Последний довод - Страница 11

Но я-то хорошо знал, что в подобных острых ситуациях само по себе ничего и никогда не образовывается. Была чуть другая, но слегка схожая ситуация после первой чеченской войны. Чечня была агрессивна и опасна, и сами чеченцы были такими. Но даже в верхах российского государства шли разговоры о том, что все постепенно утихнет, все образуется. А вместо этого чеченцы пошли на Дагестан, и началась вторая чеченская война. Конечно, я знаю обстоятельства начала второй чеченской войны, когда бандитов из Чечни чуть ли не пригласили в Дагестан ответственные люди в российской власти, которым эта вторая война была нужна для удовлетворения собственных целей и утверждения собственной власти. Но суть не в этом. Суть в том, что бандиты в Дагестан не пошли бы ни при каком приглашении, если бы сами не имели такого желания. Они желание проявили – и были уничтожены.

Здесь, в Украине, тоже само собой все образоваться не сможет, если не будут с «Правым сектором» и с другими фашистами общаться так, как общались с ними мы со старшим сержантом Волоколамовым. После развала Советского Союза русские люди стали самой большой в мире разобщенной нацией. Разобщенной потому, что оказались они на территории разных государств. И мелочность основной нации государства, вызванная завистью к великому прошлому другой нации, желание унизить своего бывшего «старшего брата» просматривались ясно. Малым народам казалось, что они так себя приподнимают на более высокий уровень значимости, не желая понимать, что значимости этой не существовало в природе. Хотя, казалось бы, именно от Украины такого ожидать было трудно, слишком много общего у двух братских народов. Но, как говорится, в семье не без урода. И именно уроды проявили себя с двух сторон. Я сам часто заглядываю в социальные сети, где в основном и полыхают межнациональные страсти. Но те страсти виртуальные. А на территории самой Украины страсти стали проявляться уже в реальности. Я хорошо помнил, как все было в Чечне накануне первой чеченской войны и во время этой самой войны. Здесь все совпадало. Чувствовалось, что дирижер из-за океана не сумел придумать ничего нового. Единственная разница была в том, что Чечня – это территория России, а Украина – нет. Но в той же Украине русских настолько много, что они занимают порой целые регионы и в этих регионах являются образующей нацией, то есть большинством. Они родились на этой земле, они жили на этой земле. А теперь их пытаются лишить права на жизнь? С этим сами русские, такие, как я, подполковник Царьгорохов, как отец и сын Волоколамовы, согласиться не могут. Я надеялся, что и сама Россия с таким положением вещей не согласится. Во что это выльется, я еще не мог предугадать, но свое несогласие мы с Пашей уже продемонстрировали наглядно. И готовы были подтверждать это регулярно.

Я открыл дверь, провел Волоколамовых в свою комнату, где пахло сгоревшим порохом и кровью. На столе лежало то, что я собрал в карманах убитых, когда начал выносить их. Вначале я вообще ничего не желал искать в этих карманах, даже ключи от машины вытаскивал, преодолевая брезгливость. Но потом подумал, что, возможно, мне понадобится какое-то оправдание моих действий, поэтому собрал документы и трубки бандитов в одну кучу. Деньги, а их было у каждого немало и в гривнах и в долларах, я брать не стал, о чем позже уже пожалел, зная, что даже самые простые отношения часто строятся на взятках и деньги могли нам понадобиться, хотя бы для устройства папы в больницу. Но снова съездить к оврагу, чтобы проверить карманы мертвых бандитов, никогда не поздно. Документы я уже успел просмотреть. И даже переложил себе в карман документы на машину. Едва мы сели за стол, как в общей куче «заголосила» трубка. Паша вытащил ее из-под документов и посмотрел на несколько странного вида гаджет слегка растерянно. Действительно, эта трубка, раньше принадлежавшая коротышке Олександру, казалось бы, вообще не должна была уже работать. Раскололся не только корпус, раскололось даже стекло, прикрывающее небольшой монитор, – все же я достаточно усердно бросил ее об пол. Тем не менее трубка выжила, и даже определитель номера под прозрачной твердой пленкой высвечивал координаты звонившего. Что дало мне возможность убедиться, что это не мать коротышки Олександра пытается выяснить судьбу сына. Тот номер я запомнил. Его трудно было спутать, он заканчивался на три шестерки.

Паша передал трубку мне.

– Слушаю, Олександр… – сказал я так хрипло, что трудно было уловить интонации голоса.

– Узнал, значит, меня, тезка, – по-русски ответил кто-то. Где-то там, далеко, слышался шум, крики, что-то гремело или взрывалось. Похоже было, что стреляют петарды. Это все мешало говорившему расслышать мой голос. – Ну что, разобрались с этим пенсионером?

– Слинял… – опять прохрипел я. – Ищем…

– Сейчас к тебе машина подойдет. Пять хороших хлопцев. Прими помощников. Больше пока послать некого. Слышишь, наверное, что у нас тут творится. Толпу разгоняем…

Интересно, откуда он звонит? Где еще происходит большая заварушка?

– Понял… – мне все труднее давался хрип.

– Они к школе подкатят. Звонили мне, уже к селу подъезжают. Я им объяснил, как школу найти. Встречай…

– Понял, – ответил я, опасаясь выдать себя голосом, отключился от разговора, положил трубку в общую кучу и встал, одновременно хватаясь за автомат. – Паша, бери гранаты. «Лягушки». К школе сейчас подкрепление бандитам подъедет. Еще пятеро ублюдков. Надо встретить.

– А я? – спросил Волоколамов-старший. В его голосе слышалось возмущение.

– У наших автоматов только два подствольника. Обойдешься без гранат?

– Я подствольником и пользоваться не умею. Обойдусь, – кивнул Василий, расплываясь в довольной улыбке.

Он, кажется, подумал, что я только одного его сына с собой беру, а его здесь намереваюсь оставить, и от моих слов ожил. Василий по натуре человек упертый. И если взялся драться, будет драться до конца. Я таким его с детства запомнил.

Перед выходом я заглянул в комнату к отцу.

– Папа, приехали Волоколамовы. И сейчас в село въезжает машина с подкреплением для бандитов. Их надо встретить. Мы побежали. Не волнуйся. Все хорошо. Маму я на крыльце тетки Зои видел. Она мне рукой помахала… Я побежал?

Он медленно закрыл глаза.

Это его кивание веками было очень трогательным и показывало, как больно папе быть беспомощным, когда сыну требуется помощь. Более того, наверное, он считал себя обузой…

К школе мы, как я думал, поедем на «моей» машине, но отец с сыном сели в «свою», и я не стал возражать. Оставлять машину перед домом, где лежит больной отец, значит, дом лишний раз «засветить». И без того уже все, кто мог, увидели эти машины. Но ближние соседи могут и промолчать, если кто-то будет задавать вопросы. С ближними у нас отношения всегда были добрые, вот дальние могут и сообщить, кому не следовало бы. Наверняка найдутся и такие, кто сделает это по доброй воле. Подобные люди в любом обществе находятся, нельзя говорить, что предательство сидит в украинцах на генном уровне. И хотя такие утверждения я уже слышал многократно, могу сказать твердо, что все это никак не зависит от национальности. Если человек имеет склонность к «стукачеству», он таким и будет. Если не имеет такой склонности, он под пытками будет молчать. Да, многие украинцы служили в годы войны в полиции. Но и белорусы тоже служили, и русские. И при этом нигде не было такого количества героев-партизан, как в Белоруссии и в Украине. И многие из них погибли под пытками фашистов, но никого не выдали.

Кстати, там же, рядом с домом, в котором ночью спали часовые, стояла еще одна машина, тоже внедорожник, только очень старый, и вообще непонятно какого производителя. Обычная эмблема, которая ставится и на капоте, и на дверце багажника, отсутствовала. Я бы отнес ее к «Ленд Роверу» одного из первых выпусков, но по своей малограмотности в этом вопросе побоялся ошибиться. Свои машины поставили рядом, чтобы все выглядело спокойно и благопристойно, чтобы не было мысли при внешнем взгляде, будто фашисты потеряли контроль над ситуацией. Выйдя из автомашины и осмотревшись, я сразу стал выбирать позицию. Наличие густых кустов делало подъезд к зданию начальной школы опасным. Но бандиты еще не научились осознавать, что стрелять будут не только они, но и по ним тоже. Это беда всех начинающих бандитов. Взяв в руки оружие, они начинают чувствовать себя непревзойденными бойцами, от вида которых все просто обязаны бежать вприпрыжку, прикусывая собственный язык. Однако обучать их в мои намерения не входило. Или мы – или они! Вместе нам в нашем достаточно большом селе тесно. Но мы-то – здешние, мы отсюда родом. А они к Пригожему вообще никакого отношения не имеют, кроме желания насадить здесь свою власть. И потому мы имеем полное право не согласиться.