Порочные круги постсоветской России т.1 - Страница 8
В языке записываются, воспроизводятся и развиваются все смыслы мировоззрения. Как говорят, «человек видит и слышит лишь то, к чему его сделал чувствительным язык его народа». Поэтому та деформация языка, которую мы наблюдаем в последние двадцать лет, — вовсе не следствие безграмотности. Это — операция той холодной гражданской войны, в состоянии которой мы находимся.
Язык обладает огромной силой: «Словом останавливали солнце, словом разрушали города».3 В русской культуре использование слова было сопряжено с большой ответственностью («Слово гнило да не исходит из уст ваших»). Тут есть латентный конфликт с идеей «свободы слова» в ее западном понимании.
Недавно в вагонах московского метро был расклеен плакат: «Язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли». И подпись: Макиавелли, итальянский мыслитель. Это — замечательное признание наших новых духовных пастырей. Ведь Макиавелли заострил вопрос до предела, утвердив дезинформацию как важное средство власти. Он признался в одном письме от 17 мая 1521 г.: «Долгое время не говорил я того, во что верю, никогда не верю я и в то, что говорю, и если иногда случается так, что я и в самом деле говорю правду, я окутываю ее такой ложью, что ее трудно обнаружить». Вот у каких «мыслителей» заставляют сегодня учиться народ России.
Деформируется не только словарь языка, но и строение фразы, ритм. Послушайте многих телеведущих или дикторов радио — они говорят как будто уже не по-русски. Язык слабеет как средство взаимопонимания людей, их соединения через музыку речи, передачу тонких смыслов интонациями. Тургенев сказал о русском языке: «В дни сомнений, в дни тягостных раздумий ты один мне поддержка и опора…». Эту опору, данную нам культурой, можно утратить, и угроза этого вполне реальна. Значит надо язык защищать — сознательно и умело.
С введением ЕГЭ уровень культуры русского языка стал быстро падать. Вот что рассказала доцент кафедры стилистики русского языка факультета журналистики МГУ Анастасия Николаева в конце 2009 г.: «Установочные диктанты для выявления уровня знаний первокурсников мы пишем каждый год. Обычно с ними не справляются 3-4 человека. Но результаты этого года оказались чудовищными. Из 229 первокурсников на страницу текста сделали 8 и меньше ошибок лишь 18%. Остальные 82%, включая 15 стобалльников ЕГЭ, сделали в среднем по 24-25 ошибок. Практически в каждом слове по 3-4 ошибки, искажающие его смысл до неузнаваемости. Понять многие слова просто невозможно. Фактически это и не слова, а их условное воспроизведение.
Ну что такое, например, по-вашему, рыца? Рыться. Или, скажем, поциэнт (пациент), врочи (врачи), нез наю (не знаю), гени-рал, через-чюр, оррестовать. Причем все это перлы студентов из сильных 101-й и 102-й групп газетного отделения.
Так сказать, элита. А между тем 10% написанных ими в диктанте слов таковыми не являются. Это скорее наскальные знаки, чем письмо. Знаете, я 20 лет даю диктанты, но такого никогда не видела. По сути дела, в этом году мы набрали инопланетян. Суровый, бесчеловечный эксперимент, который провели над нормальными здоровыми детьми, и мы расплатимся за него полной мерой. Ведь люди, которые не могут ни писать, ни говорить, идут на все специальности: медиков, физиков-ядерщиков. И это еще не самое страшное. Дети не понимают смысла написанного друг другом. А это значит, что мы идем к потере адекватной коммуникации, без которой не может существовать общество. Мы столкнулись с чем-то страшным…
С некоторыми, например, мы писали диктант в виде любовной записки. Девчонки сделали по 15 ошибок и расплакались».
Корреспондент спрашивает: «У вас и правда был такой слабый набор?». Ей отвечает доцент: «В том-то и дело, что формально сильный: средний балл по русскому языку — 83. То есть не просто “пятерка”, а “суперпятерка”, поскольку отличная оценка по русскому языку в этом году начиналась с 65 баллов. Это национальная катастрофа!» [29].
В заявлении Ученого совета филологического факультета МГУ сделан исключительно тяжелый вывод: «Несколько лет подряд отдельные представители гуманитарного сообщества предупреждали о возможности катастрофы как в школьном образовании вообще, так и в его гуманитарном сегменте в частности. Ситуация изменилась качественно: катастрофа произошла, и русская классическая литература более не выполняет роль культурного регулятора образовательного процесса.
Политика российских властей в области образования обусловлена совокупностью причин; назовем некоторые, наиболее очевидные:
а) стремление власти окончательно уничтожить советскую составляющую “постсоветского” образования, в случае с русской классической литературой — резко ограничить обсуждение и, тем более, усвоение ее ценностей, чуждых современной политической и экономической элите, а также той части “среднего класса”, которая ориентирована на обслуживание этой элиты» [27].
К этому выводу и предположению о причинах такого хода событий надо отнестись внимательно, отставив в сторону конъюнктурные идеологические мотивы. Проблема несравненно весомее, чем эти преходящие мотивы. Неразумно ломать структуры и рвать связи в культуре только потому, что они сложились в советский период и несли на себе следы эпохи. Это и называется «выплеснуть с грязной водой ребенка». Глупо воевать с призраками, надо с благодарностью встраивать новые системы в созданные ранее структуры. Реформа образования в гуманитарной сфере как будто специально шла наперекор этим простым правилам.
Надо сказать, что это заявление «О реформе образования, ее итогах и перспективах» было подписано всеми членами Ученого совета — «Принято единогласно на заседании Ученого совета филологического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова 22 ноября 2012».4
Это, пожалуй, первое такое событие в истории России — манифест, подписанный авторитетными представителями институционально оформленного научного сообщества лучшего университета страны! Такие наказы и приговоры подписывали все до одного лишь участники общинных сельских сходов в революцию 1905-1907 гг., а профессора, если и писали петиции, то подписывали их маленькими группами.
Известно, что в советской школе введение подростков и юношей в большую культуру осуществлялось с опорой на классическую русскую литературу. Она давала всему поколению общий язык символов, этических формул, аллюзий. Школьная реформа шаг за шагом устраняет это средство. В заявлении филологов МГУ сказано: «В результате введения ЕГЭ, резкого сокращения часов на преподавание литературы в школе, а в последнее время и упразднения самого предмета русская литература (согласно стандарту второго поколения, сейчас в средней школе есть предмет “русский язык и литература”) резко, на порядок упал уровень преподавания русской литературы, уровень знания, уровень ее эмоционального, ценностного, культурно-психологического воздействия на учащихся, фактически лишенных возможности осмыслить литературную культуру прошлого как духовную почву для саморазвития…
С отменой сочинения произошли иные, качественные изменения в характере преподавания: учащийся более не рассматривается как самостоятельно мыслящая личность, наделенная аналитическими способностями и умеющая реализовать их на практике в форме связного текста; теперь он должен лишь воспроизводить некоторую часть полученной информации; естественно предположить, что цель такого среднего образования — создание потребителя, управляемой массы…
Ситуация катастрофического обрушения уровня гуманитарного школьного образования усугубляется массовым закрытием школ в российской провинции и резким сокращением числа бюджетных мест, выделяемых филологическим факультетам вузов, а вместе с тем политикой слияния и закрытия самих вузов. Фактически это означает, что в самое ближайшее время будут аннулированы достижения советской образовательной системы, а вместе с тем будут окончательно преданы забвению традиции русской дореволюционной школы. Это национальная катастрофа, чреватая сломом механизмов исторической преемственности и прерыванием самой национальной культурной традиции» [27].