После России - Страница 11

Трепаков не очень любил вспоминать детали своего участия в работе одной из комиссий. И не потому, что стеснялся пребывания в ставке оккупационной армии, а потому что он был в те времена человеком несамостоятельным. Пока члены рабочей группы ночи напролет кроили карту России и до хрипоты спорили, он сидел в последнем ряду, изредка выполняя какие-то поручения посланника Собрания депутатов Уральского округа, покойного Иванкина.

Трепаков прибыл в Домодедово на военном самолете и несколько дней жил в гостинице «Метрополь», наблюдая покоренную Москву. В ожидании вызова в Голицыно совершал короткие вылазки в затаившийся город, вглядываясь в лица прохожих и пытаясь понять, что они чувствуют.

Ворота в Кремль были закрыты, а над Кремлёвским дворцом развивался синий флаг ООН. Не работали банки, были закрыты магазины и рестораны. В «Метрополе» кормили натовскими солдатскими обедами, зато водку выдавали в неограниченных количествах. Вечерами представители разных регионов собирались по углам небольшими группами, пили и рассказывали свои истории.

Особенно запомнился Роману Геннадьевичу первый такой вечер. Сидели в номере представителя одного из приволжских регионов, но больше всех шума производил краснорожий крепкий мужик, громко делившийся историей своей жизни:

– Я же, как только Путин стал премьером, первым начал кричать ура! Мудак! Первым вопил! Я тогда в нашей Думе депутатом сидел. Мне бы подумать головой своей, – он выразительно и звонко шлепнул себя по лысеющей голове, – но нет, что вы! Я давай бороться, в эту грёбаную партию первым вступил! Сколько денег в Москву перетаскал – страшно вспомнить! Утвердили меня. Я же у этих гадов был председателем политсовета! Да что там, я, дурак, в губернаторы собирался, понятно?! Уже со всеми договорился, денег начал заносить – и тут – раз! – и отменили всё. Никаких выборов, оставили нашего старого хрена сидеть. Ага, он уже и в партию тоже вступил. И тут мне дали похохотать: начались проблемы по бизнесу… А потом меня попёрли сначала с должности партийной – какого-то гэбэшника посадили, а потом и из партии, и сразу – суды-муды, незаконная приватизация, то да се. Еле вырвался, раздал взятки, лыжи смазал – и в Европу. Вот только сейчас решил приехать, посмотреть что куда.

– Игорёк, а у вас там был такой Курдюков, водкой занимался, – спросил из тёмного угла голос. Трепаков не помнил, в каком регионе «Игорёк» возглавлял во время оные политсовет «Единой России», но история была для собравшейся компании типичной.

– Был такой… угу… – Игорёк пьяно кивнул головой. – Он просился в политсовет, когда я там уже был, но мы его, суку, даже в партию не приняли. Хотя… чего теперь… В области его арестовали первым. За злоупотребления, нарушения, организованная преступность… Я еще дурак радовался, хотя бежать надо было уже тогда. Эх, может, меньше бы успели отобрать? – Игорёк поднял стопку.

– Так он жив? – не унимался голос.

– Если в тюрьме не убили, то жив. Ему предлагали отдать всё добром, он, говорят, упёрся, ну и всё по беспределу подербанили. Жена продала по дешевке всё, что осталось и уехала. В коттедже его вроде какой-то гэбэшник потом жил.

Трепакова поразило, что люди вокруг него были разные и не производили впечатления граждан одной страны. Слушая делегатов из Владивостока и (тогда ещё!) Калининграда, он ловил себя на мысли, что их проблемы и сама их жизнь отличались от его жизни и его проблем. Объединяло их, пожалуй, одно: эти мужики не углублялись в детали происшедшего со страной и ничуть не сожалели о случившемся. Виноватых они знали поимённо и не жалели для руководства рухнувшей Федерации непечатных оборотов. Вот тогда Трепаков окончательно убил в себе остатки патриотизма, решив, что на самом деле к началу Кризиса России уже не было. Была большая территория, в разных концах которой жили разные люди с совершенно разными проблемами. И всего-то их объединял язык и свора жадных и бестолковых бюрократов в Москве, которые бездарностью и своим презрением к подданным довели страну до краха.

Роман Геннадьевич на мгновение замолчал и вздохнул, посмотрев вдаль. Потом продолжил в прежней спокойной манере:

– Специфическую роль сыграла и тогдашняя федеральная оппозиция – те, кто ещё был на плаву. У них, будете смеяться, тоже никаких конкретных идей на такой случай не оказалось. Более того, они искренне полагали, что вся бывшая Федерация достанется им в прежних границах. С Северным Кавказом! Все та же Великомосковская империя, так сказать, только свободнее и либеральнее. Либеральная империя – так и говорили! Из этих клоунов даже сформировали какое-то там временное переходное правительство, и они принялись названивать в регионы, требовать лояльности и покорности! В какой-то момент показалось, что так и будет, но здесь вмешались две силы. Во-первых, единым блоком выступили приграничные государства: Норвегия, Финляндия, Прибалтика, Беларусь, Украина, Грузия и Польша. Выступили категорически против того, чтобы все осталось, как было, и предложили не рассматривать сохранение целостности России как аксиому. Во-вторых, и это было не менее существенно, паралич и фактическая ликвидация центральной власти активизировали местные элиты. Откуда уж они взялись – это другой вопрос, мы его отчасти затронули. От Кёнигсберга до Владивостока Федерация затрещала. Не везде, конечно. Кое-где местные начальники сидели и ждали, когда в Москве выберут нового царя и уже готовы были построиться под переходное правительство, но все зашло слишком далеко: люди почувствовали, что нужно всё брать себе и не оглядываться на Москву. Есть основания полагать, что процесс провоцировался и направлялся, но в общем и целом эта была инициатива снизу. Тогда было решено распустить переходное правительство и создать сеть комиссий для выработки решений, устраивающих и соседние страны, и регионы. Мечтателям о либеральной империи дали возможность спорить между собой в специальной комиссии, но их идеи никто не поддерживал. Так после долгих споров и согласований была создана наша прекрасная Рижская система. Для контроля над нерушимостью её принципов, которые служат гарантией безопасности для нас и всего мира, была задумана постоянно действующая Наблюдательная комиссия по делам Северной Евразии при Совете Безопасности ООН. Она должна была гарантировать развитие наших государств на принципах свободы, демократии и гарантии прав человека. Вот так виделась система сдержек и противовесов, на которой и покоится геополитическая система Северной Евразии. То есть покоилось. Потому что, как вы видите, откуда-то вылез господин Пирогов и все нам поломал.

– А почему Наблюдательная комиссия сквозь пальцы смотрит на перевороты? Вот в Русской Республике и до Пирогова постоянно какие-то перевороты были, а как же демократия? Почему терпели диктатуру с убийствами? – Саша Гарифуллин не мог сдержаться, пытаясь снова затеять дискуссию.

– Хороший вопрос… – Трепаков выдержал театральную паузу и, лучезарно улыбнувшись, произнес:

– Во-первых, потому что эта Наблюдательная комиссия очень быстро превратилась в место, где досиживают до пенсии международные деятели, никому не нужные и ни на что не годные. Вроде нынешнего председателя пана Качека. Во-вторых, если говорить серьезно, выбирая между формально-демократическими актами и фундаментальными принципами, заложенными не в букве, а в духе наших конституций, Наблюдательная комиссия неизменно выбирает дух. Для общей стабильности и развития демократии полезнее иногда волевым решением преградить дорогу экстремистам, готовым подорвать развитие отдельно взятой страны, чем ввергнуть в хаос все построссийское пространство. Вот заговор Пирогова не остановили малой кровью – и что хорошего? Теперь другой аспект. Я знаю, что многие считают ограничением свободы слова и демократии конституционный запрет на употребление применительно к нашему государству названия бывшей Федерации, а также, цитирую, на «публичные призывы к присоединению Уральской республики к любому другому государству». Да, пожалуй, это так. Но мы ведь понимаем, о чем речь. Мы никого не посадили, когда молодёжь устроила шуточное шествие с призывами присоединиться к Бразилии. Мы не наказываем за обсуждение интеграции с Сибирью, потому что не оттуда угроза. Наконец, мы не трогаем этих безумных фёдориковцев и прочих ностальгирующих граждан, которые в частном порядке любят рассуждать и вспоминать, как было хорошо во времена их молодости, даже если они делают это публично и таскают с собой портреты Путина и Медведева. Мы зарегистрировали их партию, закрыв глаза на то, что в уставе у них написано одно, а в головах совсем иное. Вы в курсе, что есть такая партия «Великое Отечество», или как-то так. В программе у них написано: «Великое Отечество – это Урал», а на митингах они говорят о другом. Ну и ладно, пусть себе. Пока это сборище ностальгирующих стариков, мы его не боимся. Если Пирогов въедет в Екатеринбург, то вовсе не потому, что эти бабульки и дедульки каждую субботу тут митинговали, а потому, что среди нас, во власти, нашлись предатели. Впрочем, я отвлекся. Так вот, Русская Республика изначальна была сомнительным образованием. Даже выделение из её состава Москвы не помогло. С одной стороны, все её правители мнили себя наследниками России. С другой стороны, там всегда было много людей, которые тосковали по старой большой России. Попытки ввести демократическое правление всегда заканчивались победой на выборах ностальгирующих по России реваншистов, поэтому Наблюдательная комиссия решила сделать ставку на диктатуру. Многие умные люди сразу говорили, что это плохо кончится. И вот-с, хуже идеи с Русской Республикой был только проект Конфедерации финно-угорских народов…