Последний штрафбат Гитлера. Гибель богов - Страница 10

– Что? Смена? – встрепенулся Клинк, когда Юрген коснулся его плеча.

– Пойдем со мной, – сказал Юрген, – инструмент возьми.

«Инструмент» у Клинка был всегда под рукой, заботливо разложенный по кармашкам широкого бархатного пояса. Он беззвучно поднялся, накинул шинель и отправился вслед за командиром. Клинк не держал на него зла за давнишнее «воспитание»: он понял, что был неправ. После этого они отлично ладили и понимали друг друга без лишних слов. Вот и сейчас Клинк не задавал вопросов.

– Знакомое местечко, – сказал Клинк, когда они осторожно спустились в подвал штабного дома.

– Открой замок.

– И ради такой ерунды будить солдата, уставшего от военной службы, посреди ночи! – проворчал Клинк, доставая отмычки. – Взял бы да сам открыл. А то все учу, учу… Когда практикой заниматься начнешь?

– Хватит болтать, дело делай.

– Да уж сделано!

Открытый замок болтался в металлических ушках.

– Спасибо. Ты всю ночь крепко спал, Зепп.

– Я и сейчас сплю. И вижу сон. Никогда не запоминаю снов!

Клинк беззвучно растворился в темноте. Юрген отомкнул запор, резко рванул дверь на себя и тут же отступил чуть в сторону, выставив автомат перед собой, – от этого шпиона можно было ожидать чего угодно, это был действительно крепкий орешек. Но мужчина сидел в дальнем углу, там, невысоко над полом, светились белки его глаз. Вскоре в слабом свете луны, струившемся из забранного решеткой окошка, он проступил полностью. Одна нога вытянута вперед, руки засунуты под мышки.

– Холодно, – сказал Юрген и опустился на корточки в углу у двери, привалился спиной к стене, положил автомат на колени. Мужчина пристально следил за ним. Их глаза встретились. – Ты не немец.

– Немец, – спокойно сказал мужчина.

– Нет, ты – русский немец. У тебя акцент поволжского немца. Мне это объяснил один наблюдательный человек, Бронислав Каминский, бригадефюрер СС. Слышал о таком?

– Слышал. Странные, однако, знакомые для фельдфебеля штрафного батальона.

– Это так – к слову пришлось. Кстати, о словах. Это тоже был прокол. Разные старомодные словечки, так в Германии никто и нигде не говорит.

– И что, например, не говорят в Германии? – с легкой усмешкой.

Юрген привел несколько словечек из недавнего рассказа мужчины.

– Я так говорил? – недоверчиво спросил мужчина. – Действительно, архаизмы. И ведь знаю. Ну надо же! – В его голосе вновь прозвучала усмешка. – Буду впредь следить.

– В контрразведке тебе это не потребуется. Они все равно не поверят твоей истории. Там можно будет говорить хоть на русском. Тебя отправят туда утром. Это будет последняя остановка, конец пути.

– Это мы еще посмотрим!

– Тут и смотреть нечего.

– А ты зачем сюда пришел? Поговорить?

– Да. Я хочу понять…

– Понять? Что? Спрашивай! Тебе я отвечу. – Чувствовалось, как мужчина весь подобрался, интонации его голоса изменились, нарочитое спокойствие и усмешку сменили задушевность и искренность, профессиональная задушевность и показная искренность. – Ты смышленый парень. Я еще наверху тебя выделил. Ты совсем непохож на этих фанатиков, своих командиров, которые посылают тебя умирать за ложные идеалы. Ты и сам в них не веришь в душе, но тебе трудно во всем разобраться, потому что тебя окружают фальшь, ложь, лицемерие и клевета. Я скажу тебе правду. Спрашивай! Все, что хочешь.

«Сколько пустых слов!» – подумал Юрген.

– Я хочу понять, как ты, немец, можешь воевать за большевиков, – сказал он.

– Мы сражаемся против коричневой чумы, которая несет смерть всем людям независимо от национальности, – русским, немцам, евреям, французам, англичанам. Мы сражаемся против человеконенавистнической идеологии нацизма, порождающей концлагеря, тюрьмы, массовые расстрелы мирных граждан, уничтожение целых деревень и городов, гибель стариков, женщин, детей. Мы сражаемся за счастливое будущее всех людей, всех народов мира, в том числе и народа самой Германии.

– Не звени! Предоставь это еврейским комиссарам, у них это лучше получается.

– Крепко же в тебя въелась геббельсовская пропаганда! Еврейские комиссары! Да у нас и комиссаров-то нет. Они нам не нужны. У нас все солдаты знают, за что они сражаются – за Родину, за социалистическую Родину. А за что сражаетесь вы? За что сражаешься ты? За нацистов? За тысячелетний рейх?

– Ты задаешь вопросы вместо того, чтобы давать ответы. Ты задаешь все эти вопросы, чтобы не давать ответ. Ответ на мой единственный вопрос: как ты, немец, можешь сражаться за большевиков, которые уничтожили твой народ?

– Это клевета геббельсовской пропаганды! Русские немцы – счастливый народ в братской семье народов СССР.

– И по-прежнему живут на Волге… – протянул Юрген.

Он постарался прикрыть иронией свое напряжение, тревожное ожидание ответа. Он так хотел услышать: конечно живут! куда ж они денутся? Он был готов поверить одному-единственному слову сидевшего напротив него мужчины, одному искреннему слову, которое перечеркнуло бы все ужасные рассказы, которые он слышал до этого.

– Нет, они строят новую республику русских немцев. Депортация…

– О, слово-то какое мудреное придумали, – прервал его Юрген.

– Это была вынужденная мера в условиях фашистской агрессии!

– А дело-то обычное, – продолжал Юрген. —

Всех схватить и в эшелон, – стариков, женщин, детей, потом выгрузить в чистом поле или в лесу, в Казахстане или в Сибири, давайте, стройте светлое будущее за колючей проволокой. Так было с крестьянами…

– С кулаками! Это были враги социалистического общества!

Революционная необходимость, историческая целесообразность, жестокие законы классовой борьбы, бла-бла-бла.

– Русские немцы – тоже враги? Ведь у тебя там наверняка были родные, дяди, тети, брат или сестра. Их не жалко? – спустился на личный уровень Юрген. – Может быть, они уже сгинули в Сибири, в земле лежат.

Отдельные нарушения социалистической законности, извращение линии партии, перегибы на местах. Бла-бла-бла.

– Лес рубят, щепки летят, так, что ли?

– Так, – согласился мужчина. В его голосе поубавилось уверенности. Возможно, он просто устал.

– Вставай. Пойдем, – сказал Юрген. Он выяснил все, что хотел.

– Куда?

– Куда хочешь.

– Тогда к Висле.

– Это опасно.

– Что такое риск на войне?

– Оно конечно, – пожал плечами Юрген.

– Дай мне руку.

Юрген встал, повесил автомат на грудь, подошел к мужчине.

– Только давай без глупостей, – сказал он, – я сильнее тебя.

– Возможно. Я даже допускаю, что каждый ваш солдат сильнее нашего, но вместе сильнее мы, поэтому победим мы.

– Это мы еще посмотрим, – сказал Юрген, протянул ему руку, рывком поднял.

Мужчина попрыгал на здоровой ноге, разминая больную.

– Идти сможешь? – спросил Юрген.

– Смогу. Уж до своих-то как-нибудь доберусь.

– До своих, – фыркнул Юрген.

Он ломал голову, как им преодолеть дамбу. Это не составило труда, дозорные в намеченном им месте отсутствовали, отсиживались где-то в тепле. «Черт-те что! Никакой дисциплины!» – взыграл в Юргене фельдфебель.

Они стояли наверху дамбы. Тут был покатый спуск к Висле. По приказу Фрике солдаты залили его водой, превратив в ледяную горку. Система «ниппель», – так называл подобные сооружения Красавчик, у него все сравнения были связаны с автомобилями. Туда – уй, оттуда – …

– Двигай! – сказал Юрген.

– Почему ты отпустил меня, солдат? – спросил мужчина.

– Ради твоей матери. У тебя ведь есть мать, Ули?

– Да, – ответил мужчина, – но я ее давно не видел.

Он вскинул удивленные глаза на Юргена. До него не сразу дошло, что последнюю фразу Юрген сказал по-русски. Он хотел еще что-то сказать, но Юрген схватил его за плечи, слегка подсек здоровую ногу, опустил на землю и столкнул вниз. Мужчина, размахивая руками, заскользил вниз, набирая скорость. Его вынесло почти к самой Висле. Он поднялся и заковылял к восточному берегу, непрестанно оглядываясь. Вскоре он исчез в предрассветном тумане.