После первой смерти - Страница 9

Этот разговор мог свести с ума.

— Потому, что там мне ни за что не поверят, — сказал я. — Ты же не веришь...

Последняя фраза гулко отдалась в телефонной трубке. Ни один из нас не счел нужным ничего добавить. Наконец его голос, теперь прозвучавший уже по-другому, произнес:

— Зачем ты мне звонишь?

— Мне нужны деньги.

— Хочешь сбежать? У тебя все равно ничего не выйдет.

— Да не бежать, не бежать, черт возьми. Я должен продержаться, пока не узнаю, кто убил эту девушку. Ну уважь меня, Дуг. Сделай вид, что веришь мне.

— Черт...

— Мне нужна пара сотен наличными. Ты их получишь обратно.

— Ты что, вообще на мели?

— В моем нынешнем положении я не могу обналичивать чеки. Можно, я приеду к тебе? У меня в кармане десять центов, и это все. Попробую достать еще десять, чтобы хватило на метро. Так я еду?

— Я не хочу, чтобы ты здесь появлялся.

— Почему?

— Ты что, не понимаешь: здесь была полиция. Я не хочу становиться соучастником.

Я перестал слушать. Потом снова включился — и услышал что-то вроде того, что это происходит уже не в первый раз. Тогда я снова перестал слушать. Продолжать разговор не имело смысла.

— Алекс? Ты слушаешь?

— Да.

— Скажи мне, где ты находишься. Я приеду и дам тебе деньги. Но сюда не приезжай. Договорились?

«Скажи мне, где ты находишься». Я уже было хотел дать ему свои координаты, но в этот момент в разговор вмешался оператор с требованием доплатить еще пять центов. Я уже выбросил десять центов на этот разговор. Хватит. Я не стал доплачивать.

«Скажи мне, где ты находишься». И тогда он, мой добрый друг, без сомнения в моих же интересах, расскажет полиции, где меня искать.

— Пересечение Бродвея с Восемьдесят шестой улицей, — сказал я, — Юго-западный угол.

И повесил трубку.

Я пошел по направлению к центру. В кармане у меня лежало десять центов, еще столько же нужно было для поездки на метро, а искать другого сочувствующего гомика ради этого не хотелось. Проще было пойти пешком.

Дойдя до пересечения Восьмой авеню с Тридцать третьей улицей, я остановился. Дальше начинался квартал, кишащий греческими и арабскими ночными клубами, экзотическими танцовщицами и прочими радостями. Народу здесь было немало, а в моей ситуации это было ни к чему. С Тридцать третьей я перешел на Седьмую и продолжал идти по ней в направлении к Гринвич-Виллидж. Там, конечно, тоже было полно людей, но делать было нечего.

По дороге я думал о деньгах. Без денег мне никуда. Пока я не чувствовал ни голода, ни усталости, но в ближайшее время и то и другое даст о себе знать. Мне нужно будет поесть и переночевать в безопасном месте, а это стоит денег. Можно, конечно, подцепить голубого, а потом кинуть его. Тот высокий, стройный тип, который дал мне жетон, сам подсказал мне этот ход, когда решил, что меня постигла именно такая участь. Он сказал об этом так, как говорят о самом что ни на есть житейском деле, но я не мог представить себя в этой роли. И до, и во время, и после — мне все время будет не по себе. Нет.

Другой вариант. Приняв его, я получал возможность извлечь пользу из собственного горького опыта. В каком-то смысле вернуть старый должок. Я размышлял над этим, просчитывая все возможности, которые стоило учесть заранее. Когда в голове возник четкий план действий, я перестал об этом думать.

Вместо этого я стал думать о Робин.

Обратимся к фактам: я не убивал ее. Ее убил кто-то другой. Убил так, чтобы ни у кого не возникло сомнений в моей виновности. Даже у меня самого. Кто-то хотел повесить на меня ее убийство.

Далее: тот, кто ее убил, не просто меня использовал. Он сделал все, чтобы меня наверняка поймали. Вымочил мне одежду кровью. Забрал у меня часы и бумажник, чтобы помешать мне бежать. Он устроил так, чтобы убийство во всех деталях совпадало с предыдущим — Евангелины Грант. Перерезанное горло, убийца действовал в бессознательном состоянии, после полового сношения. Все совпадает.

Вывод: убийство Робин было средством для достижения некоей цели. Ее убили только для того, чтобы подставить меня. Я напился, выключился, в таком состоянии шатался по улицам, подцепил Робин, и все это время убийца прятался поблизости, шел за мной, выжидал. Робин просто не повезло. Враг был у меня.

Но ради всего святого, кто?

Я закурил последнюю сигарету. Вопрос звучал абсурдно. Я даже знаком ни с кем не был. Я жил в своей квартире, играл в шахматы, читал, думал о том, как получить работу, на которую меня заведомо не возьмут. Я не заводил интрижек, не представлял угрозы ни для чьей карьеры, строго говоря, вообще ни с кем не поддерживал отношений. Предположить, что в моей жизни есть человек, который по какой-то невероятной причине вдруг решил меня подставить, было невозможно. Если исключить чью-то чудовищную шутку, было невозможно представить себе, что кто-то намеренно мог проделать со мной такое.

Странно, но в тот момент столь очевидное решение не пришло мне в голову. Но я был измотан и еще не вполне свыкся с мыслью, что невиновен в смерти Робин. Разум же имеет свойство принимать на веру все, к чему его приучили относиться как к данности. И каким бы логичным ни казался следующий шаг в размышлениях, я до поры до времени не мог его сделать.

Частично это объяснялось тем обстоятельством, что как раз в этот момент я добрался наконец до Четырнадцатой улицы. Я пересек ее и пошел по направлению к северной окраине Гринвич-Виллидж, и тут мои мысли приняли совершенно иное направление. Я снова задумался о деньгах и о том, как их раздобыть.

Я знал, что обязательно встречу моряков. Это был только вопрос времени. Здесь, в Гринвиче, всегда околачивается несколько групп моряков. Они неизменно пьют, неизменно ищут девочек, и это неизменно приносит им сплошные огорчения. Все они родом из Де-Мойна, Топики или Чилликоте и все наслушались сказок про Гринвич-Виллидж, где все мужчины — педики, а все женщины верят в свободную любовь. Сей факт, имей он место в самом деле, поверг бы местное население в глубокое уныние.

Бедные моряки. Проституток в Гринвиче нет. Здесь можно встретить симпатичных молодых женщин всех возрастов, цветов и темпераментов, и большинство этих молодых женщин производят впечатление не очень разборчивых, каковыми многие из них, без сомнения, и являются, но ни одна из них не испытывает интереса к морякам. Все они ненавидят моряков. Никто не знает почему — видимо, такова традиция.

Я нашел моряков, когда они выходили из лесбийского бара на Корнелия-стрит. Их было трое, и все были в том возрасте, когда уже пьют, но еще не ходят на выборы. По всей видимости, они не поняли, что попали в лесбийский клуб. И что девушки там еще меньше интересуются моряками, чем обычные обитательницы Гринвич-Виллидж. По всей видимости, они попытались приударить за кем-то из посетительниц и получили грубый отпор от кобелих и теперь не знали, счесть это происшествие неприятным или веселым.

Самым печальным во всем этом было то, что они, видимо, считали себя первыми моряками, с которыми приключилась такая история, и поэтому слишком сильно переживали и в то же время слишком высоко оценивали сам момент. Но они ошибались. С моряками такое случается сплошь и рядом.

Я заговорил с ними, и вскоре мы уже шагали вместе. Мы говорили о лесбиянках. Говорили о виски и вообще о женщинах. И очень скоро речь зашла о том, что было бы неплохо организовать себе дамскую компанию, и побыстрее.

— Я слыхал, что мэр называет этот город Городом Развлечений, — сказал один из моряков, самый молодой, самый пьяный и самый шумный. — О каких таких развлечениях он толковал, как думаешь?

— Может быть, о партии в парчизи[8]?

— Мэр никогда не бывал в Токио, — сказал третий.

— Слушай, Лу, — сказал первый, — ты здесь живешь, ведь так? Прикинь, где нам разжиться курочками.