ходил вокруг да около, – вы меня разочаровали, капитан.

– Вы ошибаетесь, обер-лейтенант, я – капитан Ульрих Штанден, это какая-то ошибка или недоразумение. Полагаю, что утром все разрешится.

Упоминание об утре взволновало всех. Фрике засыпал задержанного вопросами, но тот упорно их игнорировал. Через час Фрике отступился.

– Уведите! – приказал он Юргену.

– Есть! – ответил тот и уточнил: – Куда?

– В подвал, – сказал Фрике.

В подвале дома размещалась батальонная гауптвахта. Помещение, где раньше хранили картошку, превратили в камеру, которая обычно пустовала. Подполковник Фрике полагал, что сажать солдат испытательного батальона на гауптвахту бессмысленно, это все равно что переместить грешника из чистилища в рай. Устройте ему ад, приказывал в таких случаях Фрике командиру отделения. Те с готовностью устраивали: упал-отжался и все такое прочее. Была еще клетушка, размером с могилу, судя по частой крепкой решетке на маленьком окне и дубовой двери, бывший хозяин хранил в ней свое главное богатство – самогонку. Это был карцер. Туда Фрике и распорядился поместить задержанного.

– Прикажете поставить караульного? – спросил Юрген.

– Нет, не будем разбрасываться людьми, – ответил Фрике, – ведь оттуда даже рядовой Клинк не смог выбраться.

Едва появившись в батальоне и не разобравшись, что к чему, Клинк забрался в комнату, которую занимал лейтенант Вайсмайер, командир второй роты, и выгреб оттуда все ценное. Он был неправ. После небольшого шестичасового «ада», который ему устроил Юрген, Клинка бросили в карцер. Через три дня его вынесли оттуда, едва живого от холода и голода. Если он не выбрался из карцера, значит, не смог.

– Брейтгаупт, ко мне! – крикнул Юрген.

Брейтгаупт храпел, пристроившись на лавке в прихожей штабного дома. Он остался здесь после того, как доставил задержанного, ведь никто не отдал ему приказа возвращаться на пост. Брейтгаупт был не тем человеком, который проявляет инициативу, разве что в сне.

– Брейтгаупт, подъем! – повторил свой призыв Юрген.

На это слово Брейтгаупт реагировал мгновенно. Вот он уже стоял рядом с Юргеном.

– Разумная предосторожность, – сказал Вортенберг, – это очень опасный тип.

Они отконвоировали задержанного в подвал, втолкнули в карцер. Брейтгаупт плотно захлопнул дверь, заложил широкую металлическую полосу, снял с гвоздя на стене большой амбарный замок, вставил в ушки, замкнул торчавшим из него ключом.

Юрген вернулся наверх, положил ключ на стол Фрике.

– Да, хорошо, – сказал тот и оборотился к Вортенбергу, продолжая прерванный приходом Юргена разговор. – Не играет никакой роли, как квалифицировать задержанного: шпионом или диверсантом. Нам в первую очередь важны сведения о состоянии русской армии, которыми он несомненно располагает. Поэтому завтра утром мы передадим его органам контрразведки: мы не располагаем навыками, необходимыми для получения этих сведений.

Все они не питали иллюзий о «навыках» контрразведки, они и сами знали, как в критической ситуации быстро развязать человеку язык. Ситуация не выглядела пока критической, поэтому они предпочитали не вспоминать о своем знании. Они с радостью навсегда бы об этом забыли.

– А я по-прежнему придерживаюсь мнения, что нам следует его расстрелять, – продолжал упорствовать Вортенберг, – собрать «тройку», – вы, я и, например, Вайсмайер, оформить приговор и немедленно расстрелять. Это будет честно по отношению к задержанному. Это же боевой офицер, сразу чувствуется. Выправка, твердый взгляд, хорошо поставленный командный голос, правильная речь, нет, тут не может быть никаких сомнений! Не удивлюсь, если он действительно капитан или даже майор. Он не заслужил контрразведки. Тем более что допрос с пристрастием ничего не даст, кроме ненужных мучений. Он им ничего не скажет – крепкий орешек! Будь он в форме, я бы настаивал, чтобы мы оформили его как захваченного в плен при вылазке и отправили в лагерь для военнопленных. – Вортенберг явно симпатизировал русскому офицеру. – Так что еще раз предлагаю: расстрелять! На рассвете.

– Я был бы готов прислушаться к вашим аргументам, обер-лейтенант, и даже согласиться с ними, если бы не одно «но», – сказал Фрике, – вы забываете, что на кону стоит жизнь наших солдат. О наших жизнях я не говорю, мы – офицеры. Так что утром обеспечьте доставку задержанного в отдел контрразведки полка. Это приказ, – надавил он. – Возьмите ключ. – Смирившийся Вортенберг положил ключ в карман кителя. – Все свободны, господа! – сказал Фрике. – Спокойной ночи. У нас есть еще три часа до побудки.

Юрген отослал Брейтгаупта и, крепко задумавшись, неспешно пошел к дому, где его ждала Эльза. Но на полдороге он остановился, резко повернул в сторону и решительно зашагал к блиндажу, где спали солдаты его отделения. Спал даже Брейтгаупт, который опередил его всего на несколько минут. Тусклого света фонаря, горевшего у входа, хватило Юргену, чтобы найти Клинка.