Помоги себе сам (СИ) - Страница 25

Время будто замирает. Я встречаюсь взглядом с Ильей — он точно такой, как на фото, разве что капельку повзрослевший и страшно испуганный. Меня передергивает.

Андрей и Гриша стоят спиной. Андрей кричит что-то, но у меня шумит в ушах и раскалывается голова от напряжения, поэтому я даже не могу понять суть отдельных слов, которые выхватывает затуманенное сознание.

Илья подается вперед. Игорь отталкивает меня с дороги и тоже кидается к ним.

Что-то блестит в свете лампы и я слишком поздно замечаю в руке Ильи нож. Зато еще раз случайно выхватываю в полумраке его глаза — взгляд зверя, загнанного в угол.

Даже не осознавая, что делаю, бросаюсь к Андрею, чтобы оттащить его.

Гремит выстрел.

========== 24. ==========

В памяти будто нарочно крутятся самые страшные моменты. Илья надрывно кричит, а страх застывает в стекленеющих глазах, оставаясь там навсегда. Гриша отшатывается, бросает пистолет, пятится назад, не отрывая взгляда от умирающего, пока Игорь не обнимает его за плечи и заставляет отвернуться.

Андрей не реагирует и, кажется, даже не понимает, что происходит, когда я вывожу его на улицу и сажаю на пассажирское сидение. Только смотрит на меня бездумно, будто и не узнавая вовсе. Порываюсь вернуться к Игорю, спросить, что делать теперь, но тот только машет рукой, чтобы мы проваливали.

Запрыгиваю в машину и разворачиваюсь. Гоню несколько километров, не останавливаясь, и только на МКАДе съезжаю на обочину, чтобы прийти в себя.

Андрей шумно всхлипывает. Тянусь к нему, прижимаю к себе. Он судорожно сжимает пальцами куртку на моей спине и тяжело дышит.

— Тише, тише, — шепчу едва слышно и целую куда попало. Губы, лоб, волосы. Размазываю слезы, градом катящиеся из его глаз, по щекам. — Главное, что ты жив, господи, тише…

Но Андрей все равно плачет навзрыд.

— Прости, прости меня, прости, прости… — хнычет, шмыгает носом и цепляется за мои плечи, будто я собираюсь куда-то сбежать. — Прости, что не слушал тебя, прости меня…

— Не надо. Я все понимаю. Тише, ну, не плачь, — теснее прижимаю его к груди.

Не знаю, сколько все это длится, но для меня истерика Андрея растягивается на целую вечность. Невыносимую вечность, когда я просто не знаю, что делать и нужно ли тут что-то делать вообще.

В конце-концов он немного успокаивается, затихает, отстраняется и спрашивает неожиданно серьезно:

— И что теперь?

Я не сразу понимаю, о чем он, переспрашиваю растерянно:

— В смысле?

— Ну, в смысле, ты и я… После того, что я натворил… — и опускает взгляд виновато, почти обреченно.

— Уже ничего не изменить, что бы ты ни натворил, — вздыхаю. И добавляю тише: — Поехали домой.

Андрей всхлипывает, обнимает меня и едва слышно шепчет «спасибо».

Неделю спустя.

Даже ночью на дорогах есть машины, хоть и немного. Что поделаешь — Москва.

Андрей на пассажирском сидении не отрываясь следит за трассой и шуршит черным пакетом, лежащим на коленях — нервничает.

— Ну, легче тебе стало-то? — спрашиваю, хотя и так знаю ответ. Просто нет сил сидеть в этом напряженном молчании.

— Это, наверное, плохо и мерзко, потому что… — Андрей не проговаривает это вслух, однако несложно догадаться, что речь об Илье. — Но да, легче. Почти отпустило.

Мне нечего ответить. Месть. Это то, чем он грезил в последнее время, то, чем жил. Я не был в такой ситуации. Мне сложно понять.

— Я думал, что он пырнет тебя ножом тогда. У меня чуть сердце не остановилось от страха, — произношу наконец.

— А я вообще не думал.

И снова тишина.

Я хорошо знаю, куда мы едем. Наверное, этот маршрут останется в моей памяти до самой смерти.

— Тормози, — просит Андрей. — Немного пройдём пешком.

Останавливаюсь в самом начале моста на крайней правой. Включаю аварийку. Андрей судорожно сглатывает, потом резко распахивает дверь и спрыгивает на асфальт.

Не хочется оставлять его одного, хоть я и понимаю, что этот путь он должен пройти сам. Отстаю на пару шагов.

Мимо быстро пролетает автомобиль. Плевать. Все равно темно и сквозь черный пакет не видно, что именно несет Андрей.

Мы доходим до середины, когда он наконец останавливается и приближается к ограде. Опирается на нее одной рукой, замирает. Нерешительно дотрагиваюсь до спины между лопатками. Андрей вздрагивает, а потом подается немного назад, позволяя мне касаться его плеч.

Шуршит целлофаном, отгибает краешек, заглядываясь на матовый черный металл. Одним из этих пистолетов убили человека. Второй так и не выстрелил.

Москва-река бурлит черной водой. Ветер рисует рябь поверх волн. Треплет волосы, забирается под куртку. Зябко. Хочется прижать Андрея к себе, согреть, но я понимаю, что сейчас, наоборот, лучше отстраниться.

Андрей нагибается над водой. Смотрит долго, наверняка прокручивает тот момент, когда он сам хотел оказаться в этой воде.

А потом выпускает пакет из рук, и тот бесшумно падает в черную пропасть. Только едва слышный плеск прорезается сквозь шум ветра через пару секунд.

Андрей вздыхает, прикрывает глаза и откидывается назад, прислоняясь спиной к моей груди. Сцепляю поперек его живота, обнимая. И не нужно слов, не нужно больше никаких действий — просто стоять так, понимая, что все закончилось. А если бы даже не закончилось, то я все равно был бы рядом. Теперь — всегда.

И становится как-то спокойно на душе, будто проснувшись утром понимаешь, что все, что случилось, было просто страшным сном. И что рядом находится человек, которого ты любишь ни смотря ни на что.

Андрей немного оборачивается, и в полумраке я различаю на его губах легкую улыбку.