Портартурцы - Страница 14

— Эк, хватил! — поморщился Кондратенко. Остальные слушатели переглянулись.

— Но это продолжается недолго. Вдруг кто-нибудь крикнет: «А я испугался». И захохочет. Смотришь, приходят все в себя и начинают работу при новой обстановке, причем совершенно спокойно и разумно, как и до появления опасности. Я лично поддавался такому же страху, как и все, но затем тотчас приходила мысль— не заметил ли кто мой страх? Смотрю на окружающих, вижу — никто не заметил. Меня обыкновенно поражало удивительное спокойствие и простота всех окружающих меня нижних чинов. Как я ни старался быть спокойным, но я чувствовал, что мне до их спокойствия далеко. Господа офицеры более чувствительны и не так скоро приходят в себя. Но зато между ними есть и такие, которые составляют блестящее исключение. Между нижними чинами таких исключений мне не приходилось видеть. Может быть, это оттого, что из них никто и не думает выделяться. Следовательно, рассчитывать на какое-то особое нравственное влияние, о котором думают многие офицеры, не приходится. Хорошо уж и то, если сам офицер вовремя очухается и примется за выполнение возложенных на него создавшейся обстановкой задач. Это крепко нужно запомнить господам офицерам.

«Неуместные речи, — хотел сказать Кондратенко, но удержался. Фок замолчал и оглядел окружающих. Офицеры стояли, понурив головы.

— Что вы скажете по этому вопросу, Роман Исидорович? — обратился Фок к Кондратенко.

Кондратенко не любил Фока. Он устал, ему хотелось отдохнуть и обдумать создавшееся положение.

«Помощи, помощи нет с севера, — вертелось в голове генерала. — Огромный район, неисчислимые ценности сосредоточены на маленьком пыльном неплодородном полуострове… Что разглагольствовать?.. Действовать, действовать нужно!»

— Вы о чем, генерал?

— Об обязанностях офицеров, о их нравственном воздействии на солдат.

— Об этом говорилось и говорится. Нам нужна хорошо развитая и обученная солдатская масса, преданная делу и понимающая честь нации. Но если та или другая воинская часть дрогнет и обратится в бегство, то я всецело буду винить офицеров. Нужно любить вверенных вам солдат, и тогда в бою мы получим исключительные примеры стойкости.

Генералы ушли в помещение вокзала.

— Мы выслушали внушительное поучение, — сказал иронически Двайт. — Но старик прав. В пылу гнева мы не должны поносить солдат. Их ошибки — наши ошибки.

2

Во время ужина Кондратенко долго приглядывался к Фоку. Сутулая фигура армейского генерала не гармонировала с его порывистыми, угловатыми движениями. Прямой н длинный нос на осунувшемся старческом лице казался слишком тонким и прозрачным. Бакенбарды и сверлящий взгляд глубоко сидящих глаз подчеркивали бледность кожи.

— Я думаю, — начал разговор Кондратенко, — в дополнение к траншеям, вырытым по вашему, Александр Викторович, указанию, мы поручим инженер-капитану фон Шварцу спустить окопы лишь на Восточном фронте. Что же касается других склонов Наньшаня, то на них работы проведем впоследствии. Давайте укрепим надежнее самые уязвимые места.

— А как, бойницы и козырьки по кромкам окопов?

— Полковник Третьяков как будто против бойниц, но они нелишни, вы совершенно правы.

— Опыт показал, что козырьки вполне оправдывают себя. О них еще не знают японцы и нарвутся. — Фок, вздернув плечами, самодовольно улыбнулся. — Только не следует делать их из длинных досок, а то один снаряд причинит много вреда.

— Два яруса окопов очень хорошо, но нужно иметь больше солдат, — сказал вошедший полковник Третьяков.

— Нижний ярус хорош для настильной стрельбы, но для обстрела оврагов следует держать стрелков у верков позиции. Дело само себя покажет, Роман Исидорович, — продолжал Фок, обращаясь только к Кондратенко. — Ни вам, ни мне не заблагорассудится держать окопы во время боя пустыми. Но, повторяю, я против сплоченности в траншеях тогда, когда их забрасывают ядрами и осыпают шрапнелью.

Генералы умолкли. Щеки моложавого лица Кондратенко опустились. У него были задумчивые округлые, глаза. Густые усы и бородка клином делали лицо Романа Исидоровича суховатым и строгим.

— Бездельники! — выругался, криво улыбаясь, Фок.

— Вы о чем, ваше превосходительство?

— Да вот телеграмма из ставки главнокомандующего.

1

Наутро вторая батарея и полк выступили на север по Бицзывоской дороге. Ехали медленно и осторожно. Стрелковые цепи двигались впереди. Вдоль длинной возвышенности, с ее южной стороны, видны были наши конные разъезды. Командир батареи остановился у края дороги и пропустил мимо себя все орудия. После смотра он со старшим фейерверкером ускакал вперед. Чувствовалось, что японцы недалеко, что вот-вот начнется бой.

Подковин смотрел на возвышенность, за которой был враг, и думал: «Значит, японцы еще не видны. Едем открыто, точно на параде».

Как ни успокаивал себя Подковин, но нервной дрожи он сдержать не мог.

Около трех часов дня батарея остановилась. Сухие вспаханные поля тянулись и справа и слева, а гора Самсон возвышалась над ними. Западный склон массива освещался теплым апрельским солнцем. На небе — ни тучки. Справа, по дороге из оврага, на пригорок поднялась группа всадников. Они подъехали к батарее. То был генерал Фок со своими ординарцами. Полковник Лапэров, гарцуя на своей лошади, приблизился к нему.

— До вечера надо выяснить обстановку и решить, как действовать. Японцы наступают превосходящими нас силами. — Фок передернул плечами. — Требуется исключительная осторожность. Продвиньте батарею еще немного к высоте. Один из ваших офицеров пусть поднимется вон на тот бугор. Мне дайте в качестве ординарца вашего артиллериста, но, пожалуйста, хорошо грамотного.

— Позвать Подковина, — приказал командир батареи фельдфебелю.

«Ишь, чертов сын, как в люди выходит», — подумал фельдфебель.

— Подойди к генералу', — сказал командир батареи, когда Подковин явился к нему.

Подковин сделал полуоборот и, взяв под козырек, стал перед Фоком.

— Имею честь явиться, ваше превосходительство.

— Ординарец? Вот что, братец, ты поедешь со мной, тебе придется записывать распоряжения для вашей батареи. Ты сумеешь? Коротко и ясно?

— Так точно!..

Генерал ехал впереди. Вскоре обрисовался всадник, скакавший во весь дух. Фок пришпорил коня. Конный охотник, поравнявшись с генералом, подал ему пакет.

— Здорово, братец. Расскажи, что видел?

— Японцы полками передвигаются, а при них артиллерия.

Фок взмахнул нераспечатанным письмом, посмотрел его на свет и передал адъютанту. Лошадь охотника стояла, растопырив ноги, и тяжело дышала. Снова тронулись вперед и въехали в ложбину. Мягкий грунт все время осыпался под копытами лошадей. Спешившись, поднялись к самому гребню рассеченной оврагом возвышенности. В дальнем конце развернувшейся долины поднимались облачка пыли.

— Японцы, ваше превосходительство, — рассказывал охотник, — Мы их не раз видели, но не стреляем. Такое распоряжение, чтобы силы выяснить. Они к Самсону продвигаются. Смотрите! Опять их начальник на белом коне выскочил на взлобок.

Подковин слышал охотника, но неприятельского всадника не видел.

Генерал Фок снял фуражку и, вытянув шею, выглянул из оврага.

— Да, движутся туда. Поручик, что там в донесении написано?

— Тринадцатого апреля утром японцы перешли в наступление по Бицзывоекой дороге, а в 11 часов 50 минут батальон 15-го полка занял Тоцзялин и продвигается на деревню Шимынзы. Но, вследствие превосходных сил противника, наши части отошли к деревне Игя- дянь.

Впереди Подковина — обросший кустиками холмик.

«Могила или полевой алтарь? Добраться бы до него, посмотреть, что там делается».

Подковин подошел с лошадью к группе офицеров и, остановившись в пяти шагах от них, переминался с ноги на ногу.

Офицеры разговаривали между собой и не обращали на него внимания.

— Ваше высокоблагородие…