Пощады не будет никому - Страница 64

— Слушай, Михара, — зашептал Чекан, — а может, ее специально сперли?

— Да выходит, специально, — сказал Михара.

— Вот и я думаю, что специально.

— Ты, Чекан, не расстраивайся, не в тебя били.

— Как не в меня? В кого же тогда?

— В прокурора долбаного. Кто-то с ним счеты сводит.

— С ним? — воскликнул Чекан, явно пораженный таким поворотом. Подобное ему в голову не приходило. — Тогда зачем там я?

— А ты для антуража, для колорита. А чего бы без тебя прокурор стоил? Ты все-таки, так сказать, авторитет.

— Почему так сказать?

— Нет, нет, авторитет, — поправился Михара. — Били, конечно же, в прокурора. И есть у меня одна мысль — тот, кто все это завертел, мужик толковый и свое дело знает туго, не хуже, чем мы с тобой.

— Тогда при чем я?

— Так тебе же объясняют, ты здесь при том, что авторитет. А что из себя представляет прокурор-хапуга с одними голыми бабами? Они же ему взятки давать не станут. Полная херня. А вот с тобой — совсем другое дело. Так что ты, Чекан, не думай, что хотели прославить именно тебя. Хотели подставить господина прокурора, и надо сказать, это у них получилось. Ну а нам-то что переживать, его хотели опустить, и опустили. Водку привез?

— Конечно, — сказал Чекан и громко крикнул Борису, топтавшемуся на крыльце. — Ящик принеси в дом.

Муму с Борисом принялись переставлять водку из картонного ящика в холодильник. Три бутылки не влезло, хоть холодильник и был огромным, как платяной шкаф.

Взяв бутылку водки и поднос с разнообразной закуской, Михара и Чекан удалились в комнату, где последние дни жил Михара.

— Ну как твое здоровье? — спросил Чекан.

— Ты знаешь, пошло на поправку. Может, от тишины, а может, оттого, что двигаюсь мало, а может, от таблеток. Твой доктор дал мне каких-то таблеток, боль как рукой сняло.

— Он хороший врач, — заметил Чекан.

Они уселись друг против друга, Чекан на белом табурете, а Михара на своей кровати. Откупорили бутылку водки, выпили граммов по сто пятьдесят, закурили. Михара открыл окно, он видел, как возле дома по снегу ходит Муму, перенося дрова из огромной кучи под широкий навес, к сараю.

— Ну, что скажешь? — спросил Чекан шепотом.

— Ты о чем?

— Про доктора, конечно.

— Про доктора? — Михара затянулся «Беломором». — Ничего я пока про него сказать не могу. Странный он тип. Присматриваюсь я к нему, пытался с ним разговоры заводить. Вроде и не скользкий он, а ничего вытянуть невозможно.

— А про Резаного ты с ним говорил, про последние его часы-деньки?

— Да говорил.., он лишь плечами пожимает и говорит, если бы Резаного не убили, то наверняка поставил бы его на ноги, хотя, может быть, тот остался бы инвалидом до конца дней. Но, говорит, провидение решило по-другому.

— Какое на хрен провидение? Это же Рафик его пристрелил!

— Ну, с Рафиком-то мы разобрались, — заметил Михара, жуя мундштук папиросы.

— Да, разобрались, чтоб он сдох!

— Вот он и сдох, так что можешь успокоиться.

— Слушай, Михара, — сказал Чекан, подаваясь вперед, — что мне делать, скажи? Все смеются.

— Это их дело, пусть себе смеются. А я бы на твоем месте сейчас не сидел взаперти и не крутился по разным компаниям, а ноги в руки и — на север. Правда, холодно там сейчас, но тебе, Чекан, не привыкать. Ты еще молод, кровь горячая, заодно утряс бы все дела.

Из сарая слышался стук топора. Михара повернул голову, приложил ладонь к уху.

— Муму старается… Я его тут на путь истинный направляю. Хороший помощник, мне бы такого.

— В смысле? — спросил Чекан.

— Да слова лишнего не скажет, а вот покажи ему пальцем, что надо делать, выполнит, лучше не придумаешь.

И водки, самое главное, не боится, пить умеет почище меня. Я тут в первый вечер, как приехали, устроил банкет, доктор чуть копыта не откинул, а глухонемому хоть бы что, даже не шатался.

Но ни Михаре, ни Чекану даже и в голову не могло прийти, что Муму, о котором они так беззлобно беседовали, сейчас стоит под дверью, приложив к ней ухо, внимательно ловит каждое слово, каждый звук, вздох, слышит каждое прикосновение стаканов друг к Другу, слышит, как водка падает в глотку бандитов. А в сарае стучит топором Пантелеич.

— Я думаю, Чекан, нечего кота тянуть за яйца, завтра же и улетай. Если не завтра, то послезавтра чтобы тебя в Москве не было. Зачем светиться? Ты же не народный артист, чтобы пожинать плоды собственной славы.

— Так ведь денег на покупку еще нет!

— Деньги найдутся. Ты же говорил, есть банкир, кажется, Бирюковский…

— И кстати, он нам обязан.

— Кто контролирует его банк?

— Никто полностью не контролирует, все понемногу.

И эфэсбэшники с ним накоротке, и мы тоже.

— Что, сразу двух мамок сосет? — хмыкнул Михара.

— Да уж, сосет. Ты знаешь, и неплохо у него это получается. Богатый мужичок, дела умеет крутить. Правда, партнера его не так давно грохнули, а может, он сам решил с жизнью распрощаться, — Мерзлова.

Михара насторожился.

— Ты говоришь, партнера грохнули?

— Дело темное, — принялся пояснять Чекан. — Никто толком не знает, что там с ним случилось. Он здесь, в Твери, работал, водкой торговал и всем таким прочим. Деньги под проценты ссуживал, и под очень большие.

— А если не возвращали? — спросил Михара, заглянув в глаза Чекану.

— Если не возвращали, он к нам обращался, и мы ему возвращали сторицей за процент — выбивали.

— Вот оно как… И что же с ним стряслось?

— Нашли его мертвым, в Волге плавал. На похороны съехалось народу не меньше, чем к Данилину. Видный был мужик, многие его знали, многих знал он.

— Не весело все это, — Михара налил водку в стаканы.

Сергей Дорогин стоял под дверью, не шевелясь, боясь вздохнуть. Он разулся и был в носках.

— Погоди, — пружины кровати скрипнули, Михара поднялся.

Дорогин как кошка метнулся в сторону, быстро спустился по ступенькам, абсолютно беззвучно, ни одна половица под его ногами не скрипнула, не вздохнула. Михара, таясь, подошел к двери и резко распахнул ее настежь.

— Или мне показалось, или уже от таблеток глюки начались…

— Про что это ты? — насторожился Чекан.

— Да мне показалось, под дверью какая-то падла дышит.

И тут Михара расхохотался. Он увидел возле лестницы огромного рыже-белого Лютера.

— А, это ты, собачка?

Пес дважды радостно тявкнул.

— Ну, иди сюда, иди.

Лютер, стуча когтями о ступеньки, поднялся и вошел в комнату.

— На, съешь кусочек мяса. Я не ошибся, — Михара тряхнул головой, — никакие не глюки, пес под дверью стоял.

Из сарая слышался стук топора, а может, молотка.

Сергей Дорогин стоял внизу, в гостиной, прижавшись спиной к стене, и переводил дыхание. Он понял, что если бы не убежал, то наверняка Михара его застукал бы, и тогда могло бы произойти все что угодно. Михара мог бы его раскрыть. А то, что он заподозрил бы его в двойной игре и в том, что он никакой не глухонемой, это уж — дважды два.

— Слава Богу, — бормотал Дорогин, — пронесло, пронесло…

Еще дважды Сергей пробирался к двери, отрывками слушая разговор вора в законе и авторитета. Многое прояснялось, но многое оставалось загадочным. Трижды или четырежды Дорогин слышал одну и ту же фамилию, которая ему была ненавистна не меньше, чем прозвище Чекан или имя Савелия Мерзлова. Бирюковский был его заклятым врагом, человеком, повинным в том, что с ним случилось, повинным в гибели его семьи.

— Ну ничего, ничего… — скрежетал зубами Сергей, — скоро все станет на свои места, и вы за все заплатите. Пощады вы не дождетесь!

Дорогин вышел встречать доктора, подъехавшего к воротам на своей машине. Он открыл ворота, Рычагов опустил стекло.

— Слушай, Геннадий, — зашептал Дорогин, размахивая руками, изображая глухонемого, — сделай какой-нибудь укол Михаре, пусть он целую ночь проспит, чтоб и глаз не открыл.

— Какой еще укол? Ты что, с ума сошел?

— Ну подсыпь ему что-нибудь.