Порочная невинность - Страница 24

– О?

Такер по-настоящему разозлился.

– Послушайте, я был вместе с Берком, когда он нашел тело. Вы, может быть, привыкли к подобным зрелищам, а я – нет! Тем более надо учесть, что я испытывал к ней нежные чувства.

– Интересно, что вам нравились все три женщины, – мягко заметил Бернс. – Миссис Логэн, кажется, нашли в Призрачной лощине? – Было очевидно, что ему непривычно произносить подобные названия. – Но ведь это всего в двух милях от вашего дома. А мисс Хэттингер нашли в пруду Макнейров – это меньше чем в миле от вашей усадьбы. И вы были у пруда в тот самый день, когда поссорились с мисс Хэттингер.

– Это верно. Я вообще там часто бываю.

– И, судя по словам мисс Уэверли, вы были очень взволнованы и расстроены, когда она вас увидела.

– А я думал, мы уже остановились на определении «писать кипятком»… Да, именно так. Поэтому я туда и пошел. Это очень тихое и спокойное место.

– И уединенное. Вы можете рассказать мне, мистер Лонгстрит, как вы провели остаток вечера?

«А вот сейчас я скажу неправду», – подумал Такер.

– Я весь вечер играл в джин-рамми с Джози, моей сестрой, – солгал он, не моргнув глазом. – Я был очень рассеян, и она обставила меня на тридцать или сорок долларов. Мы выпили немного, а потом легли спать.

– В какое точно время вы расстались с сестрой?

– Я лег, наверное, в два – два тридцать.

– Агент Бернс, – вмешался Берк, – я хотел бы добавить, что в тот самый день, когда нашли Эдду Лу, Тэк ко мне приходил. Он был в беспокойстве, потому что ничего о ней не знал: она ему не звонила и не отвечала на его звонки.

Бернс вздернул бровь.

– Вы мне об этом уже сообщили, шериф. Мистер Лонгстрит, каким образом вы получили синяк под глазом?

– Мне его поставил папаша Эдды Лу. Собственно, тогда-то я и уяснил, что она исчезла. Он приехал ко мне домой, решив, что я ее спрятал у себя. А потом ему втемяшилось в голову, что я сплавил ее в какую-нибудь клинику делать аборт.

– А вы обсуждали возможность аборта со скончавшейся?

– Она скончалась прежде, чем я успел хоть что-нибудь с ней обсудить. – Такер рывком встал со стола. – Это все, что я имею сказать! А если у вас возникнут дополнительные вопросы, вы приедете в «Сладкие Воды» и зададите их мне. Увидимся попозже, Берк.

Берк подождал, когда захлопнется дверь.

– Агент Бернс, я знаю Такера всю мою жизнь. И заявляю вам, что, как бы он ни бесился насчет Эдды Лу, он не смог бы ее убить.

На это Бернс ничего не ответил и просто выключил магнитофон.

– Не правда ли, как удачно, что я могу относиться ко всему этому объективно? А сейчас, шериф, нам пора навестить похоронное бюро. Вот-вот должен прибыть патологоанатом.

Такер был сыт по горло. Он ничего дурного не сделал, жил себе собственной жизнью и что же в результате получил? Помятые бока, распухший глаз и новость, что его подозревают в убийстве!

А все женщины виноваты! Если бы Эдда Лу не прижималась к нему всякий раз, когда он заходил в магазин Ларссона, он бы и не подумал с ней встречаться. Если бы Делла не запилила его тогда, он бы не поехал в город, не зашел бы в кафе, и Эдде Лу не удалось бы выплеснуть на него свою злобу. А если бы эта Уэверли не забрела на пруд, то не увидела бы, как он, «взволнованный и расстроенный», сидит на берегу.

Господи боже! Он имел-таки основания выглядеть «взволнованным и расстроенным»…

При мысли об Эдде Лу у него все внутри переворачивалось. Пусть она была сколь угодно лукавая, хитрая и коварная, смерти она не заслуживала. Но, черт побери, почему же ему-то приходится за это отдуваться? Сидеть и терпеть, как этот напыщенный янки достает его своими вопросами и изучает своим особым следовательским взглядом? Даже не столько следовательским, сколько высокомерно-столичным, язвительным, жгучим, как крапива на заднице?

И эта Кэролайн Уэверли смотрит на него точно таким же взглядом! Она, наверное, с удовольствием сообщила агенту ФБР о том, как наткнулась на грязного южанина, замышляющего убийство на своем родном болоте.

Проскочив на метр поворот к дому Макнейров, Такер так резко затормозил, что колеса завизжали. Да, ему необходимо сейчас же, немедленно поговорить кое о чем с этой герцогиней!

Подняв за собой шлейф гравия, Такер не заметил, как следом за ним свернул пикап. Подбитые глаза Остина недобро сверкнули, когда он увидел, как красные огоньки автомобиля исчезли в кустах подъездной аллеи, а губы растянулись в ухмылке.

Остановившись у обочины, он выключил зажигание, положил ключи в карман и нагнулся за банкой с гуталином. Посмотрев на свое отражение в зеркале заднего обзора, Остин намазал черным лицо и натянул как следует камуфляжный берет. С заднего сиденья он достал «ремингтон вудмастер» и проверил магазин. Все еще улыбаясь, одетый с головы до ног в камуфляж, он вылез из машины. За поясом у него торчал остро наточенный охотничий нож.

Кэролайн не возражала против одиночества. Хотя Сьюзи ей очень нравилась, но энергия этой женщины, бьющая ключом, довела Кэролайн почти до изнеможения. Кроме того, она не верила, что кто-нибудь ворвется к ней среди ночи и убьет ее во сне. В конце концов, она здесь человек чужой, и никто не знаком с ней настолько близко, чтобы желать ей зла. Подумав немного, она убрала ружье и пистолет, не собираясь когда-либо пускать их в дело.

А чтобы доставить себе удовольствие, Кэролайн взяла в руки скрипку. Со времени приезда она играла только один раз и теперь с наслаждением провела ладонью по гладкому, отполированному дереву, коснулась струн. «Это не тренировка, – подумала она, натирая канифолью смычок. – И не концертное выступление». Это был один из тех порывов, которые ей так часто приходилось подавлять. Сейчас она будет играть для самой себя!

Закрыв глаза, Кэролайн положила скрипку на плечо. Голова и тело автоматически приняли нужное положение – так женщина принимает ту самую, единственную позу, соблазняя возлюбленного.

Она выбрала Шопена – из-за красоты мелодии и легкой печали, которая соответствовала теперешнему ее настроению.

И, как всегда, музыка заполнила собой все пространство души.

Теперь Кэролайн не думала о смерти, о страхах. Не вспоминала о Луисе и его измене, о родных, которых потеряла, или о тех, без которых привыкла обходиться. Она не думала и о музыке. Она ее просто чувствовала.

Музыка была как слезы. Именно так почему-то подумал Такер, выходя из машины и направляясь к крыльцу. Не жаркие слезы, порожденные страстью, но тихие и саднящие. Смешанные с кровью души.

Никто не мог подслушать подобные мысли, но Такер все равно смутился. В конце концов, это всего лишь скрипичная музыка, для высоколобых! Даже не хочется носком отбивать ритм… Но от этих плывущих из окна звуков переворачивается сердце. Черт возьми, действительно переворачивается, и даже мурашки по коже пробегают!

Такер постучался, но так тихо, что сам едва расслышал стук. Тогда он нажал на ручку двери, с удивлением обнаружил, что она не заперта, двинулся на эти волшебные звуки – в парадную гостиную.

Кэролайн стояла посреди комнаты, лицом к окнам, поэтому он увидел ее в профиль, с головой, слегка наклоненной к скрипке. Она играла с закрытыми глазами, а улыбка на ее губах была такой же задумчивой и прекрасной, как эта музыка.

Такер не мог сказать почему, но он понимал, что вот такое, особенное сочетание звуков изливается прямо из ее души. И, как еле слышный вопрос, повисает в воздухе.

Такер сунул руки в карманы, оперся плечом о косяк и позволил себе уплыть по течению мелодии. Все это было очень странно и совершенно чуждо его натуре. Он видел перед собой женщину, такую спокойную, такую ненавязчиво привлекательную, такую соблазнительную – и при том этот соблазн не имел в себе ничего сексуального!

Она перестала играть, музыка перелилась в тишину, и Такер почувствовал острое, почти болезненное разочарование. Если бы он был поумнее, то выскользнул бы из дому и, пока она еще ничего не видит затуманившимися глазами, снова постучал.