Поселок. Тринадцать лет пути. Великий дух и беглецы. Белое платье Золушки (сборник) - Страница 5

Олег отыскал на полке банку с маслом, налил в светильник и зажег его. Сразу стало светло. И видна широкая кровать, на которой под шкурой лежали рядом Кристина и Лиз. Олег всегда удивлялся, насколько они похожи, не поверишь, что даже не родственники. Обе белые, с желтыми волосами, с широкими плоскими лицами и мягкими губами. У Лиз зеленые глаза. У Кристины глаза закрыты. Но говорят, что были зелеными.

– Масла еще на неделю хватит, – сказал Олег, – потом Старый принесет. Вы не экономьте. Чего в темноте сидеть?

– Жаль, что я заболела, – произнесла Лиз. – Я хотела бы пойти с тобой.

– В следующий раз.

– Через три года?

– Через год.

– Через этот год, значит, через три наших года. У меня слабые легкие.

– До зимы еще долго, выздоровеешь.

Олег понимал, что говорит не то, чего ждала от него эта девушка с широким лицом. Когда она говорила о походе, она имела в виду совсем другое: чтобы Олег всегда был вместе с ней, потому что ей страшно, она совсем одна. Олег старался быть вежливым, но не всегда удавалось: Лиз раздражала – ее глаза всегда чего-то просили.

Кристина поднялась с постели, подобрала палку, пошла к плите. Она все умела делать сама, но предпочитала, чтобы помогали соседи.

– С ума сойти, – бормотала она. – Я, видный ученый, женщина, некогда известная своей красотой, вынуждена жить в этом хлеву, брошенная всеми, оскорбленная судьбой…

– Олег, – начала Лиз, поднимаясь на локте. Открылась большая белая грудь, и Олег отвернулся. – Олег, не уходи с ними. Ты не вернешься. Я знаю, ты не вернешься. У меня предчувствие…

– Может, воды принести? – спросил Олег.

– Есть вода, – ответила Лиз. – Ты не хочешь меня послушать. Ну хотя бы раз в жизни!

– Я пошел.

– Иди.

В дверях его догнали слова:

– Олежка, ты смотри, может, там есть лекарство от кашля. Для Кристины. Ты не забудешь?

– Не забуду.

– Забудет, – отозвалась Кристина. – И в этом нет ничего удивительного.

– Олег!

– Ну что?

– Ты не сказал мне «до свидания».

– До свидания.

Старый мылся на кухне над тазом.

– Крупных зверей вы убили, – сказал он. – Шерсть только плохая, летняя.

– Это Дик с Сергеевым.

– Ты сердит? Ты был у Кристины?

– Там все в порядке. Потом принесите им масла. И еще у них картошка кончается.

– Не беспокойся. Заходи ко мне, поговорим напоследок.

– Только недолго! – крикнула мать из-за перегородки.

Старый ухмыльнулся. Олег снял полотенце, протянул ему, чтобы удобнее было вытереть левую руку. Правую старик потерял лет пятнадцать назад, когда они первый раз пытались пройти к перевалу.

Олег прошел в комнату Старого, сел за стол, отполированный локтями учеников, отодвинул самодельные счеты с сушеными орехами вместо костяшек. Сколько раз он сидел за этим столом? Несколько тысяч раз. И почти все, что знает, услышал за этим столом.

– Мне страшнее всего отпускать тебя, – произнес старик, садясь напротив, на учительское место. – Я думал, что через несколько лет ты сменишь меня и будешь учить детей.

– Я вернусь, – ответил Олег. Он подумал: «А что сейчас делает Марьяна?» Грибы она уже замочила, потом переложила свой гербарий, она обязательно перекладывает гербарий. Собирается? Говорит с отцом?

– Ты меня слушаешь?

– Да, конечно, учитель.

– И в то же время я сам настаивал на том, чтобы тебя взяли за перевал. Пожалуй, это тебе нужнее, чем Дику или Марьяне, ты будешь моими глазами, моими руками.

Старый поднял руку и посмотрел на нее с интересом, словно никогда не видел. И задумался. Олег молчал, оглядывая комнату. Старый иногда замолкал так, внезапно, на минуту, на две. У каждого свои слабости. Огонек светильника отражался на отполированном, как всегда, чистом микроскопе. В нем не было главного стекла. Сергеев тысячу раз говорил Старому, что пустая трубка слишком большая роскошь, чтобы держать ее на полке как украшение. «Дай мне в мастерскую, Боря. Я из нее сделаю два чудесных ножа». А Старый не отдавал.

– Прости, – сказал старик. Он моргнул два раза добрыми серыми глазами, погладил аккуратно подрезанную белую бороду, за которую тетка Луиза звала его купцом. – Я размышлял. И знаешь о чем? О том, что в истории Земли уже бывали случаи, когда по несчастливой случайности группа людей оказывалась отрезанной от общего потока цивилизации. И тут мы вступаем в область качественного анализа…

Старик опять замолк и пожевал губами. Ушел в свои мысли. Олег к этому привык. Ему нравилось сидеть рядом со стариком, просто молчать, ему казалось, что знаний в старике так много, что сам воздух комнаты полон ими.

– Да, конечно, надо учитывать временной диапазон. Диапазон – это расстояние. Запомнил?

Старый всегда объяснял слова, которые ученикам не встречались.

– Одному человеку для деградации достаточно нескольких лет. При условии, что он белый лист бумаги. Известно, что дети, которые попадали в младенчестве к волкам или обезьянам, а такие случаи отмечены в Индии и Африке, через несколько лет безнадежно отставали от своих сверстников. Они становились дебилами. Дебил – это…

– Я помню.

– Прости. Их не удавалось вернуть человечеству. Они даже ходили только на четвереньках.

– А если взрослый?

– Взрослого волки не возьмут.

– А на необитаемый остров?

– Варианты различны, но человек неизбежно деградирует… степень деградации…

Старик взглянул на Олега, тот кивнул. Он знал это слово.

– Степень деградации зависит от уровня, которого человек достиг к моменту изоляции, и от его характера. Но мы не можем ставить исторический эксперимент на одной сложившейся особи. Мы говорим о социуме. Может ли группа людей в условиях изоляции удержаться на уровне культуры, в каковой находилась в момент отчуждения?

– Может, – ответил Олег. – Это мы.

– Не может, – возразил старик. – Но для младенца достаточно пяти лет, для группы, даже если она не вымрет, потребуется два-три поколения. Для племени – несколько поколений… Для народа, может быть, века. Но процесс необратим. Он проверен историей. Возьмем австралийских аборигенов…

Вошла мать Олега, она была причесана, надела выстиранную юбку.

– Я посижу с вами, – сказала она.

– Посиди, Ирочка, – кивнул старик. – Мы беседуем о социальном прогрессе. Вернее, регрессе.

– Я уже слыхала. Ты рассуждаешь, через сколько времени мы начнем ходить на четвереньках? Так я тебе отвечу – раньше мы все передохнем. И слава богу. Надоело.

– А ему не надоело, – не согласился старик. – И моим близнецам не надоело.

– Из-за него и живу, – напомнила мать, – а вы его посылаете на верную смерть.

– Если встать на твою точку зрения, Ира, – сказал Старый, – то здесь смертью грозит каждый день. Здесь лес – смерть, зима – смерть. Наводнение – смерть, ураган – смерть, укус шмеля – смерть. И откуда смерть выползет, какое она примет обличье, мы не знаем.

– Она выползает, когда захочет, и забирает, кого пожелает. Одного за другим.

– Нас больше, чем пять лет назад. Главная проблема – не физическое выживание, а моральное.

– Нас меньше! Нас с тобой меньше! Ты понимаешь, нас совсем не осталось! Что эти щенки могут без нас?

– Можем, – ответил Олег. – Ты в лес одна пошла бы?

– Лучше повеситься. Я порой на улицу боюсь выходить.

– А я хоть сейчас пойду. И вернусь. С добычей.

– То-то сегодня Дика с Марьяшкой еле спасли.

– Это случайность. Ты же знаешь, что шакалы стаями не ходят.

– Ничего не знаю! Пошли все-таки стаей или нет? Пошли?

– Пошли.

– Значит, ходят…

Олег не стал больше возражать. Мать тоже замолчала. Старый вздохнул, дождался паузы и продолжил свой монолог:

– Я почему-то сегодня вспомнил одну историю. Тысячу лет не вспоминал, а сегодня вспомнил. Может, просто к месту пришлось? Случилось это в 1530 году, вскоре после открытия Америки. Немецкое китобойное судно, которое промышляло к югу от Исландии, попало в шторм, и его отнесло на северо-запад, в неизвестные воды. Несколько дней корабль несло по волнам среди айсбергов. Айсберг – это…