Последнее желание.Тетралогия - Страница 13
Нивеллен затрясся от смеха, сверкнув белизной клыков.
– Фэнне, – продолжал он, – прожила у меня целый год, потом вернулась в семью с крупным приданым. Ухитрилась выйти замуж за какого-то шинкаря, вдовца.
– Продолжай, Нивеллен. Это интересно.
– Да? – сказало чудище, скребя за ушами. – Ну, ну. Очередная, Примула, была дочкой оскудевшего рыцаря. У рыцаря, когда он пожаловал сюда, был только тощий конь, проржавевшая кираса, и был он невероятно длинным. Грязный, как навозная куча, и источал такую же вонь. Примулу, даю руку на отсечение, видно, зачали, когда папочка был на войне, потому как была она вполне ладненькая. И в ней я тоже не возбуждал страха. И неудивительно, потому что по сравнению с ее родителем я мог показаться вполне даже ничего. У нее, как оказалось, был изрядный темперамент, да и я, обретя веру в себя, тоже не давал маху. Уже через две недели у нас с Примулой установились весьма близкие отношения, во время которых она любила дергать меня за уши и выкрикивать; «Загрызи меня, зверюга!», «Разорви меня, бестия!» и тому подобные идиотизмы. В перерывах я бегал к зеркалу, но, представь себе, Геральт, поглядывал в него с возрастающим беспокойством, потому как я все меньше жаждал возврата к прежней, менее работоспособной, что ли, форме. Понимаешь, раньше я был какой-то растяпистый, а стал мужиком хоть куда. То, бывало, постоянно болел, кашлял и из носа у меня текло, теперь же никакая холера меня не брала. А зубы? Ты не поверишь, какие у меня были скверные зубы! А теперь? Могу перегрызть ножку от стула. Скажи, хочешь, чтобы я перегрыз ножку от стула? А?
– Не хочу.
– А может, так-то оно и лучше, – раззявил пасть уродец. – Девочек веселило, как я управлялся с мебелью, и в доме почти не оставалось целых стульев. – Нивеллен зевнул, при этом язык свернулся у него трубкой. – Надоела мне болтовня, Геральт. Короче говоря: потом были еще две – Илика и Венимира. Все шло как обычно. Тоска! Сначала смесь страха и настороженности, потом проблеск симпатии, подпитываемый мелкими, но ценными сувенирчиками, потом: «Грызи меня, съешь меня всю», потом возвращение ихних папуль, нежное прощание и все более ощутимый ущерб в сундуках. Я решил делать длительные перерывы на одиночество. Конечно, в то, что девичий поцелуйчик изменит мою внешность, я уже давно перестал верить. И смирился. Больше того, пришел к выводу, что все и так идет хорошо и ничего менять не надо.
– Так уж и ничего?
– Ну подумай сам. Я тебе говорил, мое здоровье связано именно с таким телом – это раз. Два: мое отличие действует на девушек как дурман. Не смейся! Я совершенно уверен, что в человеческом обличье мне пришлось бы здорово набегаться, прежде чем я нашел бы такую, например, Венимиру, весьма, скажу тебе, красивую девицу. Думаю, такой парень, каким я изображен на портрете, ее бы не заинтересовал. И, в-третьих, безопасность. У папули были враги, некоторым удалось выжить. У тех, кого отправила в мир иной дружина под моим печальным командованием, остались родственники. В подвалах – золото. Если б не ужас, который я внушаю, кто-нибудь да явился бы за ним. Например, кметы с вилами.
– Похоже, ты уверен, – бросил Геральт, поигрывая пустым кубком, – что в теперешнем своем виде никого не обидел. Ни одного отца, ни одной дочки. Ни одного родственника или жениха дочки. А, Нивеллен?
– Успокойся, Геральт, – буркнуло чудище. – О чем ты говоришь? Отцы чуть не обмочились от радости, увидев мою щедрость. А дочки? Ты бы посмотрел на них, когда они приходили в драных платьях, с лапками, изъеденными щелоком от стирки, спины сутулые от постоянного перетаскивания лоханей. На плечах и бедрах у Примулы еще после двух недель пребывания у меня не прошли следы от ремня, которым потчевал ее папочка-рыцарь. А у меня они ходили графинюшками: самое тяжелое, что в ручки брали, так это веер; понятия не имели, где здесь кухня. Я их наряжал и увешивал цацками. Своим волшебством нагревал по их желанию воду для жестяной ванны, которую папуля еще для мамы увел из Ассенгарда. Представляешь себе? Жестяная ванна?! Редко у какого графа, да что там, короля есть жестяная ванна! Для них, Геральт, это был сказочный дом. А что до постели… Зараза, невинность в наши дни встречается реже, чем горный дракон. Ни одной я не принуждал, Геральт.
– Но ты подозревал, что кто-то мне за тебя заплатит. И кто бы это мог быть?
– Какой-нибудь стервец, которому покоя не дают те крохи, что остались в моих подвалах, а дочек ему боги не дали, – выразительно произнес Нивеллен. – Человеческая жадность не знает предела.
– И больше никто?
– И больше никто.
Они помолчали, глядя на нервно подрагивающие язычки пламени свечей.
– Нивеллен, – вдруг сказал ведьмак. – Сейчас ты один?
– Ведьмак, – не сразу ответил уродец, – я думаю, мне определенно следует покрыть тебя не самыми приличными словами, взять за шиворот и спустить с лестницы. И знаешь за что? За то, что ты считаешь меня придурком. Я давно вижу, как ты прислушиваешься, как зыркаешь на дверь. Ты прекрасно знаешь, что я живу не один. Верно?
– Верно. Прости.
– Что мне твои извинения. Ты ее видел?
– Да. В лесу, неподалеку от ворот. В этом причина того, что купцы с дочками с некоторых пор уезжают от тебя несолоно хлебавши?
– Стало быть, ты и об этом знал? Да, причина в этом.
– Позволь спросить…
– Не позволю.
Опять помолчали.
– Что ж, воля твоя, – наконец сказал ведьмак, вставая. – Благодарю за хлеб-соль, хозяин. Мне пора.
– И верно. – Нивеллен тоже встал. – По известным причинам я не могу предложить тебе ночлег у себя, а останавливаться в здешних лесах не советую. После того, как округа опустела, тут по ночам неладно. Тебе следует вернуться на тракт засветло.
– Учту, Нивеллен. А ты уверен, что не нуждаешься в моей помощи?
Чудище искоса глянуло на него.
– А ты уверен, что можешь мне помочь? Сумеешь освободить от этого?
– Я имел в виду не только это.
– Ты не ответил на вопрос. Хорошо… Пожалуй, ответил. Не сумеешь.
Геральт посмотрел ему прямо в глаза.
– Не повезло вам тогда, – сказал он. – Из всех храмов в Гелиболе и Долине Ниммар вы выбрали аккурат храм Корам Агх Тэра, Львиноголового Паука. Чтобы снять заклятие, брошенное жрицей Корам Агх Тэра, требуются знания и способности, которых у меня нет.
– А у кого есть?
– Так это тебя все-таки интересует? Ты же сказал, будто тебе сейчас хорошо.
– Сейчас, да. А потом… Боюсь…
– Чего?
Уродец остановился в дверях комнаты, обернулся.
– Я сыт по горло твоими вопросами, ведьмак. Ты только и знаешь, что спрашиваешь, вместо того чтобы отвечать. Похоже, тебя надо спрашивать по-другому. Слушай, меня уже некоторое время… Ну, я вижу дурные сны. Может, точнее было бы сказать «чудовищные». Как думаешь, только коротко, я напрасно чего-то боюсь?
– А проснувшись, ты никогда не замечал, что у тебя грязные ноги? Не находил иголок в постели?
– Нет.
– А…
– Нет. Пожалуйста, короче.
– Правильно делаешь, что боишься.
– С этим можно управиться? Пожалуйста, короче.
– Нет.
– Наконец-то. Пошли, я тебя провожу.
Во дворе, пока Геральт поправлял вьюки, Нивеллен погладил кобылу по ноздрям, похлопал по шее. Плотвичка, радуясь ласке, наклонила голову.
– Любят меня зверушки, – похвалился Нивеллен. – Да и я их люблю. Моя кошка Обжорочка, хоть и сбежала вначале, потом все же вернулась. Долгое время это было единственное живое существо, моя спутница недоли. Вереена тоже…
Он осекся, скривил морду.
– Тоже любит кошек? – усмехнулся Геральт.
– Птиц, – ощерился Нивеллен. – Проговорился, язви его. А, да что там. Это никакая не новая купеческая дочка, Геральт, и не очередная попытка найти крупицу истины в старых небылицах. Это нечто посерьезнее. Мы любим друг друга. Если засмеешься, получишь по мордасам.
Геральт не засмеялся.
– Твоя Вереена, – сказал он, – скорее всего русалка. Знаешь?
– Подозреваю. Худенькая. Черненькая. Говорит редко, на языке, которого я не знаю. Не ест человеческую пищу. Целыми днями пропадает в лесу, потом возвращается. Это типично?