Пощады не будет никому - Страница 5

Они миновали кольцевую дорогу. Теперь полет «ягуара» стал не таким уж стремительным. Это раньше подобным машинам на улицах Москвы уступали дорогу, понимая, что не простой человек едет в такой машине, а как минимум, сын влиятельного министра. Теперь же, наоборот, водители «москвичей» так и норовили подрезать дорогу перед самым носом «ягуара», завидуя владельцу и понимая, что если тот ударит в бампер, то сумма, содранная на ремонт, наверняка превысит не только расходы, но и стоимость старой машины.

Бирюковский чувствовал, как жизнь постепенно втягивает его. Многорядное движение, толпы пешеходов у светофоров, гул большого города — все это приводило Льва Даниловича в возбуждение. Он прямо-таки чувствовал запах денег, которым была пронизана вся Москва, этот огромный мегаполис.

— Вот же черт, — выругался водитель, — говорят, что на улицах действует система «зеленая волна», а на самом деле знаете, как она называется?

— Нет, — Бирюковский зло посмотрел на красный глаз светофора, вперившийся в его «ягуар».

— Эта система называется «красная стена». Как ни крутись, все равно только на запрещающий сигнал поспеваешь. Одно хорошо — по ночам по Москве можно носиться, когда все мигает только желтым.

— Да уж…

Получилось так, что, резко притормозив, «ягуар» выехал передними колесами на зебру перехода, и какой-то старикашка с клюкой в руке остановился возле машины, пытаясь через грязное лобовое стекло заглянуть вовнутрь.

Затем замахнулся палкой, чтобы ударить по капоту, но тут встретился взглядом с Бирюковским, сидевшим на заднем сиденье. Палка безвольно опустилась на раскисший коричневый снег, и старик лишь для порядка, чтобы сохранить самоуважение, погрозил банкиру неплотно сжатым кулаком в матерчатой перчатке.

— Денег, наверное, хочет, — сказал телохранитель, сидевший на переднем сиденье.

— Если ты такой жалостливый, иди отдай ему свои, Леха, — ответил Лев Данилович.

— Не любят пенсионеры дорогие машины. Нет, чтобы пример с богатых брать, так, наоборот, их ненавидят, — по голосу шофера-телохранителя было понятно, что он и себя причисляет к богатым. — «Совки» долбаные! — с ненавистью добавил он, глядя в спину удаляющемуся старику.

На замечание своего шофера Лев Данилович глубокомысленно заметил:

— Леха, ты профан и полный идиот. Ты не понимаешь главного — все наше богатство за их счет. Если кто-то становится богаче, значит, кто-то становится беднее.

Это закон. Небось в школе изучал?

— Что изучал? — спросил Леха, его лицо сделалось недоуменным.

— Закон сохранения Ломоносова — Лавуазье: сколько убудет где-то, столько где-то и прибудет, не больше и не меньше. Вот и прикинь, Леха, насколько этот старик обеднел, настолько кто-то стал богаче.

— Вы стали, Лев Данилович?

— И ты тоже. Сколько я тебе плачу, на столько я становлюсь беднее, а ты богаче, понял, дебил? — зло сказал Бирюковский и почувствовал, что устал от этой короткой и бессмысленной в своей основе дискуссии.

— Понял, — спокойно ответил Леха, понимая, что спорить и приводить какие-либо доводы в свое оправдание не время и не место, а самое главное, абсолютно бессмысленно.

И может быть, Лев Данилович разразился бы еще какой-нибудь псевдонаучной тирадой насчет того, что Леха не стал умнее, проучившись в школе, и вообще насчет ума, что вот эта-то субстанция вообще никуда не перетекает, и если человек глуп от рождения, то умнее он никогда не станет, сколько бы книг ни прочел, какие бы Оксфорды и Кембриджи ни кончал, но…

…но тут ожил телефон, тот самый, о существовании которого Бирюковский уже забыл. Он взял трубку, отщелкнул микрофон, нажал кнопку, даже не посмотрел на жидкокристаллический экранчик, на номер, с которого его вызывают, прижал трубку к уху.

— Бирюковский? — раздалось из трубки.

— Я, — сказал Лев Данилович.

Обычно его называли по имени-отчеству, а по фамилии к нему почти никто не обращался.

— Слушай, Бирюковский, ты, наверное, знаешь, кто тебе звонит?

И только сейчас Лев Данилович вспомнил, что можно взглянуть на определитель номера. Он взглянул и ахнул: был высвечен номер Мерзлова, но голос был, естественно, не Савелия. Мурашки побежали по спине Льва Даниловича, а лоб тут же покрыла испарина, губы затряслись. Он молчал, не зная, что сказать.

И наконец его прорвало. Он истерично закричал:

— Кто это звонит? Кто? Кто ты? Назовись!

— А ты как думаешь, кто это?

— Сволочь! Сволочь! — закричал в трубку Бирюковский.

— Может быть, — послышался спокойный, чуть равнодушный ответ, — но ты еще хуже, чем я. Ты хуже, чем твой дружок Мерзлов. Сорок дней прошло со дня его кончины, и знаешь что я тебе хочу сказать, Бирюковский?

— Что! Что! Заткнись, сволочь!

— Ну, зачем ты так, — мягко прозвучало из трубки, — ты волен прекратить разговор, однако не делаешь этого. Почему?

— Заткнись! — Лев Данилович посмотрел на свой телефон так, словно бы мог увидеть разговаривавшего с ним человека.

— Я хочу сказать тебе вот что: следующим будешь ты. А со мной встречаются лишь один раз, один-единственный, последний. И ты меня увидишь, возможно, узнаешь, но радости от встречи у тебя не возникнет, поверь.

А вот я обрадуюсь.

Лев Данилович понимал, что этот страшный разговор надо как-то окончить. Но как? Пальцы не слушались, и он даже не мог нажать на кнопку, чтобы отключить телефон. Но тот отключился сам, видимо, говоривший сказал самое главное и уже ничего больше не хотел слышать от Льва Даниловича. Бирюковский швырнул телефон на сиденье так, словно бы это был брусок раскаленного металла, и отодвинулся от него подальше. Затем жадно принялся хватать воздух.

Водитель в зеркало смотрел на искаженное страхом лицо своего хозяина.

— Стой! — вдруг воскликнул Бирюковский. — Гони назад! Назад!

Водитель резко развернулся, затормозил, джип с охраной еле успел вписаться в поворот и не ударить в задний бампер «ягуара». Охранники тут же выскочили из джипа, но пока еще без оружия в руках. Бирюковский сидел на заднем сиденье, закрыв глаза, втянув голову в плечи, и мелко дрожал. Ему казалось, что тот, кто звонил, где-то рядом, возможно, в одной из машин, остановившихся у светофора, возможно, в толпе у остановки. Если бы Бирюковский был верующим, то наверняка бы истово перекрестился.

— Что случилось, Лев Данилович?

— Не знаю, — еле шевеля побелевшими от страха губами, ответил Бирюковский, — не понимаю.

— Куда едем? — минуты через три спросил водитель, — здесь знак, стоять нельзя.

— Назад, за город, — не своим голосом произнес Лев Данилович. Он сказал это так тихо, таким тоном, каким обычно разговаривают в присутствии покойника.

Этой декабрьской ночью Чекану везло, как никогда раньше, словно кто-то невидимый стоял у него за спиной и подсказывал, с какой карты зайти, что сбрасывать, на сколько повышать ставки. Играл Чекан невероятно рискованно, каждый раз ставя на кон почти все, что у него имелось. И как ни удивительно, карта шла та, о которой он мог лишь мечтать.

Если он хотел семерку, приходила именно она, если хотел даму, то получал именно ее. Если бы люди, сидевшие за одним столом с Чеканом, не знали его уже много лет, то наверняка заподозрили бы его в шулерстве, хотя все игроки, сидевшие за столом, играли не хуже его. Просто Чекану везло, есть же такое слово «фортуна», и вот она распростерла над ним свои крылья, а руки положила ему на плечи.

Чекан иногда улыбался и мысленно произносил:

«А сейчас придет дама треф и крестовый король».

Закрывал глаза, брал карты, ставил их в веер и лишь после этого смотрел. Действительно, в его чутких пальцах появлялась нужная комбинация. Всем, кроме Чекана, уже хотелось закончить игру как можно скорее, ведь деньги уплывали, а Чекан лишь подзадоривал, говоря:

— Друзья, вам же надо отыграться. Не могу же я уйти с вашими деньгами? Да и на улице еще темно. Что это за игра, если не встретить солнце за столом с картами в руках?