Помощник - Страница 27

Потом Элен посоветовала Фрэнку прочесть и другие книги этих писателей, чтобы лучше их понять, но Фрэнк стал отговариваться, что он и эти-то книги не очень понял.

— Я уверена, что вы все поняли, — сказала Элен, — если вы действительно, как сам говорите, разбираетесь в людях.

— Разбираюсь, — пробормотал Фрэнк.

Чтобы доставить ей удовольствие, он осилил еще две толстые книги; когда он их читал, ему порой становилось так тошно, что в глазах темнело, и, закрыв книгу, он чувствовал облегчение. «Интересно, — думал он, — что такого Элен находит в этих описаниях всяких напастей?» Он заподозрил, что она заметила, как он подсматривал за ней в ванной, и этими книгами хочет его наказать. Но потом сообразил, что это очень маловероятно. По крайней мере, после всех этих книг он задумался о том, что жизнь часто катится ко всем чертям, если человек не знает, что ему делать, как раз тогда, когда надо что-то сделать. И он понял, как легко сломать свою жизнь каким-то одним-единственным неверным поступком. Сделал неверный шаг — и потом всю жизнь будешь мучиться, как бы ты ни старался загладить то, что натворил. Временами Фрэнк, сидя поздно вечером у себя в комнате с книгой на коленях, завернувшись в одеяло и нахлобучив шляпу и все же дрожа от холода, ловил себя на том, что у него появляется странное ощущение, будто он читает про самого себя. Сначала это его забавляло и даже веселило, но потом стало угнетать.

Как-то тусклым, дождливым вечером Элен чуть было не поднялась в комнату Фрэнка, чтобы вернуть ему то, что он ей дал, а она не хотела; но в это время зазвонил телефон, Ида взяла трубку и позвала Элен. Фрэнк, который лежал в своей комнате на кровати и смотрел, как оконное стекло заливает струями дождя, слышал, что Элен спустилась по лестнице. Моррис был в лавке, он кого-то обслуживал, а Ида сидела в задней комнате и пила чай.

— Это Нат, — прошептала Ида, не двигаясь с места.

«Она скажет, что не прислушивается», — подумала Элен.

Ее первым побуждением было отказаться от разговора; но в голосе Ната была теплота (небось, приложил немало усилий для этого), а добрый, участливый голос в дождливый вечер — это добрый и участливый голос. Она легко могла себе представить, как Нат сейчас выглядит. Как было бы хорошо, если бы он позвонил ей раньше, еще в декабре, когда она так отчаянно хотела, чтобы он позвонил! А теперь она снова почувствовала, что она ему — чужая, хоть и сама не понимала, откуда взялось это чувство.

— Элен, что это тебя не видно? — спросил Нат. — Где ты пропадаешь?

— Я все время здесь, — сказала Элен, пытаясь скрыть легкую дрожь в голосе. — А ты?

— Что, кто-нибудь есть в комнате? Ты не можешь говорить свободно?

— Вот именно.

— Так я и думал. Я буду краток. Элен, это тянется уже Бог знает сколько времени. Я хочу тебя видеть. Что, если в субботу вечером вместе сходить в театр? Я завтра буду в центре и куплю билеты.

— Спасибо, Нат, но я, пожалуй, не пойду.

Нат прокашлялся.

— Элен, мне бы хотелось знать, как может человек защищаться, если он не знает, о чем говорится в обвинительном акте? Что я тебе сделал? Скажи!

— Я не прокурор и никого ни в чем не виню.

— Ну, если не винишь, назовем это просто делом — в чем дело? То мы с тобой так дружны, а то на другой день я — словно один-одинешенек на необитаемом острове. Что я тебе сделал, скажи?

— Не будем об этом говорить.

Ида поднялась и ушла в лавку, осторожно притворив за собой дверь. «Спасибо», — подумала Элен. Она понизила голос, чтобы ее не было слышно через стенной проем.

— Ты странная, — сказал Нат. — У тебя кое в чем совершенно старомодные понятия. Я всегда говорил, что ты напрасно мучаешь сама себя. Ну, к чему эти дурацкие угрызения совести из-за всякой ерунды? В наше-то время! В двадцатом веке люди чувствуют себя свободнее. Извини меня, что я тебе это говорю, но ведь это так.

Элен покраснела. К его чести, он достаточно проницателен.

— Мои понятия — это мои понятия, — сказала она.

— Что была бы за жизнь, — горячился Нат, — если бы люди стали жалеть о каждой своей счастливой минуте?

— Ты, наверно, один в комнате, — сердито сказала Элен, — что так откровенно обо всем рассуждаешь?

— Конечно, один, — сказал он обиженно. — Боже мой, Элен, неужели ты обо мне так плохо думаешь?

— Я же тебе сказала, что я не одна. Мама только что вышла из комнаты.

— Прости, я забыл.

— Ничего, все в порядке.

— Послушай, девочка, — сказал он мягко, — сложно выяснять отношения по телефону. Что, если я сейчас к тебе подскочу? Может, мы сумеем друг друга понять. Поверь, Элен, я вовсе не такая уж скотина. То, чего ты не хочешь, ты не хочешь, и это — твое личное дело. Но давай останемся друзьями и будем хоть иногда встречаться. Можно, я к тебе сейчас приду, и мы потолкуем?

— В другой раз, Нат, сейчас я занята.

— Чем?

— В другой раз.

— Ну что ж, ладно, — сказал он любезно.

Когда Нат повесил трубку, Элен несколько секунд стояла около телефона, раздумывая о том, права она была или не права, разговаривая с Натом таким образом. «Наверно, нет», — подумала она.

В кухню вошла Ида.

— Это был Нат? Чего он звонил?

— Просто так, поговорить.

— Он тебя куда-нибудь приглашал?

Элен кивнула.

— Ну, и что ты ответила?

— Я сказала, что в другой раз.

— Как это в другой раз? Что это значит? — вскинулась Ида. — Да что ты, Элен, старуха, что ли? Почему ты все время корпишь одна у себя в комнате? Этими твоими книжками не проживешь. Что с тобой?

— Ничего, мама.

Она двинулась к двери.

— Не забудь, что тебе уже двадцать три года, — крикнула Ида ей вслед.

— Знаю.

Элен поднялась в свою комнату, но и там не находила себе места. Она еще раньше думала о том, что должна будет сегодня сделать, и чувствовала, что делать это ей совсем не хочется.

Накануне вечером Элен повстречалась в библиотеке с Фрэнком — в третий раз за последние восемь дней. Когда они выходили, она заметила у него под мышкой какой-то пакет. «Рубашки, или белье», — подумала она. Но по пути домой Фрэнк бросил сигарету и, остановившись под уличным фонарем, протянул ей пакет.

— Это мне? Что там?

— Увидите.

Элен взяла пакет и поблагодарила Фрэнка. Дальше они почти не разговаривали. Он застал ее врасплох. Если бы ей хоть минуту подумать, она отказалась бы взять пакет, предложила бы ему остаться просто друзьями. Ведь они друг друга совсем не знали. Но раз уж она взяла, ей не хватало духу тут же вернуть пакет. Это была какая-то картонная коробка, и в ней — что-то тяжелое. Может быть, книга? Нет, для книги коробка слишком большая. Элен прижала пакет к груди и почувствовала, что где-то внутри нее зреет желание, толкающее ее к Фрэнку, и это вызвало в ней раздражение. Не доходя до лавки примерно полквартала, Элен попрощалась с Фрэнком и пошла вперед. В окне лавки еще горел свет.

Когда Элен вошла, родители были внизу, но ни Ида, ни Моррис ничего не спросили. Элен поднялась к себе и, дрожа, распаковала картонку. Там лежали два свертка, каждый был завернут в белую оберточную бумагу и перевязан красной тесьмой. Элен раскрыла первый сверток и обомлела: там был большой шарф ручной работы из отличной толстой черной шерсти. Во втором свертке лежало дорогое издание пьес Шекспира в красном кожаном переплете. Никакой карточки с надписью в коробке не было.

Элен опустилась на кровать. «Не могу, — подумала она. — Это дорогие вещи, он, небось, потратил на них чуть ли не весь свой заработок, который откладывает на колледж. Даже если и не так, все равно я не могу себе позволить принимать такие дорогие подарки. Это и вообще нехорошо, а уж когда дело касается Фрэнка, то вдвойне скверно».

Элен хотела сразу же пойти и оставить подарки у его двери с запиской. Но она не смогла это сделать сейчас — в тот же вечер, что он их ей вручил.

На следующий вечер она пожалела, что не вернула подарки накануне: тогда бы она могла непринужденнее разговаривать с Натом. Но подарки надо было как можно скорее вернуть.