Последний интегратор (СИ) - Страница 9

Герой встречает на дороге одноногого, и одноногий отрезает у героя обе ноги. Герой говорит, что покажет жителям деревни, где растут сладкие ягоды, заводит их в болото, и они все тонут. Герой просыпается, и у него нет глаз, а они в похлёбке соседа, и сосед их съедает. Герой теряется в лесу, а когда возвращается в деревню, то родственники разрывают его на части и поливают его кровью огород.

Была одна эротическая сказка. В ней всем мужским персонажам отрывали тот орган, который обозначался исключительно точками. В этой сказке было больше точек, чем слов.

Ин. П. Золотцов был отличным рисовальщиком. Он зарисовал сказителя. С акварельного рисунка -- точнее, с чёрно-белой копии -- смотрел очень старый и очень худой кханд. Он был бос, его тело было замотано в рваные тряпки. Седые волосы клочьями свисали до самого живота, а борода и того ниже. Морщины на лице были глубокие, как борозды.

Сказитель сидел на многоногой скамье и опирался на искривлённый посох. Посох был украшен такими же узорами, как мой ялк. Ин. П. Золотцов не закончил работу, поэтому казалось, что у сказителя нет правой ноги.

Глава IV. Апрель, другая суббота

Карапчевский в пальто и шарфе сидел на столе и смотрел в окно.

-- Здравствуйте, Александр Дмитриевич! -- обрадовался я.

-- Приветствую, -- сказал он.

Теперь он не казался таким измотанным. Поездка на север придала ему сил.

-- На севере зима, снег, а у нас уже весна, -- сказал он. -- Почки, листочки, нравится мне это время года. А вам?

-- Мне больше лето, -- сказал я.

-- И до лета доживём, -- сказал он. -- Вы тут уже освоились, кажется. Мне Никита рассказал.

-- Понемногу осваиваюсь.

-- Наводите порядок в документации?

-- Потихоньку.

-- Школа Жебелева!

Он встал и сквозь очки уставился мне в лицо своими тёмно-серыми глазами.

Я всю неделю не брился. Каждое утро я оценивал перед зеркалом, сколько ещё нужно времени, чтобы чёрная щетина превратилась в бороду.

Карапчевский ничего не сказал об изменениях в моей внешности. Мне хотелось почесать зудящую шею, но я сдержался.

Он махнул рукой, призывая следовать за ним. Он запер дверь кабинета на ключ и, проходя мимо первого кабинета, подёргал за ручку. Эта дверь тоже была заперта. Когда мы вышли на улицу, он запер и входную дверь. Разбитое окно до сих пор не починили.

-- А куда мы? -- спросил я. -- Опять к префекту? Или к наместнику?

-- На Острова, -- буднично ответил Карапчевский.

Я остановился в изумлении. Но изумляться было некогда.

Я думал, Карапчевский пойдёт к остановке, но он пошёл в обратную сторону, во двор префектуры, огороженный забором. Проход был закрыт. В будке сидел охранник. Карапчевский постучал ему в окно. Охранник долго смотрел на нас через окно, как бы не понимая, чего мы хотим. Потом наконец сообразил, и калитка открылась.

Карапчевский направился к большим железным дверям. Здесь стояли автомобили. В комнате справа сидели несколько человек в шофёрской форме. По радио играла музыка. Карапчевский заглянул в комнату и сказал:

-- Господа, автомобиль к выходу.

Все обернулись на его слова. Двое шофёров с готовностью вскочили с мест. Но тут они увидели, кто пришёл, и опустились обратно.

-- Мне нужен автомобиль, -- сказал Карапчевский. -- Я звонил полчаса назад.

Ближе всех был пожилой шофёр с открытой бутылкой лимонада в руке. Карапчевский посмотрел на него. Шофёр отошёл к своим.

-- Так сколько ещё ждать? -- спросил Карапчевский.

Молодой широкоплечий шофёр крутанул регулятор громкости радио. От музыки чуть не затряслись стены. Шофёры отвернулись и перестали обращать внимания на посетителей. Молодой шофёр начал рассказывать анекдот. Не успел он договорить, как все дружно захохотали.

Хохотали эти весельчаки вовсе не над анекдотом.

Карапчевский твёрдыми шагами подошёл к радио и выключил его. Шофёры замолкли, как будто их тоже выключили. Выражения их физиономий ничего хорошего не предвещали.

-- Господа, -- сказал Карапчевский в полной тишине, -- может, вы мне расскажете, почему я раз в году не могу поехать на служебном автомобиле, который мне положен по закону?

-- Скромняга, -- раздался чей-то ехидный голос.

-- Или один из вас повезёт меня на автомобиле... -- сказал Карапчевский.

-- Или что? -- с вызовом спросил молодой шофёр.

-- На труповозке тебя повезут, -- снова тот же ехидный голос.

Обладатель голоса отважно прятался за спинами товарищей.

-- Или что? -- выдвинулся молодой шофёр.

Карапчевский тоже сделал шаг. Ещё немного, и они сцепятся, как гимназисты. Исход предсказать было невозможно...

Пожилой шофёр с бутылкой лимонада встал между Карапчевским и молодым шофёром и сказал:

-- Хватит.

-- Пусть он договаривает! -- закричал молодой шофёр. -- Или что!?

При этом он махнул своей лапой и задел бутылку. Пожилой шофёр выронил бутылку, она упала на бетонный пол и разбилась. Брызги и осколки полетели на штаны двух шофёров. В основном, к моей радости, на штаны молодого шофёра.

Молодой шофёр выругался, со злостью посмотрел на пожилого шофёра и вышел из комнаты. Мелкие осколки хрустели под его подошвами. Пожилой отодвинул ботинком осколки, достал большой замызганный платок, вытер руки и сказал Карапчевскому:

-- Я вас повезу, Александр Дмитриевич. Идёмте.

Когда мы выходили, в спину нас подгоняла оглушающая музыка.

Я был поражён тем, как эти гады обращаются с Карапчевским. Может, они и бьют стёкла в Инткоме? Может, из-за них Диана попала в госпиталь? Неужели в этом здании действительно все дифферы -- от гаража до кабинета префекта? Опять невменяемый Игнат оказался прав.

Шофёр подвёл нас к роскошному автомобилю тёмно-зелёного цвета. Весь автомобиль как бы тянулся вперёд -- выпученными фарами, клиновидным передком, фигуркой лошади на капоте, зубастой решёткой радиатора. На правом крыле белела надпись "Эквус феррус кабаллюс".

Мы уселись на обитые светло-зелёным велюром сиденья. В этом просторном салоне можно было жить, спать, есть. Где-то тут наверняка должна быть выдвижная ванна.

Карапчевский не замечал роскоши. Он сидел в углу, как сидел бы в трамвае -- правда, в трамвае он только стоял, -- и смотрел в окно. Иногда на поворотах он придерживался за мягкий поручень, вделанный в передние сиденья.

Автомобиль проехал через всю Республиканскую улицу. Прохожие оглядывались на него. Мальчишки глазели и тыкали пальцами, обводя в воздухе его очертания.

На перекрёстке с Вокзальной на светофоре рядом с нами остановилась спортивная "Пантера". Её борт был сверху донизу изрисован египетскими иероглифами. Молодой пижон за рулём "Пантеры" махнул нашему шофёру рукой и газанул. "Пантера" заурчала. Пижон что-то сказал и, как только загорелся зелёный, рванул через перекрёсток. Наш шофёр сделал вид, что не заметил этого полудурка.

Карапчевский был погружён в свои мысли и действительно ничего не заметил.

* * *

Мы проехали под эстакадой, которая вела в микрорайоны. Здесь начиналась бесконечная промзона. Мы свернули в сторону реки. Потянулись кирпичные, бетонные, чугунные заборы, неприметные серые здания. Иногда попадались рабочие, которые переходили дорогу или шли вдоль дороги. Все они были авзанами.

Я увидел только одного кханда. Он медленно брёл по обочине в нашем направлении. Автомобиль несколько раз поворачивал, наконец выехал на разбитую бетонку, которая полого спускалась к реке. Шофёр притормозил на площадке у длинного железного навеса.

-- По тому берегу мне не проехать, Александр Дмитриевич, -- сказал он, глядя в руль.

-- Я знаю, -- сказал Карапчевский.

-- Долго вас ждать? -- спросил шофёр.

-- Ждать не надо.

Шофёр повернулся и впервые посмотрел прямо в лицо Карапчевскому.