Последний козырь - Страница 35

От волнения Евгений говорит сбивчиво, к тому же по телефону он не может доложить всего. Волнуется же он, торжествуя, что Толя не подвел и сделал все, что ему поручалось. И ему кажется теперь, что Миронов, если и не выскажет немедленно своего удовлетворения, то хоть отзовется каким-то иным, более теплым голосом, а не тем скучноватым, будничным, каким говорит обычно.

Но Миронов отвечает ему почти равнодушно:

— Ну что же, если он действительно привез то, что нам нужно, отвезите это тотчас же в фотолабораторию.

"Видно, не верит, что Толя привез что-нибудь ценное", — с огорчением думает Евгений. Все же, положив трубку на телефонный аппарат, весело поворачивается к Тихонову:

— Велел благодарность тебе объявить майор Миронов. Поздравляю тебя, Толя, с образцовым выполнением боевого задания!

— Не торопись хвалить, — смущенно улыбается Тихонов. — Может быть, и не пригодится вам все это.

— Не сомневаюсь, что пригодится! — убежденно заявляет Евгений. — Для нас одна только накладная на товар, отпущенный Пивницкому, много стоит!

Анатолий уходит от Алехина в семь часов, и почти тотчас же раздается телефонный звонок. Евгений нехотя подходит к аппарату, недоумевая, кто бы это мог ему звонить? Неужели майор Миронов надумал все-таки передать благодарность Тихонову?

— Слушаю вас, — лениво говорит он в трубку. И вдруг слышит:

— Здравствуйте, Женя! Вы еще не забыли меня?

На этот раз он не лишается дара речи. Напротив, так и сыплет словами.

— Господи! — с деланым испугом восклицает Вера. — Что это с вами такое? То из вас и словечка не вытянешь, а сегодня не даете мне рта открыть. А я вовсе не в таком хорошем настроении, как вы. Более того, я никогда еще не была в более скверном настроении. И если вас не пугает это, мне хотелось бы увидеться с вами.

— Я хочу вас видеть в любом настроении! — радостно говорит Евгений и собирается добавить еще что-то, но Вера перебивает его:

— Пеняйте тогда на себя. Я предупредила вас и больше не несу за себя никакой ответственности. Жду вас в вестибюле метро "Охотный Ряд".

Схватив пыльник и не сказав родителям ни слова, Евгений выбегает на улицу.

— Сумасшедший! — укоризненно говорит Анна Емельяновна.

— Влюбленный, — уточняет Иван Сергеевич. — Когда я был в тебя влюблен, вел себя так же, и никто не считал меня сумасшедшим.

— А теперь?

— Что теперь?

— Теперь ты уже в меня не влюблен?

— Я же не сумасшедший, чтобы быть влюбленным так долго.

У Веры действительно мрачный вид. Она протягивает руку Евгению, не улыбаясь.

— Что произошло? — спрашивает он тревожно.

— Ничего особенного. Просто я потеряла веру в человечество. Идемте отсюда куда-нибудь, тут страшно душно. Нет, никакого кино и никаких парков! Я бы с удовольствием ушла сейчас в пустыню, и чтобы ни единого живого существа вокруг…

— Тогда я просто не знаю куда… — беспомощно опускает руки Евгений, но она подталкивает его к эскалатору и выводит на улицу.

— Походим тут где-нибудь.

И они медленно идут по Пушкинской к Столешникову.

— Потерпите еще немного, и я все расскажу, — обещает Вера. — Хотя все это просто противно…

Они идут и идут, а Вера молчит. Вот уж и Столешников позади, а она еще не может никак решиться поведать что-то Евгению. Или, может быть, раздумала делать это?

— Когда звонила вам, надеялась, что расскажу обо всем и сразу легче станет, — начинает, наконец, Вера. — А теперь вот одолевают сомнения — нужно ли?..

— Так, может быть, и не нужно?

— Нет, непременно нужно! — решительно встряхивает головой Вера. — Ушла я из института, Женя…

— Как ушла? — не понимает Евгений.

— Совсем. Не буду в нем учиться…

Евгений даже останавливается от удивления.

— Не понимаю ничего…

— Не прошла я, оказывается, по конкурсу.

— Но ведь приняли же?

— Приняли потому, что папа дал там кому-то взятку… А сама я не сдала… не набрала нужного количества очков.

— Это вскрылось уже?

— Этого только еще не хватало! — испуганно восклицает Вера. — Нет, этого я не стала ожидать. Как только узнала от брата о папиной взятке, так сразу и подала в дирекцию института заявление. Но не в этом дело. Не это меня потрясло. Веру я в людей потеряла… Мой папа, которому я так верила, которым гордилась… как он мог сделать такое? Ну, пусть бы это мама или брат. Но он… Нет, теперь я уже никому не верю!

Евгению хочется успокоить, утешить ее, сказать, что нельзя так убиваться и терять веру в людей, но интуитивно он понимает, что утешения лишь еще более ожесточат девушку. Не тот характер, чтобы нуждаться в утешениях. Он уже знает по опыту, чем кончился однажды его призыв к благоразумию. И он молчит, лишь крепче сжимает ее холодную руку.

— Пожалуй, я правильно сделала, что не ушла тогда от мамы, — неожиданно заключает Вера.

Обрадованный Евгений уже хочет воскликнуть, что, значит, он был прав, давая ей этот совет, но она опережает его:

— Спасибо вам, Женя! Хорошо, что вы тогда отговорили меня от этого. Ну, а теперь проводите меня до метро. Я, кажется, немного успокоилась.

На следующий день Алехин приходит в управление без четверти девять, однако Миронова, обычно являющегося на работу очень рано, в отделе еще нет. Не приходит он и в девять. А в начале десятого в кабинет Миронова заглядывает Василий Андреевич Волков.

— Ты что сидишь такой кислый? — весело спрашивает он Алехина. — Удивляешься, что Миронова все еще нет?

— Не тому удивляюсь, что его нет, — уныло отзывается Евгений, — а тому, что он почему-то не интересуется документами, добытыми для нас Тихоновым.

— Плохо ты его знаешь, Евгений, — улыбается Волков. — Он ведь прикидывается только равнодушным. Ты когда сегодня пришел на работу?

— Без четверти девять.

— Ну, а он в восемь. Да и ночью несколько раз звонил в фотолабораторию. Мне тоже покоя не давал, просил поторопить лаборантов. А ты говоришь, равнодушный.

— Не знал же я этого, Василий Андреевич! Впечатление такое создавалось… Ну, а как там на пленке — есть что-нибудь интересное?

— Вот придет Миронов, тогда и узнаем.

Майор Миронов приходит спустя четверть часа. В руках его мокрые фотокопии накладных и несколько кусков фотопленки. Все это он аккуратно раскладывает на столе. Вид у него при этом сосредоточенный и невозмутимый, как всегда, так что догадаться о результатах исследования им фотодокументов просто невозможно.

Когда же, наконец, все снимки разложены на газетах, разостланных у него на столе, Миронов приказывает Алехину сходить за Волковым.

Василий Андреевич, с нетерпением ожидавший возвращения майора из фотолаборатории, тотчас же приходит к нему вместе с Алехиным.

— Ну, чем удивишь нас, Михаил Ильич? — оживленно произносит он, наклоняясь над фотографиями.

Миронов подает ему два куска фотопленки.

— Это, так сказать, фотоварианты накладной, по которой Пивницкий позавчера получил товар на березовской фабрике. На первой пленке отпечаток, полученный мною при проверке документов Пивницкого. На второй — фотокопии с накладной, оставшейся в конторе фабрики.

— А ты покороче, — нетерпеливо прерывает Миронова Волков. — Я ведь и без твоих пояснений эту механику знаю.

— А я не для тебя вовсе говорю все эти подробности, — спокойно замечает Миронов. — Это Алехину полезно послушать.

Тут только, вспомнив об Алехине, Василий Андреевич оборачивается к нему, довольно улыбаясь:

— А я-то думал, что с тобой никакой учебно-воспитательной работы не ведется. Ну-ну, давай дальше, — кивает он Миронову.

— А теперь берем мы эти пленки с фотокопиями накладных, — невозмутимо продолжает Миронов, — и накладываем их друг на друга…

Сделав это, майор подходит к окну и, держа сложенные пленки против света, заключает с усмешкой:

— И в результате — никакого результата. Обе копии абсолютно идентичны. А это значит, что никакого подлога не производилось. В противном случае любое исправление или приписка к первоначальному тексту накладных дали бы при совмещении их фотокопий дополнительный контур, двоились бы в местах подделки текста.