После немоты - Страница 8

Причем не только у нас! Услужливые репортеры некоторых зарубежных газет, с оперативностью, достойной куда лучшего применения, оповещают благодарное человечество о всяком чихе поднаторевших в расхожей демагогии мессий из Переделкино. Поистине ничего не забыли и ничему не научились!

Одну из наиболее характерных фигур этого доходного поприща являет собою Евтушенко. Если бы речь шла о нем лично, то чувство элементарной человеческой брезгливости остановило бы меня. Как говорится, много чести! Но, к несчастью, Евтушенко - типичный продукт целого явления в современной русской словесности.

Едва ли рыцарь простодушного доноса Фаддей Булгарин в XIX веке догадывался, что при известной гибкости мог бы, оставаясь агентом третьего отделения, выглядеть в представлении современников и потомков мучеником Сенатской площади.

Другое дело Евтушенко. Он, к примеру, пишет и печатает стихотворение „Бабий Яр", а затем в качестве члена редколлегии журнала „Юность" поддерживает резолюцию об израильской „агрессии". Он посылает в адрес правительства широковещательную телеграмму против оккупации Чехословакии, но вслед за этим делает приватное заявление в партбюро Московского отделения Союза писателей с осуждением своей первоначальной позиции.

Он громогласно защищает Солженицына и тут же бежит в верхи извиняться и каяться, и пишет ура-патриотическую поэму о стройке коммунизма - Камском автомобильном заводе, - где прозрачно намекает на того же Солженицына: „Поэта вне народа нет!"

И, представьте себе, это не мешает ему оставаться в глазах наших, да и не только наших, „интеллектуалов" представителем культурной оппозиции.

Полноте, господа! Оппозиции у нас дают не ордена и дачи, а сроки и „волчьи билеты". Оппозиция ездит не на личных лимузинах, а в „столыпинах". Оппозицию здесь ссылают не в Переделкино, а, мягко говоря, немного дальше. Даже оппозиция молчаливая, пассивная преследуется морально и материально.

В самое последнее время из Союза писателей исключены такие замечательные представители нашей литературы, как Лидия Чуковская и Владимир Войнович. Окончательно затравлены и вынуждены выехать за рубеж Иосиф Бродский, Александр Галич, Виктор Некрасов, Наум Коржавин.

Задумайтесь, наконец, за что, за какие заслуги власть осыпает компанию евтушенок щедротами со своего плеча? Какого рода векселями оплачивают они свое комфортабельное мученичество?

Сколько номенклатурных сребреников получает каждый из них за всякое очередное предательство?

Почему жена великого ученого, выдающаяся общественная деятельница страны Елена Боннэр-Сахарова в течение года, при самой широкой поддержке мировой общественности, добивалась краткосрочной поездки за рубеж на лечение болезни, возникшей в результате фронтовых ранений, а этот поэтический фигляр разъезжает по всему миру, когда ему вздумается и как ему вздумается?

Меня не удивляет позиция иных международных полумарксистов, которые услужливо рукоплещут ему, посильно помогая нашим соответствующим органам наводить либеральный лоск на свои судебные и внесудебные мистерии. Недоумение вызывает лишь поза благодушной снисходительности к литературному провокаторству, укоренившаяся в известной части как нашей, так и западной писательской среды. Это, на мой взгляд, или следствие прискорбной нравственной глухоты, или, что еще хуже, сознательное потворство, облегчающее собственную совесть.

Существование „применительно к подлости" не ново в русской общественной жизни. Сыскными метаморфозами нас не удивишь. Но только в наше время метаморфозы эти обходятся нам такой дорогой ценой. Думается, что мировая культурная общественность, определит, наконец, свою позицию по отношению к этому отвратительному явлению.

Было бы чрезвычайно полезно для всех нас, если бы всякий раз, когда эти бойкие вояжеры являются куда-либо с очередным служебным визитом, их повсеместно сопровождало предупреждение: осторожно - „Евтушенко"!

Париж, 20 ноября 1975 г.

Выступление на симпозиуме христианских историков в Риме

В своем пророческом романе „1984" великий Орвелл с удивительной наглядностью и тончайшим проникновением в смысл и суть тоталитарных доктрин обнажил средства и цели марксистской идеологии. Главная, если не основополагающая из этих целей - лишить человека исторической памяти, нравственных корней, вековых устоев и традиций, заставить забыть о его Божественном происхождении. Человек без исторической памяти становится податливым материалом для самых безумных социальных экспериментов. Человек-монстр, функциональная единица общественной машины, живущая сиюминутными потребностями и страстями, в стерилизованное сознание которой в любой день и час можно вложить любую жизненную программу или политическое клише - вот идеал всякой формы тоталитаризма вообще и его самой отвратительной и лживой разновидности - коммунизма, - в особенности.

Именно поэтому вот уже почти шестьдесят лет в странах, где побеждает тоталитарное насилие, горят на кострах книги и чуть ли не каждый год заново переписываются события только что минувшего прошлого. Именно поэтому над тысячами братских могил вокруг концлагерей и тюремных застенков вы не отыщете ни одного имени, а только безликие номера. Именно поэтому сегодня, в джунглях Юго-Восточной Азии, при гробовом молчании гуманистов из западных университетов, людей без счета и звания выбрасывают умирать в болотах и закапывают живьем. Убийцы, величающие себя революционерами, оставляют человеку один выбор: забыть себя или умереть.

Совсем недавно один прогрессивный итальянский журналист, показывая мне на храм святого Петра, назвал это чудо людского гения „результатом жесточайшей эксплуатации человека человеком". Этот полуинтеллигентный вандал, еще не придя к власти, уже готов нажать на рычаги бульдозера, чтобы снести славу Италии и воздвигнуть на ее месте многоквартирный курятник, который развалится в промежутке между двумя муниципальными выборами. Можно себе представить, на какие социальные художества способен этот смелый реформатор, как только он окажется у кормила правления!

Может быть, как это ни парадоксально, счастье истории, или, вернее, Промысел в том, что эта бесчеловечная доктрина впервые попыталась утвердиться именно в России. Ибо из всех народов - в этом мое твердое убеждение - русский народ менее всего способен органически усвоить какое-либо рациональное безбожное учение. Религиозная в самой своей глубинной сути, Россия за шестьдесят лет не только практически изжила в себе смертельно разрушительный соблазн коммунизма, но и героическими усилиями своих лучших сынов вновь соединила распавшуюся было связь времен, восстановила широчайшую панораму событий прошлого. „Архипелаг ГУЛаг" - не просто великое художественное произведение, но еще и возвращение народу его национальной памяти. Марксисты всех оттенков постоянно твердят о праве на очередной эксперимент. Не вышло, де, в России, выйдет в Китае, не получилось в Китае, должно получиться на Кубе, на состоялось на Кубе, нужно попробовать в Португалии или Испании и т. д., и т. п. Но, провозгласив свою идеологию наукой, марксисты логически обязаны усвоить и непреложный закон всякой науки: если ваш эксперимент повлек за собой человеческие жертвы, вы теряете право на эксперимент. Залив свой путь слезами и кровью миллионов от Москвы до Гаваны, марксизм потерял право на дальнейший опыт. И этой научной аксиомы не может изменить безответственная болтовня духовных люмпенов вроде Маркузе.

В старинных русских летописях сохранилось поучительное событие. Один удельный князь решил построить у себя церковь, пригласив для этого лучших тогдашних зодчих. Они создали замечательное произведение искусства, и потрясенный феодал спросил у них, могут ли они построить храм еще лучше? Гости ответили, что могут. Не желая соперничества со стороны богатых и сильных соседей, князь приказал уничтожить этих людей. Преступление было совершено в соседнем лесу, но случайно картину убийства увидел деревенский мальчик, собиравший там ягоды, - преступление сделалось фактом историческим.