Последний сеанс - Страница 4

Советы Лисича работали. Толстуха, сперва, конечно, набросившись на еду, вдруг обнаруживала, что поощряемое обжорство приносит меньше удовольствия, чем запрещенное. Довольно быстро сбрасывала несколько кило, обретала вдохновение, начинала следить за фигурой и нравилась сама себе. Жена и муж, позволившие себе любовников, светились от удовлетворения, в семью возвращался мир и покой. Извращенец находил компанию единомышленников, в которой на каждое сладкое «мазо-» находилось по одному страстному «садо-».

Воронович поймала идею патрона слету. Купила пиджак с широкими плечами, очки в золотой оправе, взбила высокой стеной мягкие рыжие волосы и через неделю принимала клиентов на равных с патроном.

Денежный поток удвоился. Лисич и Воронович обрабатывали клиентов в двух кабинетах с 9 утра до 9 вечера. К концу рабочего дня, валясь с ног от усталости, Лисич небрежно сваливал в железный сейф пачки денег. В хорошем настроении, хлопнув дверцей сейфа, он подмигивал Воронович, которая, скинув туфли на высоченных шпильках, отдыхала на кушетке, потягивая коньяк, и каркал, рассыпая пепел с сигареты по ковру:

– Честно работаем. Никого не обманываем, не воруем. Но ощущение…. (закашлявшись от смеха) что всех наебали!

Случались у них, правда, и нехорошие штуки. Например, однажды по ранней весне сорокапятилетняя клиентка Лисича, нарядившись в костюмчик зайчика, повесилась на люстре в своей розовой гостиной, грустно свесив на голые увядшие груди пушистые ушки. А сын видного дипломата, с которым занималась Воронович, собрав рюкзак, в котором, как потом выяснил следователь, была только смена нижнего белья и детское издание «Красной шапочки», вдруг бесследно исчез. Первая история была благополучно замята перед справедливым судом с помощью других могущественных клиентов кооператива психологической помощи гражданам. Родственники самоубийцы в темном переулке отделали Лисича от души и, удовлетворившись хрустом его хрупких конечностей, сняли свое унылое дежурства во дворе его дома. Но за наследника, подавшегося в бега, Лисич сам костылями, приобретенными в результате последней психотерапевтической оплошности, чуть не прибил Воронович:

– Первое и последнее правило! Первое и последнее, – каркал он, прыгая на здоровой ноге по кабинету, – узнай, с кем работаешь! Всех родственников должна знать – по именам, фамилиям! Не знаешь, у меня проси! Отцу этого недомерка нужно было докладывать – все! В письменном виде! После каждого сеанса!

– Куда тот подался хоть, знаешь? Куда? – Лисич вытаращил глаза и сложил голову на бок. – В Сингапур? В публичный дом … мечтал стать проституткой?

Упал на кушетку, вытер шею платком, измазанным в помаде:

– Я не слышал этого. И ты этого не слышала. Никогда!

Покаркал так, но Воронович не выдал. На Петровку по повестке сам ковылял. С безутешным видным дипломатом вел тихий покаянный разговор лично. Недолго, правда. Через месяц дипломат и сам за несколько нервных ночных часов уложив чемодан бежал из страны – подальше от чьего-то страшного гнева, поближе к своим заграничным счетам.

Везучий, Лисич, как черт, везучий.

Счастливые дни теперь уже не кооператива, а общества с ограниченной ответственностью «Лисич и Воронович» потекли как прежде. Деньги они хранили не в сейфе, а вдвоем носили в банк в спортивной сумке:

– Вроде работаем, как честные люди, – каркал Лисич, рассыпая пепел на банковские квитанции. – Но ощущение отчего-то… что всех наебали!

Прошло семь тучных лет. Лисич заскучал. Денег было много. Деньги его не интересовали. Несколько раз их с Воронович обворовали. Горел банк, в котором были открыты их счета – потерянное они быстро без особых сожалений восстанавливали в прежнем объеме.

Но власть.

Власть Лисича очаровывала, завораживала. Власть его манила. Как продавщица дорогого бутика каждое утро бывает несчастной, надевая юбку из масс-маркета. Как у официанта фешенебельного ресторана портится настроение при виде скудного ужина, который сварганила его жена. Как водитель роллс-ройса в отпуске с тоской садится за руль старенького опеля. Так и Лисич, принимая клиентов, наделенных властью и полномочиями, храня их секреты – мелкие, смешные, постыдные или страшные – грустил и завидовал. Клиенты передавали его друг другу, как хорошую домработницу или парикмахера пуделей. А ему хотелось славы. Настоящей, большой. Чтобы за исцелением валили к нему толпы народа. Чтобы в лютый мороз очередь из простых людей выстраивалась от метро Кропоткинской до самой середины Остоженки к его приемной, и в каждом замерзшем сердце жила одна надежда: «Лисич!». Хотелось превращать камни в хлеба и двигать горы. Читать мысли на расстоянии и левитировать.

Лисич в темной берлоге душевной мути костылял по кругу сумеречного кабинета с незажженной сигаретой в руке. Не отзываясь ни на что. Ни на кого не реагируя.

– Патрон не здоров, – шепнула Воронович Секретарше и попросила всех клиентов направлять к ней.

– Лисич свихнулся, – догадалась Секретарша. Грозно передернула плечами, готовясь отстаивать душевный покой шефа перед голодной духом армией его клиенток.

Двужильная Воронович продолжила работу.

Поковыляв неделю-другую по кабинету, Лисич купил билеты в Мумбаи, уложил рюкзак, и, взмахнув на прощанье костылями, хлопнул дверцей такси:

– В аэропорт Шереметьево!

Вначале Лисич молчал. Потом его прорвало. Из разных точек земного шара он писал Воронович странные и длинные письма, в которых рассказывал о путешествиях по Тибету, медитациях с монахами, молитвах в ашрамах, семинарах католических священников-экзорцистов. И не понимала неискушенная Воронович, замученная всеми этими любовниками и любовницами, извращенцами и просто уродами, не понимала – на самом ли деле существует все то, что описывает Лисич, или это пробы перьев патрона.

Воронович коротко отвечала, что устала. Не справляется. Вынуждена отказывать в приеме самым важным клиентам. Последним письмом она решительно объявила, что тоже имеет право на отпуск, каким бы долгим он не был. Закрыла ООО «Лисич и Воронович» и отправилась путешествовать по Франции, Италии и Испании.

Вернулись в Россию они одновременно – на волне финансового кризиса, обнулившего их счета. Оставшись вдруг практически без денег, которые, казалось, никогда не кончатся, оба и вправду почувствовали себя обновленными и посвежевшими.

Прежних влиятельных клиентов Лисич и Воронович растеряли. Часть из них окончательно ушла в светящийся запредел власти. Другая – бесследно сгинула. Средний сегмент бизнесменов и их жен с малыми и средними денежными оборотами давно окучивали конкуренты. Лисич и Воронович остались не у дел. Прежняя схема не работала. За несколько лет жизнь в стране изменилась – стала умнее и сложнее. Успешные в бизнесе мужья работали много и часто честно. Их жены серьезно поднаторели в досуге – повышали лунную энергию, занимались йогой и арт-терапией, фитнесом, благотворительностью, правильно дышали и посвящали себя детям, по западным книжкам прислушиваясь к их истинным потребностям. Безалкогольные вечера проводили с толпой подружек в беседах о совершенстве и о том, как чутко откликается на все их желания Вселенная. Все вдруг стали идеальными. Ровными, гладкими, осознающими эмоции, контролирующими чувства – уцепиться не за что.

Лисич и Воронович глазели на этот глянцевый выпрямленный мир с изумлением. Они ощущали себя знахарями, которые вышли из леса в звериных шкурах с мешочком целебных травок от головной боли и желудочных колик у немытой за пазухи и угодили в огромную, размером с поселок, онкологическую клинику, начиненную компьютерами, томографами и лазерами.

Воронович извлекла из ящика со старыми документами диплом кандидата таких-сяких наук, характеристику института трам-пам-пам CCCР, выложила все это на стол, развернула газету с заметками об открытых вакансиях. В кресле, вздернув домиком рыжие брови, развалился сын, отозванный с началом учебного года из английской школы. Он брезгливо листал российские учебники.