Попаданка ледяного дракона (СИ) - Страница 2

– Мне нужны мои вещи.

– Нет. Там, куда мы направляемся, они не нужны.

Внутренности сжимаются: он, случаем, не в сектанты заделался? А то бывают такие: живут на закрытой территории по своим правилам, людей в рабстве держат…

– А зачем тебе я? – интересуюсь ласково. – Может, ты… как-нибудь сам? То, что я твоя дочь, вовсе не…

Он проносится на красный свет, чудом не снеся коляску.

– Ты псих! – От осознания, что ещё полметра в сторону, и мы бы раздавили ребёнка, заходится сердце.

– Заткнись! – Отец стискивает руль. – Мы можем опоздать, дура!

Меня потряхивает. По лицу отца идут красные пятна, висок блестит от пота. Устремлённый на дорогу взгляд напряжён, зубы стиснуты. Может, батя окончательно рехнулся? Вдруг у него шизофрения? Он же спьяну говорил, что был великим магом, мысли читал, историю вершил… потом это всё списали на алкоголь, но что… что если он правда сумасшедший?

Чёрная «Мазда» притормаживает в хвосте пробки на светофоре. Отца перекашивает:

– Ублюдки, не нашли другого времени, чтобы сунуться поперёк дороги!

Мы стоим, и это отличный шанс смыться. Дёргаю ручку, но сильная рука хватает меня за шиворот.

– Не смей! – Отец оттягивает меня от двери.

Впиваюсь ногтями в его ладонь, пытаюсь укусить. Боль пронзает скулу, и всё меркнет…

***

Жарко. Спать жарко и душно. Терпеть не могу лето и осень, лучше зима, когда прохладно и всё вокруг сверкает. Сглатываю. Голову пронзает боль и понимание, что я не в постели, а в кресле. Кажется, кожаном: так мерзко оно липнет к спине вместе с влажной от жары блузкой.

– Я знаю, что ты не спишь, – произносит отец.

Касаюсь припухшей скулы. Больно! Страх удара сковывает тело, но удара так и не следует.

Поют птички.

Осторожно приоткрываю глаза: в салоне полумрак, вокруг – деревья. Птички поют очень весело.

Отец то ли в секту хочет затащить, то ли в рабство продать. А может, принести в жертву разгулявшейся шизофрении?

– Уже скоро. – Отец поворачивается, и я отодвигаюсь: его взгляд безумен, дрожащие губы искажены страшной улыбкой.

Он плачет. Густые чёрные ресницы торчат мокрыми пучками, блестящие дорожки сползают по щекам, а на рубашке – тёмные влажные капли.

– Ты меня убьёшь? – выдавливаю я.

– Нет, – смеётся он. – Сейчас для меня нет ничего ценнее твоей жизни!

Хочется верить. Только от ужаса внутренности сжимаются, а зубы норовят постучать друг о друга.

– Пойдём, – безумно улыбающийся отец протягивает руку.

Вжимаясь в дверь, лихорадочно шарю сзади, пытаясь отыскать в кармане телефон, но его нет, и сумочки с документами тоже нет. В салоне всё гладкое, хорошо прикрученное: ничего не оторвёшь, чтобы использовать вместо оружия. Может, в лесу попадётся крепкая палка? Или камень?

А пока надо изобразить покорность. Опустив взгляд, киваю.

Отец выходит из машины. Резко отворив дверь со своей стороны, бросаюсь на улицу. Затёкшая нога подламывается, немеет от тысяч щекотных уколов. Тут же отец вздёргивает меня вверх.

– Доченька, – он обнимает меня и подхватывает на руки. – Я никогда не был так рад тому, что ты у меня есть.

От ужаса стискивает горло. Лихорадку мыслей сбивают отдалённые голоса.

Где-то рядом люди. Враги или надежда на спасение? Оглядываюсь, пытаясь понять, где мы, но кругом деревья. Кажется, журчит вода. Голоса звучат ближе. Между кустов вспыхивает оранжевый глаз костра.

Люди. Здесь люди! Они жгут костёр. Пахнет шашлыком…

В стороне за деревьями и кустами вспыхивает белый свет. Гаснет. Опять вспыхивает. Будто подмигивает…

Зачем я волнуюсь? Чего боюсь? И лес, и странное поведение отца – всё это неважно. Главное – мерцающий свет. Надо к нему подойти, слиться с ним. Свет – только он имеет значение.

Почти не чувствую, как соскальзываю с рук отца. Шагаю к сиянию, но отец толкает меня в сторону.

– Пусти, – я тянусь к мерцающему свету.

Перехватив под рёбрами, отец тащит меня в сторону, подальше от костра. Стучу по его руке кулаками, царапаю: мне же надо туда, к свету. Обязательно!

Протащив сквозь кусты, отец ставит меня на траву. Придерживает под рёбрами, теперь позволяя идти к неведомому восхитительному свету.

К нему иду не только я: светловолосая девушка в платье и дерзких розовых кроссовках ломится сквозь кусты прямо к источнику мерцающего сияния.

Приоткрываю губы её окликнуть, но отец зажимает мне рот ладонью, шипит на ухо:

– Тихо!

Ну и ладно, главное – разрешает двигаться к свету.

Трещат кусты. Мы входим в них по проторённой блондинкой дорожке. Та с остервенением раздвигает ветки, оставляя на них нити и лоскуты платья. Краем сознания отмечаю, что ей, наверное, больно, но почти сразу мысли пронзает непреодолимое желание добраться до источника пульсирующего света.

Блондинка первой прорывается сквозь кусты.

– А-а-а-а! – раздаётся оттуда мужской голос.

Отец отодвигает меня за спину. Я бросаюсь вперёд, но он, ловко придерживая меня, пробирается первым. Замирает. Выглядываю из-за его плеча: посередине поляны стоит мерцающий столб, и я хочу подойти, всё во мне жаждет коснуться его…

– Кто я? Где я? – рыдает сидящий перед блондинкой мужчина в балахоне.

Отвернувшись от него, она касается столба – и исчезает.

– Пора! – Схватив меня под мышку, отец проносится через поляну к столбу и вдавливает меня в него – сквозь него, в парализующий холод. Почти мгновенно исчезает и холод, оставив меня в мире без ощущений, без эмоций.

ХЛОП! ХЛОП! ХЛОП!

Сумрачно. Меня придавливают к каменной стене. От испуга перехватывает дыхание. Но это всего лишь отец. И носатый брюнет в сюртуке. В рот пихают что-то кисло-ватное.

– Ешь, а то умрёшь, – шепчет отец. От неожиданности шире распахиваю глаза. Мы в каменном зале. За плечом отца белеет лохматая голова блондинки.

– Ешь, глотай, – настойчивее требует он.

Гудят голоса, эхо – всё звенит. Челюсти будто сами двигаются, пережёвывая кислую гадость. И сглатывает её тело само собой.

– Идём, – приказывает отец.

Пока не объяснит – не пойду! Но вопреки желанию ноги несут меня за ним. Отец скользит вдоль стены, я – следом, а в конце – неизвестный носач. От него веет… силой.

Протянувшая руку блондинка истуканом стоит посередине зала. Что с ней? Что будет со мной? Почему тело действует само по себе? Паника нарастает, мешая дышать.

Из-за эха кажется, будто хлопки и голоса звучат отовсюду, пронизывают весь зал. Мы почти доходим до тёмного проёма, когда незнакомец сжимает моё плечо. Отец тоже останавливается. Вдвоём они прижимают меня к стене.

Из темноты бесшумно выходит невысокий старик в кожаных штанах и рубашке странного кроя. Кинжал поблёскивает на его бедре, в руке качается портфель. Старик приближается, но на нас будто не замечает.

Поравнявшись с нами, останавливается и смотрит на меня, не мигая. Смотрит в глаза. По его лёгкой растерянности, по движению зрачков понимаю – не видит меня. Нахмурившись, тряхнув головой, старик продолжает путь.

Отец выдыхает. Снова делает шаг вперёд. Моё тело следует за ним по пятам. Точно в кошмарном сне. Да! Иного объяснения нет: это кошмарный сон, и когда проснусь, всё закончится.

Мы ступаем в тёмный коридор. Голоса и хлопки здесь намного тише. Отец шарит рукой по стене. Что-то щёлкает, мы ныряем в ещё более густую темноту. Нога соскальзывает со ступени, но незнакомец ухватывает меня за шиворот, не давая упасть. Трещит блузка, врезаясь под мышки и в горло.

Отец перекидывает меня через плечо и торопливо спускается вниз. Кровь приливает к голове. Шуршат подошвы, доносятся отголоски хлопков. Болтающаяся внизу голова кружится, к горлу подступает тошнота, но оцепенение не разбивается даже рвотным позывом.