Последний из бледнолицых - Страница 3

– Как это зачем? – не понял Нат. – Странный вопрос…

– Ну почему же странный? – снова удивилась Джейн, слегка покалывая своими острыми ноготками обнажённую грудь мужа. – Я действительно не понимаю, зачем тебе это нужно! Мы с тобой молоды, перед нами весь мир, в котором столько всего интересного и приятного, у нас есть деньги, которые можно со вкусом потратить на массу полезных вещей и удовольствий, а ты заморачиваешься какими-то там детьми! Всю жизнь мечтала – ходить с пузом, переваливаясь с боку на бок, как глупая толстая гусыня; потом мучаться, пока этот кусок мяса будет выползать из моего тела, орать от боли, а потом ещё возиться с мокрыми памперсами! И для чего? Чтобы лишить себя всех доступных нам удовольствий? Только ради этого?

– Подожди, подожди, – Нат перехватил руку жены, целеустремлённо и в тоже время словно ненароком переместившуюся с его груди на живот и ниже. – Но ведь мы же не вечно будем молодыми – мы состаримся! И потом, ведь до тебя миллиарды женщин рожали, и…

– Знаешь что, дорогой, – Джейн вырвала свою руку из его пальцев, пружинисто села на кровати, и Натаниэль почти физически ощутил, как в ней закипает раздражение, – я не собираюсь следовать заветам прабабок, игравших в свиноматок! По-твоему, основное назначение женщины – это быть родильной машиной, так, да? Только не надо сказок про стакан воды, который тебе подадут на старости лет благодарные отпрыски! Да они прежде всего буду думать о том, как бы поскорее спровадить эту старую руину – то есть тебя – в крематорий и получить наследство! Да, да, именно так! Нужно зарабатывать деньги, и тогда тебя до самой смерти будут заботливо облизывать нанятые няньки-сиделки, и безропотно выносить за тобой дерьмо, потому что ты им за это будешь платить – и хорошо платить, вот так! А дети… – и она брезгливо сморщилась. – А что до россказней о продолжении рода – оставь это пасторам, лепечущим что-то про рай и ад! Мне лично наплевать, что будет здесь, на это дрянной планете, после того, как я сдохну и стану бесплатным ланчем для червей. Живём один раз, и поэтому надо взять от этой жизни всё, что можно – и даже то, что нельзя! А если тебе так надо о ком-то заботится – если тебе меня мало, – давай заведём собаку: хлопот меньше, а удовольствие то же. А пользы – пользы даже больше: хорошая собака – это престижно.

Натаниэль смотрел на жену, на её длинные волосы, упавшие на тугую грудь, на глаза, светящиеся в полутьме спальни, как у кошки, и думал, что она чертовски хороша. И ещё он вдруг вспомнил, как Джейн без всяких угрызений совести пошла на эвтаназию своей матери, прикованной к постели, – после того как врачи сказали ей, что старушка никогда уже не встанет, но протянет ещё не один год, мучая себя и других…

И всё-таки она уступила ему – третий раз в жизни. Уступила после того, как пару раз перехватила взгляды Ната, которые он бросал на женщин с маленькими детьми – такие ещё иногда встречались в элитном районе, где они жили. Джейн поняла своим обострённым, каким-то поистине звериным чутьём, что её муж не успокоится; и дело может кончиться тем, что их уютное гнёздышко в один не очень прекрасный день развалится – если в нём не запищит птенец. Так родилась Кэролайн.

Весь период беременности жены остался в памяти Натаниэля как один непрерывный сюрреалистический бред на грани шизофрении – Джейн измучила его до предела своими беспричинными истериками и непредсказуемыми капризами. Он терпел, утешая себя тем, что ей, бедняжке, так трудно – ведь она такая нежная и хрупкая! – и только много лет спустя догадался: на девяносто процентов весь этот театр абсурда был срежиссирован и поставлен ни кем иным, как самой Джейн, желавшей таким способом обезопасить себя на будущее от возможного повторения подобного эксперимента. А родила она легко и быстро, несмотря на своё худощавое телосложение.

– Поздравляю вас с первенцем, мистер Бампо, – сказала ему сиделка-филиппинка в родильном отделении больницы, куда счастливый молодой отец явился с огромным букетом цветов, чтобы забрать Джейн и новорождённую дочь. – Ваша девочка – просто ангелочек! Вам так повезло – Господь щедро наделил вашу жену здоровьем, она вам и десяток детишек нарожает!

– Спасибо, – поблагодарил Нат, грустно подумав про себя: «А вот это вряд ли…»

Сама Джейн отнюдь не выглядела безмерно счастливой – скорее наоборот. Она очень быстро перестала кормить дочь грудью (чтобы не испортить фигуру), не вставала к малышке ночью, когда та начинала хныкать, и не купала её, предоставив эти заботы мужу. Натаниэль ждал, что у жены вот-вот проснутся древние материнские инстинкты, но этого не произошло – нежеланный ребёнок так и остался нежеланным и нелюбимым; крохотный верещащий комочек красной плоти не вызывал у Джейн ничего, кроме брезгливости. И даже когда Кэролайн немного подросла и сделала свои первые робкие шаги, мать осталась к дочери равнодушной – в лучшем случае она её замечала, но не более того. И девочка чувствовала это – когда Джейн изредка обращала на неё внимание, ребёнок тут же заходился плачем, и успокаивался только тогда, когда Нат брал малышку на руки. Отец ухаживал за девочкой сам – в пределах возможного, работу он бросить не мог, – а потом в доме появилась пожилая дебелая мексиканка-baby-sitter. Двум молоденьким смуглым и темноволосым претенденткам на эту должность, явившимся по объявлению, Джейн мгновенно – только взглянув мельком на их ноги и бёдра – дала от ворот поворот, а «мама Роза» её вполне устроила и избавила молодую мать от необходимости самой заниматься Кэролайн.

Шло время, и вроде бы всё было хорошо.

Кэролайн росла. Она уже задорно носилась по лужайке у дома наперегонки с Бобби – громадным чёрным корсиканцем[6], безоговорочно признавшим малышку своей любимицей и хозяйкой и безропотно терпевшим потуги Кэролайн, когда она, сопя от усердия, тягала пса за уши или за хвост. Кличку псу дала Джейн, считавшая, что он очень похож на полицейских, которых они видели в Лондоне. Натаниэль не находил в собаке особого внешнего сходства с бравыми британскими блюстителями порядка, но охранником Бобби оказался превосходным – любой выказавший (пусть даже в шутку) недобрые намерения по отношению к Кэролайн, очень сильно рисковал: клыки у этой заботливой няньки и компаньона по детским играм были весьма внушительные.

Кэролайн росла, и в её характере всё чётче проступали черты, всерьёз обеспокоившие Ната – упрямство и откровенный эгоизм. Она привыкла к любви отца и к немому обожанию Бобби, привыкла к тому, что все её капризы тут же удовлетворяются, и привыкла считать себя центром внимания. Сам Натаниэль был единственным рёбёнком в семье, но он помнил слова деда, сказанные им когда-то давно своей дочери – матери Ната. «Ты дура, Рэйчел! У ребёнка должны быть братья и сёстры – только тогда он поймёт, что не ради него одного сотворён весь этот мир. А иначе… Вот раньше – нас было пятеро в семье, и мы…» – «Перестань, dad[7], – досадливо оборвала его Рэйчел. – Оставь ты эти свои фермерские замашки – теперь другие времена! Ты знаешь, сколько нужно денег, чтобы вывести в люди хотя бы одного ребёнка? Цены растут, как на дрожжах, жизнь дорожает, а я не хочу, чтобы мой Нат чувствовал себя хоть в чём-то обделённым». – «Дура ты, Рэйчел, – повторил старик, тяжело вздохнув, – мало я тебя драл в детстве, а теперь – теперь уже поздно…».

Однако первую же попытку Натаниэля заикнуться на тему второго ребёнка Джейн пресекла немедленно и яростно. Сначала она закатила мужу грандиозный скандал – «ты что, смерти моей хочешь, я чуть не померла от боли в этой гнусной родилке!», – а потом, зная пиетет Ната перед печатным словом, пустила в ход тяжёлую артиллерию.

– Вот почитай, что тут умные люди пишут! – с этими словами она швырнула на стол увесистый журнал, развёрнутый на странице с заголовком «Дети опасны для здоровья».

– Профессор социологии госпожа Робин Саймон и её коллеги из университета Флориды подтвердили то, что все родители давно подозревали: дети действительно сводят с ума своих пап и мам, – вслух прочитал Нат и недоумённо поднял глаза на жену. – Что за бред?