Портреты Пером (СИ) - Страница 694

Джим молчит некоторое время, будто раздумывая, стоит ли говорить. А потом медленно начинает:

– Кажется, я просто… осознал, что Арсений умер. Полностью.

– О...

Джека разом перестаёт интересовать пригоревший кофе. Радоваться или нет – не ясно; три года брат жил в оцепенении, только работой, и теперь вот... Как показывал жизненный опыт, глобальные перемены быстро не происходят. А если и да, то это что-то типа землетрясения, в общем – ничего хорошего.

– Это, конечно, хорошо, но... Что-то натолкнуло на мысль?

Опять молчание. Недолгое.

– Сон приснился.

– Сон, значит...

И что говорить – тоже непонятно. Джек разливает несчастный переваренный кофейный шедевр брата по кружкам. Отхлёбывает из своей. Даже такой дрянной кофе всё равно – кофе. Особенно в такую слякотную холодину.

– Ну... у тебя же всё в порядке?

– Нет, – брат как отрезал, принимая кружку в руки. – Я не в порядке. У меня три года назад умер любимый человек, и…

Замялся. Чуть сжал губы.

– Видеть эротический сон с его участием… это ненормально.

– Ну... – Джек поморщился, то ли от попытки представить, то ли от вкуса кофе, сам не понял, – может, тебе к психологу сходить... Не знаю там. Или попробовать найти себе кого-нибудь.

– Будет как десять лет назад. Я… – Джим отставляет кружку, мучительно хмурится, трёт переносицу. – Видел сон, что он не умер. Что просто… вернулся, а потом нас… развело на три года. Я пытался, даже нашёл себе кого-то, а потом просто встретил Арсения в парке… и всё, коту под хвост. Я не смогу быть с кем-то. Я всё…

Он осекается, придвигает к себе кружку. Кажется, у него слегка подрагивают пальцы.

– До сих пор жду его.

– Твою мать, вот так и знал, что ничего не хорошо. Старший, ты не молчи, главное, как эти три года. Ладно, ждёшь, ладно, может... Я не психолог, и...

Джек отставляет кружку – до этого вертел её в руках.

– Но ты хотя бы говорить начал. Реагировать. Хочешь, перееду к тебе временно? Я со своей последней... всё равно расплевался. Кота она тоже забрала, в общем... Могу пожить у тебя. Хоть питаться начнёшь нормально.

– Переезжай, – пожимает плечами, обхватывая кружку плотнее. Смотрит сквозь пар. – Кажется, я зациклился. Арсений обещал, что мы поедем в горы. Ещё в особняке. Мы вспоминали это обещание, когда было совсем плохо. И во сне – снова. Предлагал уехать. С ним. Может быть… правда, мне стоит сменить обстановку, а? Отвлечься. Я рехнусь.

Джек постукивал пальцами по столу, пока он говорил. Слушал. Потом в голове промелькнуло – резко, чёрт знает, может, на каком-то эзотерическом сайте выцепил, когда ещё верил, что в интернете можно найти на эту тему хоть что-то стоящее. Сколько он этой дряни перелопатил в своё время – подумать страшно. Информация, как оказалась, осталась и теперь вот заскребла тревогой по мозгам.

– Вот с этого места, Джим, – рука потянулась к блокноту, висящему на холодильнике, дёрнула лист и ручку. – Эротику можешь опустить. Про “пойдём со мной”. Подробно.

– Дословно, что ли? – В голосе старшего злость. – Сидели на ковре, который в моей гостиной. Он сказал, что хочет увезти меня из Лондона. Сказал предупредить своих, собрать вещи. Я ответил, что поеду куда угодно. Потом эротика. Что непонятного?

Он резко, чуть не расплескав нетронутый кофе, отставляет кружку, сцепляет пальцы до побеления костяшек.

Джек быстро записывает на блокнотный лист “собрать вещи”, потом – “предупредить”. Первое зачёркивает. Срывается с места и орёт уже из зала:

– Глиняная чашка есть? Керамика. Широкие края.

– Ты в курсе всей посуды, которая у меня есть. – Голос Джима из прихожей. Твёрдый. – Я в этой метафизике не участвую.

– Да чёрт бы тебя...

Джек залетает обратно на кухню, хватает из шкафа единственное глиняное – большую чашку-супницу, которую сам же притаскивал себе под глинтвейн. Плескает в неё воду из-под крана. В зале садится на ковёр (стараясь не думать, что тут вытворял астральный отпечаток Пера с его братом), вглядывается в водную поверхность. Старший злобно фыркает на кухне. Пусть. Джек не уверен, что увидит даже самого призрака, ошивайся он тут, тем более след – если уже ушёл.

– Ты же сильный медиум. Был, – тихо в пространство, продолжая поглаживать воду. – Как-нибудь, пни там, урони что-нибудь... Мне надо знать, заберёшь ты его или нет.

Бесполезно. Через полчаса Джек сдаётся и идёт с кружкой в кухню. Выплёскивает воду в раковину.

– Из меня так себе экстрасенс, разве что совсем рядом призрака учую, – сказал спине брата. Джим стоял у окна, неподвижный и прямой как палка. – Так что не знаю. Такие сны во многих верованиях означают, что... мёртвый пришёл за живым. Если учесть, что сон ты видел яркий и впервые за три года, я...

Джим будто прямее становится. Замирает – даже дыхание.

– Ты к тому, что он меня заберёт?

– Да не знаю я. – Джек опускается на стул, проводит по лицу ладонями. И опять: старые шрамы. Джек их ненавидит вместе с памятью об особняке, забравшем его друга. И теперь вот. Почти отчаяние. Поверил. – Знаю только, что есть такая трактовка. Предупреди своих... Это что-то вроде “попрощайся”, так его слова интерпретировало твоё восприятие. У нас сознание современной культурной парадигмой запрограммировано бояться смерти. При контакте с призраком сообщение шифруется. Так “разберись со своими делами” стало “пакуй вещи”, или как там было, а “простись навсегда” – “предупреди об отъезде”. Ну и сама смерть заменилась на... отъезд этот самый.

Джеку горько и страшно. Пальцы нервно стучат по крышке стола. Мизинец слегка боком и с шишкой на месте перелома, как Мэтт изуродовал, так кость правильно и не срослась.

– Арсень был очень сильным медиумом. И просто так... я... к чёрту. Я просто хочу надраться и не думать.

– А давай, – вдруг предлагает брат, не оборачиваясь. – Мы с тобой никогда не надирались.

Они засыпают вповалку, не разбирая дивана. И просыпается Джим – с похмелья, рано, едва светать начало – уткнутым головой прямо в спину младшего. Неудобно и болит шея. И голова. Ещё пить хочется.

Он с трудом сползает с дивана. Джека не будит – раз может спать, пусть спит. Полезно. Приняв вертикальное положение, направляется в сторону ванной, когда запинается о какие-то баулы.

Их тут

Не было

Мысли ворочаются с трудом. А баулы при ближайшем рассмотрении оказываются дорожными сумками.

Из полумрака прихожей появляется Арсений, закидывает себе на плечо набитый рюкзак. Оказывается, дверь квартиры настежь на лестничную клетку.

– Почти всё нужное перетаскал уже. А то как ты без своих книжек-то будешь, – сообщает весело. Оглядывает его с головы до ног. Присвистывает. – Ну ничего себе, вы вчера... отметили отъезд. Голова сильно болит?

– Приемлемо.

Джим потирает виски. Щурится, рассматривая Арсения в неверных утренних сумерках.

– Думаю, можно считать, что я с ним попрощался.

– Хорошо. – Тон Арсения меняется на более глубокий. И говорит он тише. Отставляет рюкзак, подходит ближе. Обнимает. Пальцы – тёплые – скользят по лбу, и головная боль стихает. – Хорошо всё, Джим. Ты только реши – тебе правда эти сумки нужны? А то таскать замучаемся, а лучше до рассвета выехать. Первое правило путешественника.

– С чего ты вообще взял, что мне нужны сумки?

Джим обвивает рукой его поясницу, смотрит в глаза. Теперь, когда голова не болит, выходит даже улыбнуться.

– Ты же их сюда наставил, не я, – он тепло фыркает. Касается губами виска. – У меня только рюкзак с кое-какой памятью... ну, по правде, там куча фотографий, блин, моих. А ты, кажется, решил запомнить вообще всё.

– Ну наставил. Но брать не буду.

Джим прикрывает глаза. Теперь, когда Арсений рядом, когда всё уже решено, ему легко. Только один вопрос зудит на языке:

– Почему ты младшему не ответил? Вы всегда были друзьями.

– А... Он что, пытался связаться? Меня же тут не было, я тебе время дал, разобраться. Наедине с собой. Контакт, значит...