Последний пророк - Страница 11
Но она сделает это.
Ошитива ощутила, как внутри нее появились какие-то новые чувства, словно новая жизнь боролась в ней, пытаясь сформироваться и найти свое место в сложном, упорядоченном мире природы. В груди Ошитивы, чьи мысли путались, а надежды умирали, эта новая жизнь дышала, росла и расправляла крылья. Ошитива ужаснулась, осознав, что внутри нее живет еще один человек. Чувство, родившееся в ее сердце, называлось неповиновением.
А еще она ощущала, что ей хочется мстить.
«Я призову так много дождя, что он затопит всю долину. Он смоет все ваши посевы, все ваши дома и все ваши мечты. Вы еще пожалеете о том, что привели меня сюда!»
Но ее решение не было продуманным и расчетливым. Юная Ошитива такие сильные чувства никогда не испытывала. Храбрость ее не была подкреплена самоуверенностью; как никогда, она была не уверена в себе, полна сомнений и боялась этих новых мыслей. Шестнадцатилетняя девушка словно разделилась на две части: там, на террасе наскального дома, когда она наблюдала за армией воинов-ягуаров, прижавшись к своему возлюбленному Аоте, была одна Ошитива. Но потом она, как разбившийся горшок, разломилась на две части, и родилась другая Ошитива, которая спускалась вниз по веревке к воинам-ягуарам, уводившим ее от дома. Новая Ошитива не была похожа на прежнюю, уверенную в себе, знающую свое место на земле и свое будущее.
Новая Ошитива была убеждена только в одном — она не позволит этим Господам жить безнаказанно.
Наступила ночь, и семьи по всей равнине и на террасах стали собираться на ужин. Было слышно, как по главной площади идут жрецы, монотонно распевая священные песни и наигрывая на флейтах священные мелодии. Главный Астроном взобрался на плоскогорье столовой горы, чтобы прочитать на звездном небе знаки и предзнаменования. Люди засобирались друг к другу в гости, чтобы посплетничать и поиграть в игры, пока не наступит время ложиться спать. Так же как и в ее племени, мужчины Центрального Места спускались в кивы, а женщины и дети спали снаружи или в маленьких комнатах.
В тот день члены Гильдии Гончаров поужинали тушеными бобами, приправленными перцем чили, кукурузными лепешками. После еды женщины, весело смеясь и рассказывая разные истории, занялись волосами, причесывая друг друга, а надсмотрщица Тупа, проглотив четыре миски рагу, теперь сидела и ублажала себя нектли, скоро она напилась до такого же состояния, как бывало Безносый. Ошитива ела молча, не принимала участия в женских посиделках с гребешками и песнями. И когда все мастерицы отправились спать на свои спальные места за мастерской, под крышей из ивовых ветвей, которую поддерживали четыре столба, Ошитива тоже нашла себе небольшое местечко и, свернувшись калачиком, заснула.
Перед рассветом она проснулась и выбралась наружу, чтобы справить нужду. Звезды все еще были над головой, но небо на востоке начало светлеть. Она стояла в углу южной стены и всматривалась в очертания массивного каменного поселения, которое рядами возвышалось на террасах, там по-прежнему было тихо, мужчины пока находились в своих кивах. Она вспоминала ледяные глаза Мокиикса, а холодный ветер обдувал ее лицо. С каждым дуновением холодного ветра новые чувства с удвоенной силой просыпались внутри нее, но теперь она не сопротивлялась им.
Она представила, что высокопоставленный чиновник Мокиикс в великолепных одеждах стоит перед ней, и стала тихо разговаривать с этим воображаемым тольтеком: «Ты пожалеешь о том, что сделал!»
Ошитива уже собиралась возвращаться в мастерскую, как вдруг услышала знакомое пение. Она посмотрела на север и увидела там, высоко на горе, фигуру с распростертыми к небу объятиями. Это был жрец Утренней Звезды. Он приветствовал звезду своей священной песней.
У нее родилась надежда — его песня была такой красивой. Но потом она заметила рядом с ним жрецов в мантиях и Мокиикса, который стоял поодаль и держал в руках великолепный, украшенный перьями головной убор Темного Господина. А рядом стоял пустой трон. Ошитива ужаснулась: этот человек не был жрецом Утренней Звезды, как полагала она, это был Господин Хакал!
Еще один обман, еще один злой человек, которого она должна ненавидеть.
После завтрака из кукурузной каши Ошитива снова приступила к своей пыльной работе, шлифуя глиняные изделия, созданные другими мастерицами. Полируя чашки и кружки других женщин, она с завистью наблюдала за ними: как они погружают руки во влажную глину, как, работая, смеются и их смех раздается по всей мастерской, до самого ивового потолка, как они болтают и кладут глиняные кольца, как совершенствуют свои новые изделия. А Ошитива, став просто невидимой, сидела, выполняя работу, за которую никто не хотел браться.
Мечты о том, как она потопит тольтеков в наводнении, поддерживали ее. В ее фантазиях Люди Солнца не пострадают, но злого Господина и его приближенных, и всю знать, и воинов-ягуаровов — всех настигнет мощный потоп, который Ошитива призовет в каньон. Их тела, как щепки, будет нести свирепое течение разбушевавшейся реки. «Вы все пожалеете! Вы еще будете просить меня остановить дождь!»
Вечером, после ужина, одна добрая взрослая женщина, чья голова еще не полностью поседела, но чье лицо, испещренное морщинами, выдавало в ней человека зрелого и опытного, спросила Ошитиву, почему она такая сердитая.
Ошитива посмотрела в глаза круглолицей женщине, и хотя на ее лице она увидела голубую татуировку, говорящую о том, что та родом из племени Горного Льва, женщина напомнила Ошитиве ее мать, поэтому она прямо сказала ей:
— Я — макай-йо.
Женщина, которую звали Яни, от изумления открыла рот, быстро прикрыла его рукой, произнесла магическое заклятие, а затем сделала в воздухе защитный знак. Со страхом она посмотрела в сторону Тупы, которая, уединившись в углу, пила нектли, про себя оплакивая трех своих умерших мужей. Человек, названный «макай-йо», приносил всем несчастье: из-за них у женщины скисало грудное молоко, а вода закипала без огня. Многие верили, что это связано с колдовством и черной магией.
Но Яни знала, что это неправда. В своей жизни она лишь раз встречала макай-йо, было это много лет назад. Тогда одну девушку поймали в любовных объятиях молодого жреца. Ее приволокли на главную площадь, где перед лицом многолюдной толпы раздели догола, прилюдно назвали ее нечистой, а затем, привязав к каменному алтарю, вырвали из ее груди, когда она была еще жива и в полном сознании, сердце, которое билось. Все это видели.
Яни вспоминала со слезами на глазах, что любовника девушки всего-навсего отправили на его родину, на юг.
С облегчением Яни отметила, что Тупа не слышала признания Ошитивы. Если бы это произошло, мастерскую перевернули бы с ног на голову, а потом все очистили бы ритуальным огнем. А сама проклятая девушка…
Яни вздрогнула, представив себе, какая участь постигла бы Ошитиву, если бы признание о ее запрещенном статусе достигло ушей столь суеверной Тупы.
— Что произошло с тобой, дитя? — спросила Яни, и ее сердце прониклось чувством сострадания к бедной девушке. Невинная душа, до смерти истерзанная много лет назад, была ее дочерью.
Ошитива рассказала женщине свою историю, добавив:
— Я не макай-йо, Мокиикс обманул всех. Он лгал намеренно, чтобы я никогда не смогла убежать и вернуться на родину. Теперь я пленница, хотя руки и ноги мои не связаны и никто не охраняет меня. Но я не хочу оставаться в этом ужасном месте!
— Ужасном? — спросила Яни. — Это место не ужасное. Оно удивительное. Люди со всех уголков света приезжают сюда, чтобы поговорить с богами, найти необходимые лекарства и одежду, встретиться с дальними родственниками. Центральное Место — сердце нашего народа, Ошитива.
— Но здесь правят тольтеки.
— Так было не всегда, и… — Яни заговорила тише, — может быть, когда-нибудь все изменится. Я люблю Центральное Место. Я родилась здесь. Моя мать учила меня ремеслу в этой мастерской, как когда-то этому ее учила ее мать. Но на мне наш род закончится, так как у меня нет детей. И все же я довольна своей жизнью. Миски и кружки — мои дети.