Последний император - Страница 2

Николай, как и всякий молодой влюбленный, конечно же, сгорал от нетерпения соединиться с молодой, красивой и тоже очень любящей его невестой. Но вместе с тем три траурных недели не могли не произвести на него самого удручающего впечатления, ибо он горячо и искренне любил своего отца, сильно жалел мать, с которой при воспоминаниях о покойном даже случались обмороки.

Иноземные принцы и принцессы, ожидавшие свадьбу, невольно раздражали Николая, ибо трудно было представить себе более нелепую ситуацию, когда в полном смятении чувств из-за только что случившейся смерти горячо любимого отца, нужно было заниматься приготовлениями к свадьбе. Николай – христианин, любящий сын и хорошо воспитанный человек – не мог не понимать нелепой противоречивости и одиозности создавшегося положения. И все же на седьмой день после похорон, в понедельник, 14 ноября 1894 года наступил день свадьбы.

Вот что написал об этом в дневнике Николай: «После общего кофе пошли одеваться: я надел гусарскую форму и в 11 1/2 поехал с Мишей (младшим братом – В. Б.) в Зимний дворец. По всему Невскому стояли войска для проезда Мама и Аликс. Пока совершался ее туалет в Малахитовой, мы все ждали в Арабской комнате.

В 10 минут первого начался выход в Большую церковь, откуда я вернулся женатым человеком! Шаферами у меня были: Миша, Джорджи и Сергей (Великие князья – дядя Сергей, родной брат Михаил, и двоюродные братья – королевич греческий Георгий Георгиевич и Кирилл Владимирович – В. Б.). В Малахитовой нам поднесли громадного серебряного лебедя от семейства. Переодевшись, Аликс села со мною в карету с русской упряжью с форейтором, и мы поехали в Казанский собор. Народу на улицах было пропасть – едва могли проехать! По приезде в Аничков на дворе встретил почетный караул от ее (Аликс) Лейб-гвардии Уланского полка. Мама ждала с хлебом-солью в наших комнатах. Сидели весь вечер и отвечали на телеграммы. Обедали в 8 часов. Завалились спать рано, так как у нее сильно разболелась голова».

А о чувствах своих, нахлынувших на него в день свадьбы, Николай чуть позже рассказал в письме к родному брату Георгию: «День свадьбы был ужасным мучением для нее и для меня. Мысль о том, что дорогого, беззаветно любимого нашего Папа не было между нами и что ты далек от семьи и совсем один, не покидала меня во время венчания; нужно было напрячь все свои силы, чтобы не разреветься тут в церкви при всех. Теперь все немного успокоилось – жизнь пошла совсем новая для меня… Я не могу достаточно благодарить Бога за то сокровище, какое он мне послал в виде жены. Я неизмеримо счастлив с моей душкой Аликс и чувствую, что также счастливо доживем мы до конца жизни нашей».

Через десять дней после свадьбы Николай записал: «Каждый день, что проходит, я благословляю Господа и благодарю его от глубины души за то счастье, каким он меня наградил! Большего или лучшего благополучия на этой земле человек не вправе желать. Моя любовь и почитание к дорогой Аликс растет постоянно».

Пройдет 20 лет и Николай напишет почти то же самое: «Не верится, что сегодня двадцатилетие нашей свадьбы! Редким семейным счастьем Господь благословил нас; лишь бы суметь в течение оставшейся жизни оказаться достойным столь великой Его милости».

В первые же дни только что начавшегося царствования Николаю следовало ответить на два вопроса: какой будет его внутренняя политика и какой будет его политика внешняя – именно его, ибо роль самодержавного монарха в их определении трудно было переоценить.

…Рассказывая о дне свадьбы и в дневнике, и в письме к брату Георгию, Николай упустил один момент, который петербуржцы посчитали весьма значительным. Увидев на Невском шпалеры войск, он приказал им вернуться в казармы, потому что царская карета с трудом проезжала сквозь обступившую ее огромную толпу. Александр III так не поступал, и это расценили как красивый и смелый жест нового императора.

Однако вскоре Россия убедилась, что ни о каких существенных переменах не может быть и речи. Обращаясь к депутатам земств 17 января 1895 года, Николай сказал: «Мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления; пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой покойный незабвенный родитель». Это заявление и в России, и за границей было расценено как твердое намерение нового императора продолжать политику предыдущего царствования.

Что же касается политики внешней, то здесь дело обстояло по-другому. В какой-то мере под воздействием незабываемых впечатлений от путешествия на Восток, и не без влияния Э. Э. Ухтомского, Николаю импонировала мысль перенести центр тяжести русской внешней политики из Европы в Азию. Квинтэссенция идеи Ухтомского, считавшего Азию и ее народы близкими по духу и складу характера народам России, выражалась им следующим образом: «Для Всероссийской державы нет другого исхода, – или стать тем, чем она от века призвана быть мировой силой, сочетающей Запад с Востоком, – или бесславно и незаметно пойти по пути падения, потому что Европа сама по себе подавит нас в конце концов своим внешним превосходством, а азиатские народы, не нами побужденные, будут еще опаснее, чем западные иноплеменники». Стало быть, задача состояла в том, чтобы азиатские народы побуждались к новой жизни Россией, и главным своим союзником в этом Николай видел Китай.

В 1897 году тихоокеанская эскадра контр-адмирала Ф. В. Дубасова заняла китайский портовый город Люйшуньхоу на Гуаньдунском полуострове. 15 марта 1898 года полуостров был взят Россией в аренду у Китая на 25 лет и на месте Люйшуня была построена крепость Порт-Артур, связанная с Россией построенной в Северо-Восточном Китае железной дорогой (КВЖД). Интенсивно строилась и Великая Транссибирская магистраль, стратегическое значение которой приобретало в контексте русских намерений на Дальнем Востоке первостепенное значение.

Политика России в Европе оставалась без существенных перемен: с одной стороны, балансирование между Англией, Австро-Венгрией и Германией, с другой – все более укрепляющееся сотрудничество с Францией. Разумеется, что традиционными сферами интересов России оставались Балканы, Турция, и тесно связанный с этим вечный вопрос о черноморских проливах. И хотя до начала Первой мировой войны оставалось еще 20 лет, именно из-за этих вопросов она и началась, приведя в конце концов к краху трех европейских империй.

Но до этого пока еще было далеко, а положение в России было спокойнее и устойчивее, чем когда-либо: богатейшие в мире недра, почти 122-миллионное быстрорастущее население, здоровая финансовая система; самая большая в мире армия (правда, давно уже не воевавшая и почивавшая на лаврах своих прошлых побед, но все равно грозная и сильная), выраставший прямо на глазах огромный военно-морской флот; хотя и рутинное, но вполне дееспособное чиновничество, набирающая силу промышленность; признанные всем цивилизованным миром наука и искусство – вот что мог записать в свой актив молодой император.

…Спустя три года, когда в России была проведена первая Всеобщая перепись населения, Николай узнал, что под его скипетром находится 128 миллионов подданных. Как и все российские граждане, император тоже отвечал на вопросы переписи и когда прочитал вопрос шестой: «Сословие, состояние или звание», то ответил: «Хозяин земли русской». Но этот ответ он дал спустя полтора года после коронации, а в начале 1895 года он хоть уже и чувствовал себя «хозяином земли русской», но ощущение это было неполным, ибо его союз с Землей Русской еще не был освящен союзом с Богом – миропомазанием при будущей коронации.

Последняя в истории России коронация стала самой пышной и самой дорогой. По смете, составленной Комиссией по проведению коронационных торжеств, возглавляемой великим князем Сергеем Александровичем, расходы предусматривались в сумме 110 миллионов рублей. Но истрачено было больше.