Попс - Страница 7
– А помнишь, как я с тобой в Питер поехал классе в десятом?
– Помню, ясный пень, помню. Я тогда еще был пацан. Это сейчас уже типа олдовый, а тогда…
У подъезда тормозит «мицубиси», выпрыгивает девушка в белых штанах. «Мицубиси» срывается с места. Девушка глядит на Клыка. Он улыбается.
– Ах, что за люди – и без охраны…
Я узнаю ее – училась когда‑то в «б» – классе. Давно уже ее не видел. Даже не помню, как зовут.
Она целует Клыка в щеку. Клык говорит:
– Хоть бы когда‑нибудь позвонила…
– Позвоню обязательно, времени нет совершенно. Учеба, работа…
Она набирает код домофона, дверь пищит, открывается.
Клык спрашивает:
– Ты ее помнишь?
– Помню. А где она учится?
– Возьми и спроси. Мне по барабану.
Двери лифта раздвигаются. Я выхожу, спускаюсь к почтовым ящикам, заглядываю в наш. Там только всякий «спам» – рекламные газеты и листовки. Я вытаскиваю их, швыряю в картонную коробку под ящиками. Ее ставит баба Люда с десятого этажа. Она сдает этот мусор за деньги.
Жму на кнопку, открываю железную дверь, выхожу из подъезда. На раскладном стуле сидит тетка с первого этажа – как зовут ее, я не помню. У нее длинные седые волосы и усики над верхней губой. Она курит и читает «МК». Я здороваюсь с ней. Она не отвечает.
У второго подъезда старуха роется в урне, достает жестянку от пива, бросает на землю, давит ногой и кладет в пакет. Интересно, ей правда не хватает пенсии, или она содержит детей и внуков? Или просто копит деньги? Я плохо врубаюсь в психологию стариков. Мне они кажутся странными, застывшими в своем времени, когда все было в дефиците, ничего нельзя было найти в магазинах. Года два назад на каком‑то канале был сюжет про старуху, которая приносила домой всякий хлам – несколько лет, пока соседи не пожаловались на вонь. Старуху отправили в дурдом, а из ее «однушки» вывезли пять тонн мусора – пришлось подгонять экскаватор.
А еще меня поражает, какие они все злые – пенсионеры. Однажды в «Сбербанке» два старика подрались за место в очереди. Один начал махать своей палкой, а второй сбил с него очки. Охранник еле их разнял.
У крайнего подъезда тусуется компания алкашей – я вижу их здесь постоянно. Они все разного возраста, кому‑то на вид лет тридцать, кому‑то – за шестьдесят. Ни один, наверно, не работает, но каждый раз, когда я их вижу, они пьют какой‑нибудь алкоголь. Причем, не всегда дешевый. Сегодня – водку «Путинка».
Продавщица цветочного киоска брызгает водой на белые гвоздики. Между киосками дворняга грызет кость. На ступеньках в метро старуха продает гладиолусы. Они у нее трех цветов – белые, красные и желтоватые.
Поезд метро стоит, двери открыты. Рядом со мной садятся два тинэйджера. Оба бросают взгляд на мою гитару в чехле, отворачиваются, смотрят под ноги. Один – с выкрашенной челкой и хвостом, в черной майке с булавками. Второй – в майке «Король и шут». На его рюкзаке от руки написаны названия групп: «КиШ», «Тараканы», «Наив».
Поезд стоит, двери открыты. Крашенный говорит второму:
– Я че‑то не догоняю, чего многие нефоры слушают всякий старый отстой. Типа «Алисы». Группа вообще говенная, меня ни грамма не торкает.
– И меня «Алиса» не торкает. Говно какое‑то. Весь этот старый, бля, рок – «Аквариум», «ДДТ», «Кино» – такая уже поебень…
– Не, ну «Кино» – еще более – менее.
– Не знаю, меня от него не плющит. Я вообще ничего не слушаю, кроме «КиШа» и «Наива». Ну, «Тараканы» еще, но у них тоже много отстоя.
В центре зала стоит волосатый чувак в черной майке «The Beatles». У ног – барабан в брезентовом чехле и тарелки в большом рваном пакете. Я подхожу.
– Привет, ты Леша?
– Да, а ты, наверное, Саша?
– Да, точно.
– Ну, рад познакомиться с тобой, пипл. А то общались по телефону и в Нете, а сейчас, наконец, вышла встреча в реале… А где наш третий коллега?
– Должен сейчас подойти. Может, опаздывает немного.
Подъезжает поезд из центра, тут же еще один – с Красногвардейской. Из вагонов высыпает народ, движется к выходам. Несколько человек остаются в центре зала. Я гляжу на них, пытаясь вычислить Глеба.
Поезда отправляются. Толпа на платформе редеет. В нашу сторону движется парень с гитарой в чехле, коротко стриженный. В руке – бутылка пива.
– Здорово, пацаны! Вы, я так понимаю, Саня и Леха? А я, значится, Глеб. – Он крепко жмет нам с Лехой руки. – Ну че, двинули к базе, а то опоздаем?
Рядом с дверью старого желтого здания висит табличка «Филиал № 2 дома культуры АМО – ЗИЛ». Мы заходим в фойе. Я говорю вахтерше:
– Здравствуйте. Мы – репетировать.
– Да, поняла. Сейчас придет главный по этому делу.
В одном конце полутемного фойе – гардероб с пустыми вешалками, в другом – несколько дверей. Одна открывается. Выходит невысокий волосатый мужик в черной майке. Майка заправлена в синие джинсы.
– Здравствуйте, – говорю я – Вы – Анатолий? Я вам звонил насчет репетиции…
– Да, помню, помню. Группа «Угроза жизни», да? Ну, проходите, давайте, сейчас ваше время пойдет.
Мы идем за ним по коридору, упираемся в дверь, обитую дерматином. Анатолий отпирает ее ключом.
– Так, поскольку вы здесь в первый раз, объясняю все популярно. Туалет – в конце коридора. Курить только там. На базе – никаких сигарет, алкоголя тоже быть не должно. Вы пришли репетировать, а не пить…
– Даже пиво нельзя? – спрашивает Глеб.
– А пиво – это что, не алкоголь?
– Для кого‑то пиво – как вода.
Глеб и Леха стоят у окна в туалете. Они курят, стряхивают пепел в жестянку. Я выхожу из кабинки, открываю кран, подставляю под воду руки.
– Офигительно у нас получается, – говорит Леха. – Просто душа поет.
– Да, прет, как надо. – Глеб улыбается во весь рот. – Только три часа – это мало. Что ты сделаешь за три часа? Я раньше в одной блюзовой банде играл – у нас репы были по ночам. Снимаем базу на ночь, ящик пива, шмаль, когда есть – и блюзуем потом. Вот это я понимаю…
Анатолий сует мятые сотни в карман.
– Ну как вам, ребята, понравилось здесь?
– Нормально, – говорит Глеб. – Если б еще комната побольше была…
– Ну, какая уж есть – расширяться здесь некуда. А вам, собственно, что за проблема? Вас же трое всего… Неужели не помещаетесь?
– Не, пространства всегда маловато. – Глеб улыбается. – Музыка все заполняет!
Небо над Комсомольским проспектом синеет. На ступеньках Дворца молодежи чуваки и девчонки пьют пиво. Я и Настя выходим из кино «МДМ на пуфиках».
– Наркотики – гадость, – говорит Настя.
– Смотря какие. В легких наркотиках нет ничего плохого. Это ничем не хуже, чем водка.
– Как ты можешь такое говорить? Наркотики есть наркотики. Ты принимаешь любое количество, и твое сознание изменяется. А водки можно выпить чуть – чуть – и вообще ничего не почувствуешь.
– Ты рассуждаешь, как врач. Это родители тебя агитируют?
– А при чем здесь мои родители? Не надо их, пожалуйста, трогать.
– Нет, просто странно. Слышать такое от тебя…
– Если странно – можешь не слушать. У тебя интересная логика. По – твоему, употреблять наркотики, водить компанию с грязными панками – это нормально, а жить нормально, учиться, думать о будущем – это стыдно. Я тебя не понимаю, перестала вообще понимать.
– А ты попробуй понять – может, получится…
– Я и пытаюсь… Но что‑то не очень выходит.
Мы идем по проспекту. Навстречу – парочки и компании молодежи. Все веселые, кто‑то пьет на ходу коктейли и пиво. У меня настроение мрачное – Настя меня напрягает. Не только тем, что сейчас говорила, а вообще – своими повадками и понятиями. Иногда мне с ней хорошо, а иногда не хочется видеть ее вообще. Скоро год, как мы с ней встречаемся, и сначала все было отлично. Потом я уехал в Америку, и мы писали друг другу «эсэмэски» и «мэйлы», и скучали друг по другу, и ждали момента, когда увидимся снова…