После первой смерти - Страница 2

Я думал о том, как мне удалось дойти до кровати, так, как если бы это было море, на которое я не осмеливался ступить. Подходящий образ. Пол был морем крови. На поверхности этого океана плавало тело. Девушка: черные волосы, неподвижные голубые глаза, бескровные губы. Голая. Мертвая. На горле зияла глубокая рана.

Это сон. Сон, сон. Но это был не сон. Далеко не сон.

Снова — здорово, подумал я. Господи Иисусе, я влип по-новой. Кажется, я произнес эти слова вслух. Я обхватил голову руками, закрыл глаза и засмеялся. А потом заплакал.

В те годы, когда я преподавал историю (обзор западной цивилизации, Европа после Ватерлоо, Англия времен Тюдоров и Стюартов, Французская революция и Наполеон), мы превыше всего ставили историческую необходимость, неизбежность практически всех великих потрясений, начиная с падения Рима и заканчивая Русской революцией. Я никогда полностью не разделял подобной точки зрения, а впоследствии пришел к решительному ее отрицанию. История, как мне кажется, — это всего лишь фиксация происшествия, совпадения и слепого случая. Английская Реформация родилась от похотливого блеска в глазах короля. Президенты пали жертвой удачных выстрелов фанатиков.

Как говорится в детском стихотворении, королевство погибло, потому что в кузнице не было гвоздя. И я в это верю.

Будь в той комнате телефон, я бы набрал номер оператора и попросил соединить меня с полицией. Они бы тут же приехали и забрали меня. Но в той комнате не было телефона. Я точно помнил.

Не будь моя одежда насквозь пропитана кровью, я бы мигом оделся и ушел оттуда. Нашел бы ближайший телефон и вызвал бы полицию. Что дальше — смотри выше. Но моя одежда была залита кровью, и я даже надеть ее не мог себя заставить, не то что куда-то в ней идти. Мне едва хватило сил до нее дотронуться.

Происшествия, совпадения, случай. В той комнате не было телефона. Моя одежда была испачкана кровью. К этому добавлялось еще одно. Решением Верховного суда я был освобожден из тюрьмы. Я выпил этот первый стакан не помню, где и когда — день, неделю, а может быть, месяц назад. Я встретил эту девушку, привел ее сюда и убил. Потому что в кузнице не было гвоздя...

Мне хотелось курить, мне хотелось пить, мне хотелось побыстрее смыться. Первое мое побуждение — позвонить в полицию — на время потеряло силу. Нужно что-то делать. Нельзя было оставаться здесь, в этой комнате, с этой девушкой, мертвой девушкой. Нужно было что-то предпринять. Нужно было выбраться отсюда.

На полу, возле старого туалетного столика, валялся ключ. Латунный ключ старого образца, куском проволоки прикрученный к деревянной треугольной бирке, чуть длиннее его самого. «Отель „Максфилд“, 324, Западный район, 49-я улица, Нью-Йорк. Бросить в любой почтовый ящик. Доставка оплачена». На самом ключе был выбит номер 402.

Я был в гостинице — очевидно, дешевой, судя по внешнему виду комнаты и адресу. Адрес и тело на полу подсказывали, что я нахожусь в одной из гостиниц на Таймс-сквер, куда приводили своих клиентов «труженицы улицы». В номере, куда меня привели и где я совершил убийство.

Головная боль становилась невыносимой. Я положил руку себе на лоб, безуспешно пытаясь пересилить ее. Я сделал шаг, поскользнулся и чуть не упал. Взглянув под ноги, я увидел, что поскользнулся в крови.

Я отвернулся, чтобы не видеть тела и крови. Осторожно переступая через кровавые лужицы, я снова подошел к кровати, сел и, стащив с подушки наволочку, принялся стирать ею кровь с рук и ног. Я весь перепачкался кровью, и теперь нужно было приложить немало усилий, чтобы оттереть ее.

Я встал и стащил с кровати простыню. Закутавшись в нее на манер римской тоги и стараясь не наступать в кровь и не смотреть на труп, я поднял ключ и подошел к двери. Она была заперта. Я потянул задвижку на себя и потихоньку отворил дверь. Тесный, темный, грязный коридор был пуст. Выскользнув из комнаты, я закрыл и запер дверь ключом, поскольку у нее не оказалось защелки. Я шел по коридору, чувствуя, как дико выгляжу в импровизированной тоге. По счастью, мне никто не встретился. Дойдя до общей ванной (в таких гостиницах ванные комнаты обычно общие; я хорошо знаю такие гостиницы — счет им потерял), я нырнул внутрь и закрыл дверь на задвижку. Кого-то недавно рвало в унитаз. Я спустил воду, зажмурился, открыл глаза, подумал о трупе на полу в номере 402 — моем номере, — и меня снова вырвало. Пришлось спускать воду второй раз.

Как следует ополоснув ванну, я наполнил ее до краев, залез туда и помылся. Главное — смыть с себя кровь. Что бы я ни предпринял дальше, сначала нужно смыть с себя кровь. Мне вспомнились слова леди Макбет. Кто бы подумал, что в этом старике столько крови? В девушке тоже было много крови.

Когда я вылез из ванны, пришлось вытираться простыней, и одеться уже было не во что. Я посмотрелся в маленькое, засиженное мухами зеркало над раковиной. Лицо покрывала однодневная щетина. Значит, сегодня воскресенье. Последнее, что я помнил, была суббота. Субботнее утро...

Нет. Я еще не был готов вспоминать.

Очень поздно сейчас быть не могло. В таких отелях номер обычно нужно освободить между одиннадцатью и двенадцатью, хотя немногие гости остаются здесь дольше чем на час. В дверь не стучали — видимо, было еще утро. Утро воскресенья.

Нельзя было вечно торчать в ванной. Взяв мокрую простыню, я аккуратно сложил ее несколько раз, примерно до размеров банного полотенца. Потом обмотал ее вокруг талии, закрепив конец простыни, чтобы она держалась сама. Я открыл дверь и увидел маленького старичка, шедшего по коридору. Я снова закрыл дверь. Он прошел мимо ванной. Когда я услышал, как старичок спускается по лестнице, я снова отворил дверь. На сей раз коридор был пуст.

Я вернулся в номер. Больше пойти было некуда.

И здесь, в номере, спустя примерно полчаса после того, как мне в первый раз пришло в голову позвонить в полицию, я вдруг понял, что не стану туда звонить.

Я провел в тюрьме четыре года. С той стороны, как говорили мои приятели-заключенные (как они презирали меня! Они были преступники, профессионалы или дилетанты, а я просто убил женщину, и за это они ненавидели меня). С той стороны я провел четыре года и, если верить статье приговора, мог твердо рассчитывать еще на тридцать семь. Я, как говорится, сдал партию. В жизни за решеткой ничего хорошего не было. Да и странно, если бы кто-нибудь решился утверждать обратное. Но она была разнообразна и подчинена заведенному порядку. В ней присутствовала даже видимость цели, пусть даже эта цель скрывала самообман — как у белки в колесе. Я смирился с этой жизнью, и, возможно, было бы лучше, если бы я провел там остаток дней.

В том, что этого не произошло, моей вины было больше, чем их. Один адвокатишка из Флориды стал гнать волну. Он отправил письмо с изложением дела в Верховный суд, на основании которого суд принял одно из своих эпохальных решений. Шлюзы открылись. Я прочел об этом решении и потребовал стенограмму собственного судебного разбирательства. Покопавшись в литературе по юриспруденции, я обнаружил, что все мое дело отныне яйца выеденного не стоит. Необоснованное признание, отсутствие прямого мотива преступления, доказательства, полученные незаконным путем, — целый набор грубейших нарушений, на которые тогда не обратили внимания. Теперь они стали для меня пропуском на волю.

Я вполне мог оставить все как есть. Я был там, где, как я считал, мне и было место. Я мог остаться там навсегда. Но меня уже затянуло в коленвал свободы. Как водитель, зачарованный плавным ходом своей машины, пропускает поворот и на полной скорости влетает на территорию совсем другого округа, так и я очертя голову бросился торить пути к освобождению. Я мчался по дороге, и у меня и мысли не было остановиться и узнать направление.

Мой судебный иск послужил примером для остальных. Я пробил дыру в тюремной стене, и в нее за мной устремились несколько заключенных. Исполнение наших приговоров было отложено, и общество могло или освободить нас, или устроить повторное разбирательство. Большинство из нас не могли снова предстать перед судом: вещественные доказательства были потеряны или их вовсе никогда не существовало, свидетели умерли или исчезли. Одним словом, мы оказались на свободе — я, Турок Вильямс, взломщик сейфов Джекл и другие, имена которых я забыл.