Попугай, говорящий на идиш - Страница 10
А он-то предполагал, что, догадавшись о его связях, они станут искать его дружбы и покровительства, чтобы в трудный момент (а кто застрахован от такого в СССР?) Аркадий Полубояров замолвил за них словечко где следует и уберег от больших неприятностей.
Неприятности Аркадий навлек на себя. Он попал в КГБ. Но не в том амплуа, в каком силился предстать перед окружающими. Его вежливо пригласили на допрос. Вернее, на беседу. Так это в последние, более либеральные годы называется в этом учреждении. И, как мальчишку, высекли за то, что он своей безответственной болтовней компрометирует славные советские органы государственной безопасности, и в подтверждение того, что эти органы зря казенный хлеб не едят, показали ему пухлую папку с донесением обо всем, что он болтал. Слово в слово. Как стенографический отчет.
Он задрожал как осиновый лист, быстро-быстро припоминая все ужасы, слышанные им или читанные украдкой в нелегальной литературе, гулявшей по рукам в Москве, о пытках и истязаниях, которым подвергают в подвалах этого дома всякого, попавшего сюда не по своей воле.
— Виноват, виноват…— залепетал он.
— По глупости все… Фантазии меня, знаете, посещают…
— Мы умеем лечить от таких фантазий.
— Не сомневаюсь… Но… я заслуживаю снисхождения… У меня заслуги…
— Какие заслуги?
— Я открыл глаза Брежневу. — Что-о-о?
Аркадий, путаясь и сбиваясь, пытался поведать им о звездном часе своей жизни, но его оборвали на самом интересном месте.
— Не смейте касаться грязными руками имени, священного для каждого советского человека. Ясно?
— Ясно и понятно, — непослушными холодеющими губами вымолвил Аркадий.
— Если бы нам понадобился осведомитель, — сердито сказали ему на прощанье, — мы поискали бы кого-нибудь поумнее. А сейчас идите! И больше не болтать! О том, что вас вызывали сюда, тоже. Идите… товарищ Перельман.
Его назвали уже забытой еврейской фамилией, которую он не без основания мог считать своей девичьей. От этого пахло угрозой. Антисемитским намеком. И Аркадий покинул неласковое учреждение, мелко дрожа и беззвучно шлепая толстыми губами.
В еще большую дрожь его кинуло тогда, когда одна за другой редакции газет стали отказываться от его услуг художника-ретушера. Им позвонили откуда следует.
Худо стало Аркадию — дальше некуда. Жить не на что. Пришлось понемногу продавать свои вещи. Толкаясь в комиссионных магазинах, он неожиданно обнаружил, что в России большие перемены начались. В еврейских делах. О которых он прежде не задумывался. Да и вообще старался держаться от евреев подальше. С такой фамилией — Полубояров.
Но когда пришла беда, потянуло и его поближе к своим. А свои-то подняли в стране заварушку. Хотят в Израиль. На историческую родину. Надоело им быть гражданами второго сорта в стране, где на всех углах только и кричат о равенстве всех наций. И задали жару правительству: забастовками, голодными и на полный желудок, демонстрациями у того самого здания КГБ, что прежде в страхе обходили за версту. Советская власть, которую ничем не удивишь, удивилась и пустила в ход привычное и всегда верное средство: стала пачками евреев сажать в тюрьму, а кое-кого даже к высшей мере — расстрелу приговорили. И вдруг оказалось, что даже это не помогает. Евреи не унимались. А во всем мире заграничные евреи дружно поддерживали своих советских соплеменников: отпусти, мол, народ мой! И стали отпускать. Тысячами. Из страны, откуда уехать другим до сих пор немыслимо. Только евреи добились такой привилегии. К немалой зависти остальных ста наций из дружной семьи советских народов. Даже ярые антисемиты зашлись от зависти и, изнемогая от желания уехать к чертовой матери из матушки-России, стали внимательно рассматривать в зеркале свои курносые физиономии в надежде обнаружить в них хоть какие-то семитские черты. Смешанные браки снова, как и когда-то после революции, стали модными. Поговорка на Руси появилась: еврейская жена или муж не предмет роскоши, а средство передвижения. То есть с ней или с ним — выезд за границу обеспечен.
И Аркадию тоже остро, до коликов в животе, захотелось уехать. За границу. Куда глаза глядят: Лишь бы подальше от этой страны. Но, конечно, не в Израиль. Какой из него еврей? Да еще с такой русской фамилией. Лучше всего в Америку. Самую богатую и свободную страну на земле. Там нет КГБ и евреев, по слухам, не обижают, а даже наоборот — они там живут припеваючи. Без страха, что кто-нибудь заглянет в паспорт, где жжет глаза графа о национальности, и покрутит носом: в ваших, мол, услугах, извините, не нуждаемся. Там, в Америке, и паспортов-то нет. Живи как птичка. На воле.
Что необходимо еврею, чтобы навсегда распрощаться с СССР? Терпение. И вызов из Израиля. От родственников. Любых. Даже несуществующих. Потому что все евреи родственники. По несчастьям. Советская власть на эту откровенную липу смотрит сквозь пальцы. Важно, чтобы формальность была соблюдена.
А как затребовать такой вызов из Израиля? Надо попросить какого-нибудь счастливчика, у которого в кармане имеется билет в Израиль, чтобы там сказал, где следует, что, мол, такой-то и такой-то, стопроцентный еврей, просится на историческую родину и лет ему столько-то и родился он там-то и там-то. Только и всего. Дальше машина заработает сама. А уж выскочив за границу, не обязательно ехать в Израиль. Можно спокойно податься и в Америку. Через Рим. Мировое еврейство покряхтит-покряхтит и покроет все расходы и без особой радости, но все же примет тебя в свои объятия в Нью-Йорке.
Аркадий кинулся к евреям. Чтобы помогли вызов из Израиля организовать. А евреи от него — врассыпную. Осведомитель, мол. Специально подослало КГБ. Аркадий чуть не в слезах клянется, что это все выдумки, пустой треп. Сам на себя наговаривал по глупости. А ему не верят. Стараются держаться подальше.
Ох и побегал он по Москве. Как затравленный пес. Один-одинешенек. Никому не нужный. Ни русским, ни евреям. Еврей с русской фамилией Полубояров. И с незавидной репутацией осведомителя, которая отпугивает людей посильней, чем самая нехорошая и заразная болезнь.
Сжалился кто-то над ним, а может быть, слухи до него не дошли, и взял он у Аркадия его паспортные данные и пообещал сделать вызов.
Теперь оставалось только ждать. Терпеливо. Не высовывая носа. А то ведь советская власть время от времени все же сажала в тюрьму парочку-другую особо беспокойных евреев, чтобы других держать в узде. И Аркадию такая перспектива никак не улыбалась. Себя он никогда не причислял к особо храбрым. Тем более зачем дразнить гусей в такой ответственный момент твоей жизни, когда ты имеешь реальный шанс вырваться из мира строящегося коммунизма в такой заманчивый мир загнивающего капитализма.
Пусть другие бездумно рискуют горячей головой, произносят красивые возвышенные слова, а потом, попав за решетку, гордо и печально смотрят на весь мир с плохо отретушированных портретов на страницах мировой прессы.
Аркадия занимало совсем иное: как он будет жить там, в Америке? На какие шиши? Хотя бы первое время, пока научится сносно лопотать по-английски, и акулы капитализма оценят его талант и высокую квалификацию портретного ретушера.
С собой он из России может вывезти лишь дырку от бублика и от жилетки рукава. Таможня не пропускает ценности, да их у него и не было в помине. С немалым удивлением Аркадий вдруг обнаружил, что он за свою трудовую жизнь ничего не нажил, что представляло бы хоть какую-нибудь ценность. И денег не скопил ни гроша. А человеку перевалило уже за пятьдесят. И вкалывал он как вол, прихватывая заказы сразу в нескольких местах. И что толку? Трухлявая и потертая мебель, которую не возьмет и старьевщик, да пара изрядно поношенных и уже вышедших из моды костюмов — вот и все.
Единственной ценностью у него была перспектива получить визу на выезд. За одинокими неженатыми обладателями такой визы в Москве охотились нееврейские дамочки, мечтавшие сбежать из страны Советов и готовые не поскупиться ради фиктивного брака, чего было достаточно, чтобы быть вписанным в визу к своему фиктивному мужу, и вместе лететь до Вены или Рима. Там будет произведен расчет, как условились, и они дружелюбно разъедутся в разные стороны. Как говорится в России, стукнувшись задом об зад-кто дальше прыгнет.