Пощечина общественному вкусу - Страница 5
2-я латница. Он идет держа руку, точно его ведет за нее чья-то большая рука.
3-я латница. Он проходит между деревьев, посвященных Леуне.
2-я латница. Идемте же быстрее, так как его может ожидать опасность.
1-я латница. Кто это между нами? Она появилась вдруг там, где она сейчас, ниоткуда не приходя. Смотрите, смотрите, я через нее прохожу, и она возникает тотчас за мной. В руке ее копье, а на стане легкий плащ.
2-я латница. И я тоже. Я пересекла ее копье, и оно тотчас же сомкнулось за мной.
3-я латница. Я свободно прохожу через нее, но смотрите, не держит ли она на привязи двух гончих, двух быстрых собак.
Все. Да, держит.
3-я латница. Но всмотритесь, не возникают ли на его голове рога и не бежит ли он, преследуемый бегом оленя.
Всe. Да, он бежит как преследуемый, и над ним рога. Да мы видим, он — гонимый олень.
Нет, это нам показалось, потому что он снова идет держа в руке золотой цветок, как всегда, как всегда — тот.
Девии-бог. О, девушки, вы собрались вокруг меня, как цветы вокруг ручья, который им звенит, но холоден; теперь же я иду к той, к которой я цветок, поворачивающий к ней голову, как к ночной Леуне.
Некоторые латницы. Он поет! Да! К нам холодный, он идет к той, которая будет холодна к нему- О, бездушная Воля! О, попирающая людские души Судьба! Мы разбросали свои жемчуга, сравнив ночной холм в блеске с звездным небом. Мы истребили свои души в богослужении ему, он же остался холоден и идет к той, которая будет холодна к нему и перед которой бросает свои слова и чувства как снятый с шеи жемчуг.
О, несправедливая, злая Судьба. О, бедные, бедные мы. Не оставить ли нам его? Не пойти ли к нашим близким, братьям и сестрам, оплакивающим нас, сидя у вечернего огня. Нет, потому что и горе наше — сладчайший мед, который мы когда-нибудь пили, и несправедливо оставить его одного в темной роще с цветком в руке, среди, может быть, подстерегающих убийц. Идемте по темной роще, подымаясь и спускаясь по холмам, и пусть изображения богов, смотрящих с веток, будут свидетелями верности девичьей рати ему, несравненному, ему, ненаглядному.
Смотрите, девушки, здесь река. Кто, невидимый, оставил здесь челн, где его никогда не бывает, оставив столько мест, сколько нас, присутствующих?
И кто сел, молчаливо сел у кормы, благодаря чему челн сам идет поперек волн, без помощи чьих-либо весел? То Рок. То, видно, он принял на себя труд перевозчика, чтобы облегчить нам выполнение его указаний.
Ах, таитесь, девы, боязливо и страшно в страшном присутствии Рока. Вот молчаливо и прозрачно светится он на носу челна, предвещая страшное. И куда мы стремимся по волнам, не знаем.
Лейтесь за нами, струи, и донесите о нас печальную весть нашим семьям, так как мы плывем ведомые Роком. Но река надвигается туда, где раньше была улица. И вот уже мы на суше. Но что? Не ищущие ли везде убийцы мелькнули сзади нас? Сестры, сестры, пора нам доказать, что не напрасно эти руки взяли меч и что не робкое сердце защищают эти латы. Ах, как ярок свет светочей, и это Рок, что каждая из нас встретила здесь своего оскорбленного поклонника.
Но мы не нарушим законов человеческих, и каждая из нас выберет лишь чужого друга.
Как ужасен свет светочей!
Как, неужели с ними и наши братья!
Увы нам! Но нет, они вкладывают мечи в ножны и остаются в отдалении. Счастье, счастье, что готовая вспыхнуть война между единокровными отодвинута от нас на сколько дней! на сколько мигов! А он, божественный, все идет и снова имеет вид оленя, и снова между нами его лунная, с двумя гончими, воительница. Славьте, девы, судьбу и предотвращенное нарушение всех людских законов. А он все идет, и не кажется ли вам, точно он дрожит, останавливаясь.
Да, он остановился. Но в то время из-за переулка, где рога многих жертв охоты придают переулку вид леса, показывается зарево светоча.
Уж не ищущие ли его убийцы показались оттуда? Нет это Дева! Но не коварный ли замысел затаила она? Или это кто-нибудь переодетый в девичье платье? Нет, ее лицо слишком прекрасно, она слишком прекрасна и лицом и станом. Смотрите, он дрожит.
Смотрите, божественная гонительница уже настигает его гончими. Смотрите, он протягивает ей цветок… зачем? Нечаянным движением она спалила его цветок. Она не замечает его и идет дальше, ослепленная светом своего пламени, не заметив его и, торопясь, входит в калитку. Ах, уже гончие настигают его, и он падает, издавая страшный крик. Пронзительный, ужасный крик. Он лежит, терзаемый лунной охотой.
Жалко его. И где его лицо? Оно искажено судорогой, и не узнаем мы в нем его. О, несемте ласково его, страждущего, в ближайшее жилище.
И ласковыми заботами постараемся отвратить неотвратимый удар страшного рока.
И где божественная гонительница?
Ее нет, как нет ее гончих собак. Кончена охота.
К тебе же, гордой, мы затаили беспощадную месть. И лишь неизвестное нам сердце Милого мешает растерзать тебя мечами и умчать тебя, окровавленную и преследуемую, в рощи.
Ночной дозор. Кто здесь в латах и с мечами в позднее время? И кто лежащий с опаленным цветком и лицом, искаженным от мук, на земле? Уж не Девий ли это бог! Да, это он! Да будет ему известно, что за великую распрю, внесенную в наши семьи, он обречен на смертную казнь, но что в его воле, — так как никому не ведомо, кто он, божественной ли он природы или нет, — подчиниться суду или не принять его.
Девий-бог (слабым голосом, тихо). Я не принимаю казнь.
(Начальник дозора и все склоняют головы.)
Начальник дозора. Вам же, латницы, повелено прекратить ночные сборища и вернуться в ваши семьи и быть снисходительней к земным юношам и быть ласковей до их домогательств. Сейчас же можете перенести его в частное жилище и ухаживать за ним и исполнить все, что повелевают вам сострадание и ваша природа по отношению к тому, над которым тяготеет рок. Идите, княжеские и царские дочери, в ваши жилища.
Воины дозора. О, прекрасное зрелище! Прекраснейшие девушки знаменитейшего племени в латах и с мечами и с шишаками на голове, озаренные пламенем колеблемых светочей!
Мы думали, что только в сказках и божественных истинах возможно это. Но и невозможное бывает. И тот жалкий, жалкий! Несчастный, несчастный! Вчера счастливейший, сегодня несчастнейший из смертных, лежащий на земле с лицом, поднятым к небу, и с кудрями, смешанными с грязью.
Учитесь, люди, горечи земного, даже когда оно личина!
Но беремте носилки, чтобы отнести его в ближнее жилище.
(Башня-пристройка.)
Любава (перечитывая письмо). «Вчера я встретилась с безумцем, который протянул мне цветок. Испуганная нечаянным движением светоча, я спалила осторожно цветок и, вероятно, испугала его, потому что он испустил стон, похожий на те, которые издаются во сне. Может быть, это был Девий-бог. По крайней мере, за ним стояло много девушек в латах со светочами в руках, столь прекрасных и знатных, что я могла пройти мимо них только с потупленными глазами. Они же бросали на меня взгляды ненависти и презрения. Если это тот отрок, о котором я так много слышала, то я, вероятно, заслужила взгляды.
„Страшно мне бродить одной по тропинкам судеб“, — как говорил мой учитель.
Вчера я встретилась еще с одним юношей (это было до того) и сегодня жду с ним новой встречи. Сердце сладко бьется. Хотя я на той высоте и на той тропе, откуда падают только со смертью. Всего лучшего, Зорелюба. Передай также лучшие пожелания брату Сновиду и попроси его приехать, чтоб быть свидетелем моего счастья или несчастья.» Всё. О старушке Весенние Глазки не упомянула, но это потом.
Достаточно ли на мне чистое платье? И достаточно ли я прибрала свои волосы? И что все это значит?
Ведь не по своей же воле юноша с повязанными глазами шел ко мне, презрев столько опасностей, из темной рощи, где под изображениями богов его подстерегали, может быть, убийцы. Так и мое сердце не покоится ли в чьих-то сильных руках? Но оно доверчиво и не бьется сильнее обыкновенного.