Попугаи с площади Ареццо - Страница 124

— Пешком.

— Здорово! Тогда я посмотрю все витрины по дороге.

— Сколько вам нужно на это времени? — спросил обрадованный Ипполит.

— Дойти до того конца авеню Луизы и вернуться? Часа полтора, не меньше. А то и два.

Оставшись один, Ипполит вздохнул. Надо использовать это время с пользой. Рядом со своей невестой (то есть уже бывшей невестой), глотавшей романы один за другим, и дочерью, которая тоже обожала читать, он чувствовал себя таким ничтожеством, что решил наверстать упущенное в прошедшие годы и стать читателем, как они. Он заставлял себя часами просиживать над книгами, которые назвала ему Патрисия.

Ипполит принял душ — к книгам он относился с почтением и брал их в руки, только когда был вымыт, выбрит и побрызгался одеколоном, — и, в одних трусах, устроился на кровати.

Не раздумывая, он выбрал самую тонкую из десяти книжек — на обложке стояло имя Батиста Монье. Ведь Патрисия, когда советовала ему прочесть ее, шепнула: «Если возьмешься за рассказ Монье, уже не можешь остановиться, так и читаешь до конца. Как будто он берет тебя за руку и ведет за собой. Доверься ему — он не бросит тебя на полпути».

И он открыл книгу, надеясь, что это чудо действительно случится. «В тринадцать лет я разбил свинью-копилку и отправился к шлюхам». Он смущенно оглянулся по сторонам. Ничего себе язык! Так вот это и есть литература? Вместо «шлюх» можно было бы сказать что-нибудь помягче. И неправдоподобно! В тринадцать лет мальчик еще не может… Хотя некоторые, возможно… Редко, конечно… А кто это рассказывает? И где происходит действие? В какое время? Конечно, все это разъяснится позже, но он-то хотел знать все уже сейчас, чтобы понять, хочется ему читать дальше или нет. Он перевернул книгу и стал рассматривать обложку. Издатель должен был указать, идет ли речь о реальных фактах или выдуманных. Если это реальная история, Ипполит готов сделать над собой усилие. А если автор все это просто придумал, то какой смысл напрягаться?

Он рассердился и положил книгу на живот. В последнее время его ждали одни разочарования. Только что он дочитал полицейский роман, который его ужасно разозлил. Расследование преступления, которое вначале показалось ему любопытным, невероятно затянулось: кто убийца, удалось выяснить только к концу. Хотя очевидно, что писательница знала это с самого начала и просто скрывала на протяжении двухсот страниц. Какое вероломство! Даже хуже, она направила Ипполита по ложному следу. Если бы когда-нибудь ему удалось встретиться с этой Агатой Кристи, уж он бы ей высказал все, что он думает о ее манерах: если что-то знаешь, так и скажи сразу, чего крутить-вертеть!

Попробовал он читать и роман о чувствах «Принцесса Киевская», и эта книга тоже показалась ему затянутой. Что там, в сущности, происходит? Дамочка, вроде леди Ди, влюбляется в аристократа, но она замужем, поэтому запрещает себе видеться с ним, чахнет и умирает. Подумаешь, невидаль! Конечно, по мелочи там есть интересные мысли. Но то по мелочи. Не хотят же они сказать, что вся литература только и держится на мелочах, на отдельных деталях…

В дверь позвонили.

Думая, что это Жермен или сосед, он открыл дверь как был, в одних трусах.

На площадке стояла Патрисия: она покраснела, тяжело дышала и от волнения переминалась с ноги на ногу.

— Ой! — воскликнула она, увидев его почти голым.

Он не успел сообщить ей, что удивлен ее приходом и рад ему. Она побледнела, зашаталась, схватилась за дверной косяк, глаза у нее закатились, и она стала падать.

Ипполит успел подхватить Патрисию до того, как ее голова или колени ударились об пол. Он взял ее на руки и донес до постели, опустил на матрас, потом распахнул окно, чтобы впустить в комнату свежий воздух, и похлопал ее по щекам салфеткой, смоченной в холодной воде.

Патрисия открыла глаза. Увидела перед собой Ипполита и успокоилась.

— Не волнуйся, я здесь, — прошептал он.

Она опустила ресницы — подтвердила, что слышит его.

Он дал ей попить и подложил под спину подушки. Она все еще не могла до конца прийти в себя.

— Ты плохо себя чувствуешь?

Она ответила не сразу. Ее молчание встревожило Ипполита.

— Давай я вызову «скорую». Надо побыстрей показать тебя врачу.

— Нет!

Она сказала это твердо. Он застыл на месте.

— Мне уже лучше. Я просто…

— Разволновалась? — закончил Ипполит, вспомнив их первую встречу наедине, на площадке перед квартирой Патрисии, когда в обморок хлопнулся он сам.

— Наверно… и еще из-за диеты.

И она рассказала ему все — о своих комплексах, о переменах настроения, внезапных приступах слабости и вспышках гнева, когда, чтобы перестать ненавидеть саму себя, она вынуждена испытывать отвращение ко всему остальному миру. Он узнал, на какие жертвы она пошла с тех пор, как они познакомились, и какой опасности подвергала свое здоровье.

— Я должна сказать тебе правду, Ипполит. Я хочу тебя оставить не из-за тебя, а скорей из-за себя самой.

— Я люблю тебя такой, какая ты есть, Патрисия.

— Перестань. Терпеть не могу эту фразу! Мне кажется, что ты оказываешь мне милость или говоришь с сумасшедшей, которую надо успокоить.

— Патрисия, я люблю тебя такой, какая ты есть. Я не хочу, чтобы ты менялась.

— Да ты просто не видишь, какая я на самом деле!

— Нет, вижу, и очень хорошо.

Ипполит объяснил ей, какой восторг она у него вызывает. Поскольку он не был наделен даром красноречия, свое восхищение он выражал не только словами, но и пальцами, ладонями, даже его грудь, к которой она прижалась, говорила сама за себя — своей твердостью и теплом. Теперь Патрисия шагнула вслед за Ипполитом в его мир. Что может быть красивее, чем запястье полненькой женщины. Не видно ни косточек, ни сухожилий, только шелковистая кожа. Даже странно, что это запястье может выполнять такие важные функции: врачи ведь говорят, что там расположен сустав. А в бедрах тоже кроется свой секрет: когда они худые и широко расставлены, это просто какие-то костыли, на которые опирается скелет, а вот если они округлые, пухлые и по ним не видно, что там внутри, их хочется ласкать, целовать и сотней трепетных знаков внимания добиваться, чтобы они перед тобой распахнулись. В женщине всегда должно быть что-то материнское, что-то от кормилицы, от массивной внушительной пчеломатки, которая просто раздавит окружающих ее худощавых самцов, если они не выкажут достаточной преданности.

Убаюканная этой колыбельной, Патрисия вздрагивала и с каждой секундой все больше погружалась в забытье. Догадавшись по твердому прикосновению к своему боку о его возбуждении, она разволновалась:

— Ипполит, я же не для того пришла, чтобы мы помирились!

Вместо ответа он погладил ее руки.

— Ипполит, даже если я тебе верю, даже если ты это говоришь искренне, мне всегда будет с тобой сложно.

Он застыл. В чем дело? В деньгах… Нет, на Патрисию это не похоже… Наверно, дело в его глупости, она уже намекала на это: в тот раз, прогоняя его, она сказала: «Загляни к себе в душу, и ты поймешь, почему я хочу с тобой расстаться».

— Видишь? — поспешно воскликнул он. — Я стал читать книги.

— Правда?

— Ну да. Те, которые ты мне посоветовала.

— Ипполит, ну не переводи разговор на другую тему.

Спиной она почувствовала, что эрекция у него прошла.

— Мне будет трудно, если я останусь с тобой… Как бы это объяснить? В общем, мне не хочется, чтобы меня считали шлюхой.

— Что?

— Ну такой, горячей бабенкой, которая только и думает, как бы прыгнуть в постель.

— Патрисия, как ты можешь так говорить?

Она посмотрела на него с нежностью: вечно она забывает, какой он целомудренный. Он очень чувствительно относится к словам. Этот парень смущается даже от неприличных песенок, которые сама Патрисия запросто могла распевать на вечеринках, едва чуть-чуть выпьет.

И она заставила себя объяснить свою мысль более точно:

— Глядя на нас, люди будут думать, что я с тобой потому, что ты такой красавец.